If all of the strength and all of the courage Come and lift me from this place, I know I could love you much better than this, Full of grace... Sarah McLachlan «Full of Grace»
Он возненавидел его с первого взгляда. Заносчивый, высокомерный, безразличный ко всему экс-Солджер, бывший приспешник гнусной корпорации – один вид Клауда Страйфа вызывал у Баррета приступ тошноты. Он никогда бы не взял его в команду, если бы не необходимость – им катастрофически не хватало опытных бойцов. Ведж и Джесси, при всех их остальных достоинствах, все же не тянули на солдат, а боевое прикрытие на таком опасном задании воссозданному «Аваланчу» было ох как необходимо. Его собственные навыки, так же как боевая подготовка Тифы и Биггса, не покрывали возможного риска провала, а провалить это задание Баррету чертовски не хотелось. Весомую роль сыграла и просьба Тифы – она пообещала, что со Страйфом будет минимум проблем, хотя проблемы и начались именно тогда, когда Страйф присоединился к команде. Наверное, ненависть сменилась – нет, не симпатией, даже и близко – а терпимостью, когда Клауд неожиданно сделал подарок Марлин. Где он раздобыл цветы в Мидгаре, Баррет не знал, хотя и догадался позже, после знакомства с Айрис. Любые знаки внимания, оказанные в сторону приемной дочери, не могли оставить Баррета равнодушным, и он решил дать Страйфу второй шанс. И, как оказалось, не ошибся, хотя, оглядываясь назад через несколько лет, иногда жалел, что сразу не отказался брать его. Клауд Страйф перевернул с ног на голову не только историю планеты, но и личный мир Баррета Уоллеса. Как ни тяжело ему было это признавать, но лидер из Клауда получился гораздо лучший, чем из него самого или из Сида. Несмотря на необычную для опытного бойца и Солджера скромность и стеснительность, а также полную путаницу в воспоминаниях, Клауд всегда знал, что нужно делать, умел быстро принимать решения в критических ситуациях, и – что было главным его достоинством в глазах Баррета – он чертовски хорошо сражался. Кто бы мог подумать, что щуплый, даже хрупкий и чем-то напоминающий девушку Клауд так мастерски сможет управляться с огромными тяжелыми мечами, а также отлично владеть всеми остальными видами оружия и боевой техники. Единственное, чего он не умел – управлять воздушным судном, но проблему решил приход в их к тому времени уже сложившуюся команду Сида. Неприязнь сменилась терпимостью, терпимость – восхищением выдержкой и боевыми навыками, а затем… Баррет терпеть не мог вспоминать об этом, но, наверное, после того ужасного происшествия с Дайном, восхищение уступило место легкой симпатии, постепенно перераставшей в нечто большее, чему Баррет не мог и не хотел подбирать названия. Первый предостерегающий звонок прозвенел в Космо Каньоне – после злополучной встречи с Дайном Баррет сам был явно не в себе, иначе чем объяснить то, что он почувствовал, когда впервые увидел Клауда обнаженным. В городишке на скалах не было привычных ванных или даже душевых: местные купались в естественных источниках, вода в которых нагревалась от тепла ядра планеты или от еще какой-то хрени – Баррет был не силен в подобных вопросах. После того как хихикающие девчонки покинули пещеру с источником, они с Клаудом отправились туда вдвоем. И тогда, впервые за прошедшее со дня знакомства время, Баррет взглянул на него другими глазами. Клауд не смотрел на него, быстро раздевшись и встав под бившие прямо из камня струи, а Баррет стоял, как идиот, широко разинув рот. Золотистые лучи солнца, пробивавшиеся сквозь трещины в скальных вершинах, осветили нежную, почти прозрачную кожу, сквозь которую заметно проступали тонкие линии вен. Баррет смотрел на Клауда и не мог понять, как в одном человеке может сочетаться сила и хрупкость. Ему, выросшему в шахтерском поселке, с детских лет внушали, что физическая сила и выносливость возможны только при определенной подготовке и тренировках, соответственно, физически развитый человек должен быть крупным, состоящим из сплошной горы мышц. Тогда Баррету показалось, что Клауд – не человек, а скорее всего, очередной странный эксперимент «Шинра». Как оказалось, он был не так уж далек от истины. Когда раскрылась вся правда, объясняющая необыкновенную силу Клауда, Баррет испытал приступ злорадного удовлетворения, что Клауд все же оказался не Солджером. Памятуя, как тот всегда, как мантру, повторял о своей принадлежности к проклятому подразделению, Баррет посчитал, что правда немного собьет с него спесь. И опять же не ошибся – после возвращения истинных воспоминаний Клауд стал другим. Менее холодным и равнодушным, более сопереживающим и человечным. И Баррет проклял тот день, когда это случилось, потому что то странное чувство, посетившее его в Космо Каньоне, только усилилось и окрепло в свете новых изменений. Но еще задолго до этого, сам не понимая, что творит, он пригласил Клауда на ту злосчастную прогулку в «Золотом блюдце». Он ожидал, что Клауд пошлет его куда подальше, и даже был бы рад этому, но тот внезапно согласился. Баррет не знал, как назвать их своеобразный променад – но только не «свиданием», ни в коем случае – тем более что все вышло довольно по-дурацки. Сначала их не пустили на тот долбанный спектакль, мотивируя тем, что вход туда открыт только для разнополых пар. Баррет сперва хотел в присущей ему манере возмутиться подобной несправедливости, но потом подумал, что сотрудник парка и Клауд – особенно Клауд – могут понять его неправильно, поэтому просто заткнулся. Поездка на гондоле стала его личным фиаско: он действительно хотел поговорить с Клаудом о том, что чувствует, но не знал, как начать, поэтому решил начать издалека, и в конечном итоге едва не обвинил Клауда сначала в том, что это он вытащил его на прогулку, а затем – что он имеет определенные намерения в отношении Марлин. Предположение явно отдавало абсурдом: Клауд ни разу не дал повода усомниться, что испытывает к Марлин нечто иное, нежели отцовские или братские чувства, да Баррет и не думал ничего подобного – он просто пытался скрыть собственное смущение за привычной бравадой. В общем, «свидание» закончилось совершенно не так, как он предполагал, хотя чего именно он ожидал, Баррет не смог бы объяснить. Он никогда не считал себя гомофобом и к людям с нетрадиционной сексуальной ориентацией относился с равнодушием. В Кореле одно время ходили слухи о нетрадиционных пристрастиях двух знакомых ему шахтеров, и от этого он не стал относиться к ним лучше или хуже. Но относительно себя всегда знал, что предпочитает женщин, и после смерти Мирны изредка пользовался услугами проституток в соответствующих заведениях, когда терпеть напряжение становилось совсем уж невмоготу. Баррет не помнил ни единого раза, когда бы испытывал влечение к мужчинам. До того, как познакомился с Клаудом Страйфом. Он долгое время убеждал себя, что причина, во-первых, в длительном воздержании, а во-вторых – в немного женственной внешности Клауда, в его стройности, мягких чертах лица, в огромных голубых глазах, в которых порой хотелось утонуть, в красивой линии чувственных губ… Тифа рассказала ему про случай с платьем, заставив его поклясться, что он никогда не вспомнит об этом при Клауде, но сам Баррет вспоминал об этом почти каждый день, жалея, что не смог воочию увидеть переодетого в девушку Клауда. Тогда его последние сомнения в собственной нормальности, скорее всего, отпали бы сами собой. После того как Сефирот был повержен, Метеор уничтожен, а им предстояло учиться жить заново, Баррет просто позорно сбежал, прикрывшись размытой фразой о не дающем покоя прошлом. И только доехав до Рокет-тауна и поговорив с Сидом, понял, что уехал не «разобраться с прошлым», а разобраться в своих чувствах к Клауду Страйфу. Что уже давно нужно было сделать, и чего делать совершенно не хотелось. Поэтому Баррет, как и многие люди его темперамента, с головой погрузился в работу. В поисках нефтяных месторождений он объездил, наверное, всю Гайю вдоль и поперек, чтобы в конечном итоге найти искомое в точке отсчета – неподалеку от Рокет-тауна. Там он и обосновался, зажив почти нормальной жизнью – даже начал принимать знаки внимания одной местной вдовы, готовившей обеды для нефтяников. Единственное, что омрачало его существование – это практически постоянная, непреходящая тоска. Он безумно скучал по Марлин, по Тифе, по длинным пыльным улицам Эджа, пропахшим железом, моторным маслом и дешевым вином, и… по Клауду. В том, что он скучает и по нему, Баррет мог себе признаться лишь особенно одинокими длинными ночами после трех бутылок «Корелского игристого». С воображением у него явно не сложилось, поэтому он просто представлял себе лицо Клауда, пока судорожно двигал мозолистой ладонью по каменному члену, а после разрядки ненавидел себя до тошноты. И так продолжалось вплоть до следующей одинокой ночи. Он мог позволить себе только звонки, хотя Клауд никогда не брал трубку. Иногда он набирал его номер по ночам – по тем самым ночам – чтобы просто услышать голос, произносящий одну и ту же фразу: «Это Клауд Страйф. Сейчас я не могу ответить. Пожалуйста, оставьте сообщение». Эти несколько записанных на пленку слов заставляли сердце стучать где-то в горле, тогда как в опустевшей груди плотным комком скручивалась ноющая боль. И он вновь и вновь оставлял бессмысленные сообщения, в который раз прикрываясь именем Марлин, хотя и он, и Клауд прекрасно знали, что если бы Баррет хотел поговорить с ней, ему было бы достаточно набрать номер Тифы. Баррету было тяжело признавать, что Клауд не позвал его, даже когда он стал ему нужен. Не позвал никого из них, когда духи Сефирота пришли в город и увезли детей. Увезли Марлин. Клауд сознательно подвергнул его дочь опасности, а сам даже не соизволил поднять трубку и признаться ему в этом. В тот момент Баррет его снова почти возненавидел. Но Клауд опять все исправил. В очередной раз спас всех. Интересно, существовала ли проблема, неподвластная Клауду Страйфу? Когда все закончилось, и остальные разъехались по родным городам, Баррет решил задержаться на пару дней – он действительно безумно соскучился по Марлин – и в первый же день они с Клаудом напились просто до безобразия. Они все говорили и говорили, и смеялись, как ненормальные, и даже не заметили, когда Тифа отвела детей спать и ушла сама, оставив их вдвоем. Баррет пришел в себя поднимающимся по лестнице в обнимку с тем самым злосчастным Клаудом Страйфом – рука Клауда так просто покоилась на его плече, и еще Клауд смеялся – заливисто хохотал над какой-то дурацкой и наверняка пошлой шуткой Баррета, и его смех переворачивал все вверх дном в уже такой упорядоченной жизни последнего. Баррет обнимал его за талию, практически не замечая, как непроизвольно поглаживает бок Клауда через ткань вездесущей Солджерской безрукавки, которую Тифа снабдила молнией. Поднявшись, они остановились возле одной из дверей, и Клауд обессиленно прислонился спиной к стене, продолжая смеяться. Баррет уперся руками по обе стороны от его головы, не замечая, что таким образом едва ли не заключил Клауда в объятия. – Спайки*, прекращай, а то обоссышься, – грубовато заметил он, уже начиная беспокоиться за душевное состояние Клауда. Его фраза вызвала новый приступ неконтролируемого хохота – Клауд оперся одной рукой о его плечо и нагнул голову, уткнувшись носом в основание шеи Баррета. Его частое дыхание щекотало чувствительную кожу, и Баррет понял, что возбуждается, хотя хотел этого сейчас меньше всего на свете. Клауд вдруг перестал смеяться и поднял глаза. Его лицо оказалось так близко, как никогда прежде – Баррет мог видеть зеленые искорки, мерцавшие в его голубых глазах. Он не знал, что это – остатки клеток Дженовы, не уничтоженные до конца исцеляющим дождем Айрис, или просто природный цвет глаз, да и ему было наплевать на это. Многолетнее, тщательно скрываемое вожделение, подкрепленное солидной дозой алкоголя, вдруг прорвало плотину нормальности, которую он выстраивал вокруг себя последние два года. Толком не соображая, что делает, Баррет схватил Клауда за плечи, прижав его к стене, и впился в его губы требовательным настойчивым поцелуем. Буквально смяв своим напором, он грубо раздвинул их, ощущая привкус вина и сигарет – он ненавидел эту новую привычку Клауда едва ли не больше Тифы, – и проникая языком в горячий и такой желанный рот. Баррет ожидал, что Клауд тут же его оттолкнет. Или даже ударит. Изобьет до полусмерти, а потом вышвырнет на улицу. Чего он точно не ожидал, так это того, что Клауд глубоко вздохнет, разом как-то расслабившись, и ответит на поцелуй, более того, обнимет Баррета за шею, прижимая к себе, а его влажный язычок дразняще коснется языка Баррета, поласкав его. У Баррета потемнело в глазах. Калейдоскоп самых разных и противоречивых чувств разрывал его на части: недоверие, вожделение, надежда, изумление, радость и сладкая боль. Победа досталась недоверию с изумлением, потому что он тут же оттолкнул Клауда, ощутимо приложив его головой о стену. – Спайки, какого хрена ты творишь? – А на что это похоже? – пьяно усмехнулся Клауд, облизывая покрасневшие от прилившей крови губы. Баррет еле слышно зарычал – ему тут же захотелось либо еще раз приложить Клауда головой о стену, либо сорвать с него одежду и изнасиловать прямо на месте. Его буквально трясло от напряжения. – Ты совсем свихнулся? – выдавил он. – Вообще-то ты первый начал, – вполне резонно заметил Клауд. Баррет не нашелся что сказать, он мог только стоять и смотреть на Клауда, не в силах оторвать глаз. Не дождавшись реакции, Клауд пожал плечами и отвернулся, явно собираясь уйти. Этого Баррет точно допустить не мог, поэтому выставил руку, упираясь ей в стену и преграждая Клауду путь. – Почему? – тихо спросил он. – Что – почему? – переспросил Клауд, вновь поворачиваясь к нему и глядя как-то устало. – Почему ты не оттолкнул меня? Клауд ответил не сразу – он опустил глаза, давая Баррету возможность полюбоваться длинными ресницами, трепещущими, словно крылья бабочки. Баррет никогда не был силен в поэтических сравнениях, но почему-то на ум пришло именно это. – Потому что мне так же одиноко, как и тебе, – наконец сказал Клауд, поднимая глаза. – Ведь поэтому ты меня поцеловал? Баррет оставил его вопрос без ответа. Вплеснувшийся в кровь адреналин практически полностью прогнал опьянение, но Баррет видел, что Клауд по-прежнему пьян. И не знал, может ли воспользоваться сложившейся ситуацией. Все же он был намного старше и должен быть умнее, как бы ни хотелось забить на все и поддаться искушению. Поэтому он дал Клауду последний шанс отвертеться, спросив: – А как же Тифа? Разве вы с ней не... вместе? – С Тифой у нас все сложно, – Клауд горько усмехнулся. – Все очень сложно. Но я пойму, если ты не захочешь, и не буду настаивать… Баррет не дал ему договорить, схватил за руку и, толкнув первую попавшуюся дверь, втащил в комнату. Секундой позже осознав свою неосмотрительность, тут же расслабился, поняв, что они в комнате Клауда – об этом красноречиво свидетельствовали стол, заваленный книгами, и несколько мечей, прислоненных к стене. Баррет толкнул Клауда к кровати, буквально швырнув на нее, стащил с себя жилетку и перчатки, отбросив их в сторону, и оседлал бедра Клауда, прижимая его к матрасу всем своим немалым весом. Клауд с интересом наблюдал за ним, не делая попытки воспротивиться. Баррет склонился над ним, потянув вниз молнию на его безрукавке и, расстегнув ее, тут же замер. Ему было необычайно стыдно признаваться, но он не знал, что делать дальше. В сексе с женщинами у него имелся определенный, даже вполне богатый опыт, но как занимаются сексом мужчины? Непосредственно о самом процессе он, конечно, догадывался, тут и думать особо нечего, но как быть с остальным? Нужны ли предварительные ласки, или достаточно просто снять штаны и сделать дело? Баррет неловко провел по груди Клауда здоровой рукой, раздвигая в стороны края безрукавки. Над левым соском причудливой вязью чернела татуировка – Баррет видел ее впервые, но знал о ней, так как ему рассказала Тифа. «I’m your living legacy»** – гласила надпись. Разве не глупо? Соски Клауда были маленькими и светлыми, а его кожа казалась еще бледнее и тоньше, чем обычно, и была вся расчерчена тонкими, едва заметными шрамами. Некоторые из них выглядели довольно свежими. Это было даже как-то неправильно – видеть шрамы на такой нежной и гладкой коже. Баррет бездумно провел по груди Клауда правой рукой – той, что заканчивалась металлическим протезом, усовершенствованным до умения трансформироваться в пулемет, – случайно коснувшись соска. Реакция Клауда поразила его – он тихо застонал, прикрывая глаза и выгибая спину. Неужели у него была такая чувствительная грудь? Прикасаясь к своей собственной груди, Баррет не испытывал никакого удовольствия. Здоровой рукой он потер второй сосок, чтобы ощутить, как тот затвердевает под пальцами. Клауд застонал чуть громче и поддернул бедра. Его напряженный член уперся Баррету в промежность. Баррет нагнулся, осторожно касаясь груди Клауда губами, обхватывая ими его острый сосок и лаская его языком. Клауд вскрикнул, дергаясь еще сильнее. Баррет тут же зажал ему рот здоровой рукой. – Спайки, заткнись, мы же тут не одни, – напомнил он. Клауд кивнул, глядя на Баррета абсолютно пьяными глазами, и слегка покраснел. Баррета вдруг как с цепи сорвало – он набросился на Клауда, обхватывая его запястья и прижимая их к кровати, абсолютно не заботясь о том, что не рассчитывает силу механической руки. Впился губами в мягко очерченные, податливые губы, буквально дурея от осознания того, как они поддаются под его напором, как Клауд жадно и страстно отвечает на его поцелуи, словно ждал их так же долго, как и он. Когда Баррет наконец смог оторваться от его губ и прочертил языком влажную полосу от шеи к ключице, Клауд негромко произнес: – Ты мне сейчас руку сломаешь. – Что странно, в его голосе не слышалось ни упрека, ни боли – простая констатация факта. Баррет смущенно разжал пальцы, отпуская его, с досадой подумав, что завтра у Клауда проступят синяки. Он пока еще не научился рассчитывать силу хватки и, конечно же, не думал об этом сейчас, находясь во власти вожделения. Клауд провел руками по его плечам, нежно касаясь кожи кончиками пальцев. Баррет проследил за его движениями: белые тонкие пальцы на темной коже ассоциировались с каплями сливок, налитых в черный кофе, – и снова удивился тому, что его понесло на такие нелепые сравнения. Ему хотелось обхватить пальцы Клауда губами и пососать их, но подобное желание показалось слишком неприличным. Руки Клауда скользнули под его майку, пересчитали кубики пресса и погладили мышцы груди. Баррет плавился под его прикосновениями, до конца не веря, что это действительно происходит. О таком он даже мечтать не смел, правда, не в его характере было вообще мечтать о чем-то, помимо вкусного обеда или момента, когда Марлин закончит школу. Баррет резким движением сорвал через голову майку и потянулся к безрукавке Клауда, стаскивая ее с его плеч. Клауд приподнялся, помогая раздеть себя, и Баррет в очередной раз изумился тому, каким тонким и хрупким он кажется, даже сейчас, когда никто бы не решился назвать его хилым. На фоне его собственных огромных мышц Клауд действительно казался малышом, и Баррет на миг испугался, что раздавит или сломает его, как хрупкую изящную вещь, не предназначенную для грубых шахтерских рук. Но наваждение тут же рассеялось, когда Клауд одним ловким, но сильным движением подвинул его со своих бедер, чтобы принять сидячее положение. Он обнял Баррета за шею, приблизив свои губы к его уху, и прошептал: – Будешь моим первым? – Чего? – буквально разинул рот от изумления Баррет. Клауд негромко рассмеялся и снова откинулся на постель, заводя руки за голову. – Ты шутишь? – спросил Баррет. – Не-а, – Клауд покачал головой, по-прежнему улыбаясь. – Ты никогда ни с кем не трахался? – еще раз переспросил Баррет, все еще не в состоянии поверить. – Мне написать это у себя на лбу? – Клауд изящно приподнял светлую бровь, расчерченную тонкой полоской шрама. – Просто я не могу поверить… Бля, Спайки, это невозможно. Разве вы с Тифой… Тогда, перед битвой… – Я же говорил, у нас с ней все слишком сложно, – в голосе Клауда послышалось нетерпение. – Для тебя это так принципиально, что ли? – Что? – не понял Баррет. – Ну, что я девственник. – Клауд вновь покраснел, теперь гораздо гуще. – Мне вообще на это плевать, – отмахнулся Баррет. – Просто… я не знаю, может, ты в первый раз какой-то романтики хотел. Свечей там, цветов или еще какой-то херни… Клауд разразился таким громким хохотом, что Баррет буквально подскочил на месте, а потом снова зажал ему рот рукой. Клауд провел языком по его ладони, и в штанах Баррета сразу стало очень тесно. – Че ты ржешь, как ненормальный? – проворчал он, пытаясь скрыть собственное смущение, и убрал руку. – Я просто хочу, чтобы меня наконец кто-то трахнул, – заявил Клауд, прямо глядя ему в глаза. – Такой ответ тебя устроит? – Более чем, – кивнул Баррет. – Ну так вперед, – Клауд приглашающе махнул рукой. Баррета не нужно было просить дважды. Он потянулся к поясу на брюках Клауда и быстро расстегнул его. Брюки Клауд снял сам, как и ботинки, а Баррет тем временем возился с собственной ширинкой. Клауд вновь лег на кровать, широко расставив ноги. Баррет взглянул на него и обомлел – Клауд был чертовски сексуальным. Его стройное подтянутое тело так и манило исследовать его полностью, покрыть поцелуями каждый дюйм гладкой светлой кожи, но Баррет знал, что Клауд не поймет и не примет его нежности, да и сам он вряд ли продержится так долго – ему уже невыносимо хотелось кончить. Поэтому он вернулся к излюбленной тактике, которая срабатывала всегда – нахальной грубости: – Тебя так трахать или раком? – Как пожелаешь, – дернул плечом Клауд, ничуть не обидевшись. – Наверное, сзади будет удобнее. – Он перевернулся на живот, становясь на четвереньки. Баррет невольно сглотнул, глядя на его упругие подтянутые ягодицы. Потянулся к ним, огладив здоровой рукой, раздвинул, обнажая сжатый анус. Коснулся его пальцем, непроизвольно погладив. – Подожди, – вдруг остановил его Клауд, и Баррет на миг испугался, что он передумал. Но Клауд потянулся к тумбочке у кровати и, достав из нее что-то, протянул ему. – Нужно смазать, иначе ты мне все там порвешь. Баррет взял у него тюбик обычного детского крема. Пожал плечами и выдавил немного себе на пальцы, а потом ввел один из них в задний проход Клауда. Слишком резко. Клауд вздрогнул, зашипел и поддернул бедра. – Не так быстро, – попросил он. Баррет замедлил движения, осторожно ощупывая его изнутри. Он и бабам не часто пальцы в задницу засовывал, а мужикам – тем более, поэтому с интересом изучал тугие горячие и гладкие мышцы. Немного подвигал пальцем и услышал, как Клауд тихонько застонал. Баррет облизнулся, чувствуя, как вожделение вновь накрывает его с головой. Он высунул палец и, снова испачкав руку кремом, вставил Клауду уже два. – Черт! – негромко выругался тот, но непроизвольно подмахнул, когда Баррет подвигал пальцами. Несмотря на боль в растягиваемых мышцах, ему определенно нравилось то, что с ним делали. Баррет нагнулся над ним и коснулся его члена рукой с протезом, слегка сжимая его. Клауд застонал еще громче. – Блядь, Спайки, ты меня с ума сведешь, – пробормотал Баррет, рывком доставая пальцы и выливая оставшееся содержимое тюбика на свой член. Приставив его к слегка растянутому анусу, Баррет вошел внутрь одним толчком и едва подавил рвущийся с губ крик – в паху разлилась ноющая боль, смешанная с невыносимым удовольствием. А вот Клауд сдержаться не смог и вскрикнул – наверное, ему все же было больнее. – Прости, – прошептал Баррет, целуя его между лопатками, а затем принялся двигаться мелкими короткими толчками, позволяя Клауду привыкнуть к его размеру. Скорее всего, для Клауда боль вскоре сменилась удовольствием, потому что он начал подмахивать и тихонько хныкать, прикусывая свои предплечья, чтобы не стонать громче. Баррет двигался медленно и плавно, пытаясь растянуть удовольствие, но понимая, что все равно долго не продержится. Мышцы Клауда крепко сжимали его со всех сторон, и внутри было так горячо, что это буквально сводило с ума. Баррет начал двигаться быстрее и размашистее, то почти полностью выходя из растянутого отверстия, то входя внутрь по самое основание. Он подхватил Клауда под мышки и, согнув колени, усадил его на себя сверху, заставив широко раздвинуть ноги. Теперь он мог ласкать губами нежную кожу его шеи, прикусывая и посасывая ее, зарываясь носом в густые мягкие растрепанные волосы, впитывая запах сигаретного дыма, машинного масла и домашней выпечки, исходящий от них. Его руки блуждали по груди Клауда, лаская твердые соски, щипая и оттягивая их, заставляя Клауда стонать все громче, уже не заботясь о том, что их могут услышать. Правая рука Баррета сомкнулась на члене Клауда, осторожно двигаясь по нему вверх и вниз. Похоже, сочетание холодного металла и горячей кожи возымело свое действие, потому что Клауд задрожал и сам принялся быстро двигаться на его бедрах, насаживаясь на член, а потом вновь с силой прикусил свое предплечье, содрогаясь в сладостных спазмах. Баррет посмотрел ему через плечо и увидел, как сперма густой струйкой брызжет на смятое покрывало. Клауд сжимал его так ритмично и сильно, что Баррет не выдержал сам и тоже кончил, впившись зубами в основание шеи Клауда над ключицей, практически не осознавая, что прокусывает нежную кожу до крови. Когда они немного отдышались, Баррет осторожно опустил Клауда на кровать, аккуратно достав свой член и стараясь не смотреть на протянувшуюся за ним липкую ниточку спермы. Лег рядом, рассматривая профиль Клауда, будто видел его впервые. На его шее багровым цветом наливались несколько засосов, а над ключицей отчетливо виднелся след от зубов, слегка испачканный кровью. Баррету практически стало стыдно, но в то же время он почувствовал полное удовлетворение. – Тебе пора, я хочу поспать, – пробормотал Клауд, поворачиваясь на бок и отворачиваясь от него, как будто ему было стыдно вспоминать, что между ними только что произошло. – А если я хочу остаться? – Баррет легко провел пальцами механической руки по его позвоночнику, отметив, что на светлой коже тут же проступили мурашки. – Не нужно усложнять, – лаконично ответил Клауд, не поворачиваясь к нему. Баррет кивнул, скорее, сам себе, застегнул джинсы, подобрал с пола свои вещи и вышел, больше не сказав ни слова.****
На следующее утро у него чертовски болела голова – наверное, ночью он все же переоценил свою выносливость в отношении выпивки. Но в остальном он чувствовал себя замечательно – в теле появилась даже какая-то легкость, словно он избавился от груза, который нес много лет. Спустившись вниз, чтобы выпить кофе, Баррет обнаружил, что уже полдень – в открытые окна бара вовсю светило солнце. Прежде чем он успел сказать хоть слово, хмурая Тифа поставила перед ним чашку с ароматным напитком. – Спасибо, – поблагодарил он, но Тифа даже не взглянула в его сторону. – Где Марлин? – Они с Дензелом ушли играть на улицу, – с явным раздражением ответила она. Баррет приподнял бровь, удивленный ее странным поведением. – А где?.. – начал он, но не успел договорить, так как объект его интереса появился сам, спустившись по лестнице и подойдя к стойке. Баррет сразу же обратил внимание, что Клауд надел футболку с длинными рукавами, правда, она совсем не скрывала причудливую россыпь свежих засосов на его шее и ссадин вокруг губ, оставшихся на нежной коже от жесткой щетины. А когда он потянулся ко второй чашке с кофе, поставленной на стойку Тифой, рукав футболки слегка задрался, обнажая кольцо черных синяков, опоясывающих его левое запястье. Баррет потупился, раздумывая, не перевести ли все в шутку, когда заговорила Тифа: – Слушайте, я не знаю и знать не хочу, что между вами происходит, но мне пришлось полночи убеждать детей, что с вами все в порядке, и что вы просто перебрали и немного подрались, а затем вам стало плохо. Ладно, вам плевать на мое мнение, но хотя бы подумайте, что детям еще рано знать о некоторых вещах! – Ее глаза горели гневом, но, на удивление, он был направлен не на них обоих – хотя и обращалась она к двоим, но смотрела только на Клауда. – Тифа, прости, мы как-то… – неуверенно начал Баррет, но Клауд тут же перебил его: – Это больше не повторится. Его слова и ледяной тон, которым они были произнесены, подействовали на Баррета, как ведро холодной воды, вылитой на голову. Он перевел взгляд на Клауда и насмешливо спросил: – Тебе так сильно не понравилось? – Дело не в этом, – отмахнулся Клауд. – Я совершил ошибку. – Вы можете хотя бы подождать, пока я уйду?! – воскликнула Тифа. Баррет взглянул на нее, тут же застыдившись – она выглядела полностью раздавленной, в глазах стояли слезы. Тифа одарила Баррета единственным взглядом, в котором, кроме осуждения и боли, читались зависть и жгучая ревность, а потом вновь посмотрела на Клауда. Казалось, она вообще ничего не замечала, кроме него. – Тифа, прости… – начал он, потянувшись за сигаретами, лежащими на краю стойки, но Тифа вырвала пачку из его рук и швырнула на пол за стойку: – Я же просила тебя не курить здесь! – Прости, – повторил он, поднимаясь и отставляя чашку с почти нетронутым кофе. – Ну да, конечно, а сейчас ты просто уедешь! – истерично рассмеялась Тифа, всплеснув руками. – Это гораздо проще, чем что-то объяснять. Чем честно признаться, что… – Она не договорила, закрыв лицо руками, и выбежала на кухню, откуда тут же донеслись сдавленные рыдания. Баррет проводил ее изумленным взглядом, тут же переведя его на Клауда. – Я же говорил – все сложно, – сказал тот, будто эта фраза все объясняла. – Спайки, тебе не обязательно уезжать, мы можем… – начал Баррет, но Клауд прервал его, подняв руку. – Меня нельзя любить, – сказал он, грустно усмехнувшись. – Все, кто меня любили, взамен не получили ничего, кроме боли и смерти. – С хрена ли ты решил, что я что-то к тебе чувствую?! – разозлившись, проорал Баррет, но тут же заткнулся, когда Клауд вновь улыбнулся своей странной грустной улыбкой всезнающего старика. Видеть ее на его лице было просто невыносимо. – Клауд, – Баррет приблизился к нему и положил руку на предплечье. – Ты ведь знаешь, что сбежать – это не выход. Я тоже проверял – не работает. – Когда-нибудь должно сработать, – с серьезным видом сказал Клауд, мягко убирая его руку. – Прощай, Баррет. Баррет смотрел, как он медленно подходит к двери, снимает с вешалки свой новый черный кожаный плащ, неприятно напоминающий плащ Сефирота, и не знал, что сказать, чтобы его остановить. Да, он мог бы признаться, прямо сейчас, и плевать на гордость или что там у него от нее осталось, но каким-то внутренним чутьем понимал, что это не поможет. Ведь Клауд и так уже все знает. Поэтому и покидает его, как до этого покинул Тифу. Клауд остановился в дверях и обернулся. – Спасибо, – тихо сказал он и вышел. Через несколько минут Баррет услышал, как заурчал двигатель Фенрира, когда мотоцикл вырулил на улицу. Звук становился все тише, пока совсем не исчез, затерявшись в череде других уличных звуков. Баррет вновь вернулся за стойку, с тоской посмотрел на кофе и отодвинул чашку. – Тифа! – крикнул он в сторону кухни. – Хватит реветь, лучше принеси чего-нибудь выпить! Так нажраться до смерти, как сейчас, ему не хотелось никогда в жизни.