С тобой все по-другому

– Пойдем к трибунам? – Куба участливо посмотрел на стоящего в сторонке от общего веселья друга. – Нога... – с грустью произнес Пищек, кивнув на свою правую ногу, на которую боялся даже твердо встать, не говоря уже о том, чтобы идти. – Я без тебя не пойду, – Блащиковский ловко поднырнул под руку Лукаша, заставляя его опереться на свое плечо, – на ногу старайся не слишком наступать.       Друзья шли медленно, часто останавливаясь, давая передышку друг другу и даря улыбки и аплодисменты бесновавшимся на трибунах фанатам.       Победа сборной Польши над сборной Черногории, в решающем матче отборочного турнира, обеспечила первое место в группе и дала путевку в финальный турнир чемпионата. Впереди была Россия, впереди чемпионат мира – это кружило голову всем. И лишь один человек на стадионе не мог разделить эту всеобщую радость.       Лукашу хотелось кричать от боли и плакать от обиды и несправедливости, но он нашел в себе силы улыбаться и поздравлять друзей и фанатов. Якуб, которого было не так уж просто обмануть, конечно, заметил, насколько вымученными были его улыбки и сколько горечи было в словах, но не мог отказаться от триумфа и разделить с другом его печаль. – Не переживай, все обойдется, – подбадривали друзья и коллеги, натыкаясь на хмурое лицо Лукаша в раздевалке. Подбадривали и отводили глаза. Предварительный диагноз был уже известен – повреждение связок правого колена, восстановление обещало быть непростым. Сам же Лукаш, уже в первые секунды после травмы, четко понял, почувствовал внутренним чутьем – «В этот раз не обойдется...»       Поначалу бодрые и оптимистичные заверения медиков – «пару недель на восстановление», после детального медицинского обследования, сменились на неопределенные «несколько месяцев», затем на неуверенные «полгода», и как-то так получилось, что после выздоровления, для уже немолодого Пищека, пережившего несколько серьезных травм, попросту не нашлось места в основном составе Боруссии.       Решение Лукаша завершить футбольную карьеру, хоть и было внезапным, в сложившихся обстоятельствах не стало большой неожиданностью: играть в любимом клубе не давали, а перейти в другую команду не позволяли ни возраст, ни желание.       С руководством футболист предпочел общаться через менеджера, который должен был донести до начальства простую и не такую уж неправдоподобную мысль: «игрок не может продолжать играть по состоянию здоровья», и утрясти финансовые вопросы, вроде отступных и компенсаций. Впрочем, и это задевало особенно сильно, уговаривать остаться никто и не собирался.       Бош хотел работать с молодыми, нынешний состав его не устраивал. Те, кто подавал большие надежды и считался звездами при Тухеле, при Боше плотно присели на лавку. Руководство шло на поводу у тренера, не особо считаясь с мнением игроков. На уже скорый летний трансфер были запланированы новые крупные приобретения, и Пищек был скорее обузой для клуба.       Команде новость преподнес тренер на одном из тактических занятий, после того как вопрос с руководством был уже решен. Перед парнями было немного неловко, все-таки финал сезона, разгар кубковых матчей, пора горячая и каждый игрок на счету. Особенно неловко было от того, что многие действительно расстроились, но коллеги уважали его выбор и к ситуации отнеслись с пониманием. – Психанул или реально все обдумал? – рассерженно и немного обиженно спросил Шмельцер, потихоньку утащив Пищека из общей комнаты, как только возбуждение, вызванное новостью, немного улеглось, и команда приступила к обсуждениям тактики. – Ты же видишь, что я уже не в лучшей форме. Прости, надо было, наверное, тебе вначале сказать, я просто не знал как. – Брось, ты вернулся в строй четыре игры назад, то, что тебя не выпустили на поле, еще ничего не значит, – все еще злился Марсель. Капитана можно было понять, Пищек был опытным игроком старой закалки, да к тому же его другом, с такими людьми тяжело расставаться. – Я в старте выходил с 2011 года, а сейчас уже четыре игры на скамейке штаны протираю. Пора дать дорогу молодым, да и со здоровьем, правда, не лады. – Обиделся, значит? Обиженные все, такие, что пиздец! – не выдержав, вспылил Шмельцер. – Кагава в зимний трансфер ушел, Ройс – в летний собирается, ты сейчас, Обамеянг каждый трансфер ноет, что уходить надо. Правильно, всем на все плевать, разойдемся все в разные стороны! – Шмелле, ты же знаешь, с Бошем у меня не очень то ладится, не могу я к его тактике привыкнуть, после Тухеля то. Да и с руководством отношения не слишком... – Лукаш был слегка испуган реакцией друга, и выглядел виноватым. Парень, в который раз, проклинал себя и свою нерешительность за то, что не поговорил с капитаном заранее. – Ты из-за того высказывания Цорка? – Марсель взял себя в руки и немного успокоился. – Да забей, ты же знаешь, как начальство реагирует на травмы вне клуба. Да и понять их можно в каком-то смысле.       Брошенное Михаэлем Цорком на одной из конференций высказывание: «Травма Пищека меня раздражает. Я очень зол на то, что происходит это в играх за сборные, а платит за это клуб», – всерьез обидело футболиста. Обидело настолько, что период лечения и реабилитации он предпочел проходить не под присмотром докторов родной команды, а у себя на родине в Польше. – И чем ты планируешь заниматься дальше? – В Гочалковице предложили должность второго тренера с перспективой главного тренера в будущем. Денег больших, конечно, не обещали, хотя если удастся вывести клуб хотя бы во вторую лигу, можно будет попытаться найти спонсоров и рассчитывать на неплохое финансирование, – Лукаш вопросительно посмотрел на друга.       Деятельный по натуре Пищек времени зря не терял и, за время собственной реабилитации, реабилитировал и свою подшефную команду. До конца сезона оставалось пару месяцев и у Гочалковице были все шансы следующий сезон начать уже в третей Польской лиге. Пищек прекрасно разбирался в стратегии и тактике футбола. Его решения в расстановке игроков, в игровых комбинациях, в схемах и позициях, как правило, себя оправдывали. Да конечно, в клубах уровня Гочалковице мало кто думал о схемах, тренеры не задумывались о внедрении и применении игровых стандартов и комбинаций, а некоторые игроки совмещали футбольную карьеру с какой-либо подработкой, потому, практически любое предложение опытного футболиста, воспринималось как инновация, но все же результаты его деятельности были довольно впечатляющими. Шмельцер вздохнул: Я так и думал, что весь этот твой тренерский выпендреж не пройдет бесследно для Боруссии. И какие шансы у твоей Гочалковице выйти во второй дивизион? – Ну, в четвертом пока на первой строчке таблицы. Удастся удержаться – следующий сезон начнем уже в третьем, а там, если повезет, год-два... Тренер – это конечно не совсем мое, но это шанс остаться причастным к футболу. – Ох, только не надо прибедняться. Видел я и фото в инстаграме, и «трансляцию с матча» смотрел. Ни хрена на вашем польском не понял, но о твоих успехах наслышан: за четыре месяца команду с последних строчек таблицы на первые вытащил... Тренер – это не его... – Так я ж не один, у них главный тренер есть и помощники, да и сами ребята старались. – Вооот, и в этом весь Пищек: «ничего не знаю, все само так хорошо сложилось, а я просто мимо шел», – беззлобно поддразнил друга Шмельцер, и вздохнул. – Скажу честно, мне будет не хватать тебя как игрока и как друга. Черт, да всем будет не хватать! – Шмелле, если б ты знал, как страшно мне самому... – внезапно пожаловался Пищек. – Брось. У тебя все получится, – твердо сказал Марсель, неожиданно осознав, что вспылил напрасно, что в этот момент друг, как никогда, нуждается в советах и поддержке. – В настоящее время есть только один важный вопрос: не рано ли ты завершаешь карьеру? И если ты действительно считаешь, что уже наигрался, то и думать нечего, но если ты просто идешь на поводу чьего-то мнения: тренера там, руководства или кого-то из команды, то просто посылай всех на хер с их мнением и играй дальше. Ну, а если ты решил последовать примеру Лама и завершить карьеру на пике славы, что ж, решение красивое и пафосное. Оно, наверное, достойно уважения, но по мне не самое умное, если оно идет в разрез с твоими желаниями. – Играть где-то кроме Боруссии я не буду, а мой уход из клуба уже согласован с руководством. Ничего нельзя изменить. – А хочется?       Пищек неопределенно пожал плечами. – Балбес! Потому что надо было ко мне сначала подойти обсудить, а не пороть горячку! Куба что говорит? – С чего ты взял, что я его спрашивал? – удивился Лукаш. – Ой, да ладно. С ним же с первым советовался, раньше, чем руководству заявил? – Говорит примерно то же самое, что и ты, – не стал отрицать очевидного Пищек. – Послушай, ну если ты еще сомневаешься, может не стоит торопиться? С руководством всегда можно поговорить еще раз?       Расстраивать капитана сообщением, что остаться ему никто сильно и не предлагал – не хотелось. Узнать, что команде, которой ты отдал лучшие годы своей жизни, ты внезапно не очень то и нужен, было больно. Игровая практика самого Шмельцера находилась под вопросом, все чаще с капитанской повязкой выходил Сократис, сам же «капитан» оставался на лавке. Та же ситуация была и с Бюрки, и с Шахином, и с Шюррле... Парни были не глупыми, и конечно все понимали, но старались прогонять мрачные мысли, убеждая себя, что все еще может наладиться. Лукаш очень не хотел, чтобы они разочаровывались, не хотел, что бы чувствовали то же что и он сейчас. Что-то изменить мог бы, пожалуй, приход нового тренера, но даже это уже не для них. Футбольный век короток, и если в свои золотые годы ты сидишь на скамейке, после тридцати тебе уже никто не даст играть. – Нет, Марсель, по поводу завершения игровой карьеры я решил твердо. По поводу начала тренерской – сомневаюсь. – Чертов Лам, – сквозь зубы выплюнул Шмельцер. – Ну, причем здесь Лам? – рассмеялся Пищек. – Ну как же, твой кумир, блин. Надо быть во всем на него похожим, – уже откровенно подтрунивая над другом, с явным сарказмом проворчал капитан, и серьезно добавил. – Позвони Тухелю. Позвони и спроси совета. Хотя лично я считаю, что ты со всем справишься, но тебе ведь подавай авторитетное мнение...       Томас Тухель никогда не скрывал, что Пищек был его любимчиком, футболист платил тем же. В отличие от большинства, в отличие от того же Шмельцера, Лукаш был доволен руководством тренера, уважал и ценил его мнение. – Спасибо. Я подумаю, – действительно задумался над советом Пищек. – Мы на занятия то пойдем? – Тебе то уже зачем? – недоуменно спросил Шмельцер.       Вопрос, сам по себе безобидный и довольно логичный, ударил неожиданно больно, подчеркивая скорый конец такой привычной жизни, необратимость принятого решения. Сам того не желая, одной короткой фразой, капитан внезапно обозначил огромную пропасть с этого момента пролегающую между уже почти бывшем игроком и остальной командой. Лукаш в моментально почувствовал себя ужасно одиноким и чужим на тренировочной базе, которую давно привык считать своим домом. – Прости, – едва заметив в глазах друга вспышку боли, Шмельцер попытался исправить ситуацию. – Забудь, что я сейчас спросил. Вообще не думай об этом как о чем-то последнем в твоей жизни. Конечно, мы сейчас пойдем на занятия, потом на тренировку, через два дня сыграем матч... Просто не заморачивайся, веди себя, как обычно, как будто впереди еще сто лет. – Интервью, конференции, прощальный матч... Марсель, это действительно довольно страшно, – больше всего Лукашу хотелось сейчас крепких объятий, что бы кто-нибудь прижал его к себе как мама в детстве, погладил по голове и сказал, что все будет хорошо. Но такие объятья он мог позволить себе только что с мамой, ну может с женой, еще, наверное, с Кубой, и все они были сейчас далеко. – С чем связано Ваше решение так резко завершить карьеру? Чем займетесь теперь? – эти вопросы не задавал только ленивый, спрашивали коллеги и друзья, знакомые и журналисты. Кто-то заинтересованно и обеспокоенно, кто-то равнодушно, кто из простого любопытства, кто действительно переживал о его дальнейшей судьбе, но достали все.       На конференции, в подтрибунке, в раздевалке, в аэропорту и возле автобусов Пищек рассказывал о своих дальнейших планах максимально размыто: «Еще не решил. Для начала отдохну и побуду с семьей. - Может быть уйдете в бизнес? – Может быть. – Будет ли Ваша дальнейшая деятельность как-то связана с футболом? – Возможно...»       Предположения о его дальнейшей жизни делались различные, он ничего не отрицал и ничего не подтверждал, и не потому, что это было секретом, просто он не любил делиться своими планами с широкой общественностью, не хотел вмешательства в свою жизнь. Он никогда не хотел быть публичным человеком, он просто хотел играть в футбол.       Последовав совету Шмельцера, Пищек все же позвонил своему бывшему коучу. – Ты зря себя недооцениваешь, у тебя логический склад ума, и отличные тактические способности. Будет расти профессионализм команды, будет расти и профессионализм тренера. Если вы сможете сработаться, то нет ничего не возможного. Главное найти подход к команде и к руководству. И у тебя есть отличный пример, как делать не нужно, – Лукаш чувствовал, что Тухель улыбается, его слова были пропитаны самоиронией, но футболист уловил и нотку грусти. - Если ты, правда, считаешь, что с Боруссией закончено, не вижу препятствий, которые помешали бы тебе стать тренером. И неплохим тренером. Только уверенности побольше, побольше, Пищек! А то развел тут: «А вдруг не получится, а вдруг не смогу?» Кто ж такого тренера слушать станет!? Жестче, тверже, уверенней, ты так можешь, я знаю, если тебя разозлить ты еще и не так можешь. – Спасибо, – засмеялся Пищек. – За все спасибо. – Да на здоровье. Если советы понадобятся, звони, но на особую помощь в плане стратегии не надейся, еще не хватало конкурентов растить на свою голову, – усмехнулся Тухель и, чуть помолчав, уже серьезно, добавил. – Мне очень жаль Лукаш, что так получилось. Ты не заслуживаешь этого, мне, правда, жаль... – Спасибо... – Ты все же подумай, если захочешь еще играть, я тебя к себе возьму, будешь игроком номер один. Не Дортмунд конечно, но игрока твоего уровня и деньгами не обидим и почестями? – Если я захочу играть, меня много где возьмут. Да и номер один мне не нравится... – попытался отшутиться Пищек. - Вы же знаете, я буду завершать карьеру только в Боруссии. – Упертый, – одобрительно хмыкнул Тухель, – для тренера то что надо. Удачи. – Вам тоже, – улыбнулся Лукаш.       Последний день наступил неожиданно быстро. – Уверен, что хорошо все обдумал? – Куба задавал этот вопрос ежедневно, и его звонок в день прощальной игры не был чем-то неожиданным. – Приехать не сможешь? – вырвалось у Лукаша, он не видел друга уже полгода, страшно соскучился, а сейчас ему как никогда была нужна поддержка. – Прости, – Блащиковский действительно чувствовал себя виноватым за то, что не может быть рядом, - Я приеду, но немного позже... – Я уезжаю завтра. – Ты точно решил? – Куба, ты же все знаешь. Здесь мне больше нет места, а там... Ребята меня ждут. Там у меня есть шанс играть еще долго... Без травм... – Удачи, – что еще он мог сказать, отговаривать - не имел права, да и не видел необходимости, по-большому счету решение было резонным, а поддержать как положено – не умел. Блащиковский всегда знал, что друг из него не очень, знал, что если бы он оказался на месте Пищека, тот бы бросил все и примчался в ту же секунду в любой конец мира, и слова бы нашел и поддержать, и отговорить, если надо. – Спасибо. Не переживай за меня, я в порядке, – даже в такой ситуации Лукаш почувствовал беспокойство друга и попытался его поддержать, хотя должно было быть наоборот. – Черт, Пишчу... – Все нормально. До встречи, – Пищек нажал отбой.       Ни черта не было нормальным, он это знал, знали его друзья и родственники, но все было решено: контракт расторгнут, билеты куплены.       Лукаш, выходя на свой последний матч, уже ни в чем не сомневался, знал только, что выложиться надо по полной, отыграть и закончить достойно.       Это был его день: гол плюс голевая передача за сорок пять минут игры – огромное достижение. Команда играла на него, и Лукаш был безмерно благодарен парням, он любил их как братьев, как свою семью. Но черт, он завидовал им, молодым и полным сил, в эти минуты он ненавидел их. Они оставались, они занимали его место, они жили его жизнью, а он, он разом терял все. Свисток судьи обвестивший конец первого тайма, положил конец его игровой жизни, во втором тайме Лукаш уже не выходил. Трибуны долго скандировали его имя и были цветы и флаеры, и баннеры... Пищек не особо вникал в происходящее, глаза застилали слезы, и хотелось поскорее быть подальше от всего этого, хотелось, чтобы все побыстрее закончилось и забылось, что бы не было так больно, потому что больнее чем в тот момент, ему не было еще никогда. В раздевалке кто-то подходил, парни что-то говорили, поздравляли, успокаивали, прощались. Сил реагировать не было, сил дольше оставаться с командой тоже. – Шмелле, я не могу... – Срывающимся голосом прошептал Пищек, когда друг подошел к нему. – Я... Мне надо уехать. Я сейчас не могу здесь оставаться. – Я провожу до выхода, – капитан моментально уловил его настроение и быстро сориентировался в ситуации. – Еще же конференция, – Лукаша заметно трясло от еле сдерживаемых эмоций. – Как-нибудь выкрутимся. Поезжай домой. Только, прошу, возьми такси, не стоит садиться за руль.       Сказав несколько стандартных фраз вроде спасибо всем за игру, еще увидимся, и прочую чушь, Пищек подхватил собранную загодя сумку и, в сопровождении Шмельцера, отгонявшего особо назойливых сокомандников, фанатов и журналистов, пошел к машине. Он больше не был частью этой команды, он не обязан был задерживаться.       Марсель довел его до стоянки, как ни спешил он на поле, но оставить друга, не убедившись, что тот действительно сядет в такси, не смог. – Еще увидимся? – с надеждой, то ли сказал, то ли спросил Шмельцер. – Обязательно, – пообещал Пищек, прекрасно зная, что ни один, ни другой не особо верят в реальность такой встречи. – Не раскисай. Все будет путем, – крепко обняв друга, Марсель развернулся и бегом направился к раздевалке, пора было выходить на поле, футбол продолжался.       Только сев в машину Лукаш позволил себе расслабиться и стер с лица, бегущие, помимо его воли, слезы. Родители были правы, не стоило приезжать на прощальный матч, довольно ранимый и мягкий, он тяжело переносил подобные ситуации, но не уважить фанатов и команду он не мог.       В Гочалковице, по началу, грустить было некогда. Оформление документов, обустройство квартиры, да и к тренерским обязанностям он приступил сразу, до конца сезона оставалось четыре игры, у команды были все шансы выйти в следующую лигу, и упускать их было нельзя.       Жена с дочерьми осталась в Германии. Не такой уж неожиданный выбор. Лукаш их не обвинял, хотя тосковал, конечно, особенно по девочкам. Нет, с женой они не разводились, и даже все еще любили друг друга, просто былая необходимость все время дышать одним воздухом, которая бывает в первые годы влюбленности – иссякла, привычка вести совместный быт так до конца и не выработалась, любовь и привязанность остались, но планы на дальнейшую жизнь были разными. Ева считала, что для девочек Германия открывала куда больше перспектив чем небольшой Польский городок, и Лукаш был с ней, в общем-то, согласен, но вот для него самого перспектив в Германии больше не оставалось, а смирится и уйти на пенсию в свои тридцать два, он оказался не готов. Супруги решили, что смогут пожить некоторое время раздельно, в конце-концов во многих семьях мужья работают вахтовым методом и месяцами не бывают дома, и ничего – живут, а брак даже крепче становится.       Вышло так, что последняя игра сезона была для Гочалковице решающей: или победа первая строчка таблицы и выход в следующий дивизион, или второе место в чемпионате, возврат к тому с чего начали и все усилия напрасны. В день матча Лукаш изо всех сил старался быть собранным и уверенным, но даже стороннему наблюдателю было понятно, что тренер нервничает куда больше чем игроки его команды. Тренером Пищек оказался отличным, но несколько несдержанным, нет, на тренировках и тактических занятиях все было в порядке, матчи обсуждались и досконально прорабатывались, разыгрывались комбинации и вдумчиво подбирались состав и позиции. Но на самой игре Лукаш вел себя по другому: большая ответственность давила, заставляя сомневаться в принятых решениях. К сомнениям добавлялись азарт и возбуждение, от того во время матчей ему никогда не сиделось на скамейке, движения становились резкими и рваными, а голос часто был сорванным. К счастью импульсивное поведение не приводило к импульсивным решениям, и, хотя нервозность тренера несколько передавалась команде, в целом, на игре практически не сказывалась. Просто каждый знал, что перед матчем и во время него к тренеру лишний раз лезть не стоит. – Добраться до вашего стадиона довольно проблематично, – во время матчей Пищек всегда стоял у кромки поля, напряженно вглядываясь в происходящее, подойти к нему со спины не было такой уж проблемой. Об охране на этом поле речи даже не шло, да и кто посмел бы остановить легенду Польского футбола – Якуба Блащиковского. – Удалось же как-то, – резко парировал Лукаш, не отрываясь от захватившей его игры, и лишь спустя несколько секунд осознал, кто сказал эти слова. – Куба, – одними губами прошептал Пищек, разворачиваясь в пол-оборота к другу, но, краем глаза, все же следя за действиями своих футболистов. Как бы не хотелось ему подойти, если вопрос не касался жизни и смерти, обязанности были на первом месте. Оценив состояние Блащиковского как далекое от предсмертного, Лукаш снова развернулся к полю лицом. – Я не вовремя? – поинтересовался Куба – Я переехал сюда месяц назад, – как бы невзначай заметил Пищек. – Я же говорю добраться до вашего стадиона довольно проблематично. Это ничего если я здесь постою? Не помешаю? У вас же матч, кажется. – Идиот, – Лукаш, не оборачиваясь и все так же не сводя взгляда с поля, сделал два шага назад и тут же оказался в объятьях друга. – Ты надолго? – На пару дней, если не прогонишь. – До перерыва десять минут, подожди где-нибудь в сторонке, у нас правда важный матч, а ты меня немного отвлекаешь, – сказать сказал, но отлепиться от друга не сумел. Куба держал крепко и надежно, с ним было спокойно. – Какой счет? – уткнувшись носом между лопаток и вдыхая такой родной запах, прошептал Блащиковский. – Один ноль, в нашу пользу. – Так ведете же в счете, чего напряженный такой? Защита у тебя дохловатая, конечно... Замены то хоть есть? Форвард тоже на троечку...– Куба откровенно издевался, явно не воспринимая игру всерьез. – Это тебе не Фифа! – дернув плечом, в попытке оттолкнуть друга, огрызнулся Лукаш, но отстраняться не стал. – Ладно, – примирительно отозвался Якуб, еще крепче прижимая Пищека к себе, и ворчливо добавил, – не Фифа. Жалко поиграть – играй сам. Но защитники все равно слабоваты.       Лукаш рассмеялся, на секунду отвлекшись от игры. – Подожди-ка, – внезапно отскочил он от Кубы и подбежал к кромке поля, от кромки к своим помощникам, потом к скамейке запасных. Через пару минут таких метаний, тренерский штаб увлеченно обсуждал новую тактическую схему, в штрафной разминались два запасных игрока, а сам Лукаш, приплясывая от нетерпения, снова оказался возле друга. – Придумал что-то, стратег? – улыбаясь, спросил Блащиковский. – Ты не слишком ли нервничаешь?       Лукаш поморщился. Он нервничал, не хотел, чтобы это замечали, но скрывать не умел и от этого нервничал еще больше. Однако в объятиях Кубы ситуация стала как раз обратной, в его твердых и уверенных руках, Пищек как раз успокоился, смог трезво оценить ситуацию и найти решение которое обязано было обеспечить команде победу. Уверенный и надежный Куба давал Лукашу ощущение защиты и веру в то, что все будет хорошо. – Мы мало прорабатывали эту схему, но если у ребят получится, они смогут победить. – Значит получится. У тебя всегда все получается. – Если бы, – протянул Пищек, задумчиво глядя на поле, и, не прерываясь даже на вдох, добавил. – Я скучал. – Тебе в перерыв обязательно быть с командой? – Есть другие предложения? – Лукаш даже оторвался от игры, заинтересованно глядя на друга. – Три, на вскидку, – облизнул губы Блащиковский, – и все они сейчас неуместны. – Пошляк. – Я? – искренне и невинно удивился Якуб. – И что я такого сказал? Я тоже соскучился.       Свисток на перерыв отвлек друзей от разговора. – Я должен быть с командой. – Лукаш посмотрел в спину уходящих с поля игроков и обернулся к Кубе. – Можешь пойти со мной? – Нет, не надо. Я на трибуне посижу, ладно? – Ну, хоть до раздевалки проводи? – Пищек не сводил взгляда с друга, словно боялся, что стоит ему отвернуться и тот исчезнет. – Ты действительно долго меня ждал. Прости, – Блащиковский первым направился в сторону раздевалки. - Брось. Ты доигрывал, я тоже здесь не просто так прохлаждался. Как сезон закончили, кстати? Куба брезгливо поморщился: – Так же как и начали. Из чемпионата не вылетели и то хлеб. – Перейдешь к нам? – Не, ну не так плохо, конечно, – со смехом протянул Куба и тут же несильно получил от друга по шее.       До раздевалки не дошли. Не в силах дольше сдерживаться Пищек втолкнул друга в туалет, и парни жадно впились друг в друга губами. – Блять, как подростки, честное слово, – рассмеялся Куба, когда из-за нехватки воздуха им все же пришлось оторваться друг от друга. – Я соскучился страшно, – прошептал Лукаш, но вопреки словам отстранился. – Но не здесь и не сейчас. У меня еще второй тайм, пока мы ведем и результат хотелось бы хотя бы сохранить.       Куба улыбнулся и понимающе кивнул, не сейчас так не сейчас, время еще есть. – Иди уже к своей команде. Ты им там по шее надавал бы что ли, что они как вареные играют? – Перестань, ты же понимаешь какой здесь уровень. – Зато я не понимаю, что ты забыл в этой глуши? – серьезно спросил Куба. – Не надо, – тут же вскинулся Пищек, обрывая разговор. – Ладно-ладно, не психуй, – не стал давить Блащиковский. - Пойдем, а то перерыв скоро закончится.       В коридоре мужчинам пришлось разойтись. Лукаш пошел в раздевалку к команде, Якуб, наотрез отказавшийся составить ему компанию, вернулся на поле. – Ты же все равно не садишься, скачешь там, у кромки поля, как бешеный кузнечик. Чего месту пустовать? – отреагировал Куба на недоуменный взгляд Пищека, вернувшегося с перерыва и обнаружившего друга на тренерской скамейке.       Второй тайм, хотя команда играла слаженней и лучше, давался Лукашу труднее. Как бы он не старался сосредоточиться на игре, мысли скакали из сегодняшнего дня в, уже такое далекое, прошлое. «Как подростки» – бросил Куба, против воли навеяв воспоминания. Лукаш прекрасно помнил, как это было в подростковом возрасте: их первые совместные поцелуи, первый робкий опыт, просто из интереса попробовать что-то новое. Совсем зеленые мальчишки, с амбициями и огромными планами на будущее.       Сейчас все основные победы были уже в прошлом, в волосах уже пробивалась седина, но одно осталось неизменным - они действительно любили друг друга. Оба были женаты, и любили своих жен, у обоих были дети: у Пищика две дочери, Куба, всегда мечтавший о сыне, имел троих, и не родись третьим мальчик, наверняка не остановился бы. И, все же, друг для друга они были чем-то большим чем просто друзья, даже большим чем любовники. Свою связь от жен, конечно же, скрывали, да и «связь» – слово не совсем подходящее. То, что происходило между ними, не было какой-то очередной интрижкой, не было вызвано сексуальным влечением друг к другу, ни желание, ни влюбленность, скорее необходимость. Необходимость быть рядом, видеть, разговаривать, касаться, такая сильная и болезненная, что возникало острое желание быть одним целым. Секс был лишь возможностью реализации этого желания, возможностью быть максимально близко друг к другу, скорее способ общения, чем физиологическая потребность. Да и прибегали они к этой возможности довольно редко, только после очень длительной разлуки, когда окончательно сходили с ума от тоски. За те годы, что они прожили по соседству в Дортмунде, секса между ними не было вовсе, им вполне хватало ежедневного общения, и эти годы были самыми счастливыми в их жизни, но стоило Кубе переехать, как все началось по новой. То, что происходило между ними, было даже не любовью, либо каким-то особым её проявлением, но скорее помешательством, больше похожее на проклятье, чаще причиняющее боль, чем приносящее счастье, но оба научились жить с этим и в целом такое положение вещей обоих устраивало.       Лукаш постарался вернуться к игре, задумчиво потер подбородок. Кожу на лице саднило, чертова борода Блащиковского! «Как подростки» – про себя усмехнулся Пищек. Подростком Куба был гладко выбрит, его поцелуи были чертовски приятны, сейчас же для Лукаша это было похоже на поцелуи с кактусом, очень любимым, но очень колючим.       Бороду Куба хотел отпустить еще в юности как символ мужественности. Сначала это была легкая небритость, но лет в двадцать пять отрастил уже по-настоящему и с тех пор ни в какую не соглашался её сбрить. И если с легким детским пушком еще как-то можно было смириться, то те грубые жесткие заросли, которые он носил сейчас, Лукаша жутко бесили, его чувствительная кожа моментально раздражалась, покрываясь мелкими красными точками, и начинала чесаться. – Ты бесишься, потому что у тебя самого настоящая борода так и не выросла? – посмеивался Куба на все замечания Пищека относительно растительности на лице.       «Боже, когда уже закончится этот матч?» - с тоской подумал Лукаш. Внезапно счет стал интересовать его значительно меньше чем раньше. За спиной тренерская скамейка периодически заходилась хохотом, из чего можно было сделать вывод, что Куба травит какие-то байки. Слов друга разобрать не получалось, но голос был слышен даже сквозь общий шум матча, обильно сдобренный шумом проходящих мимо поездов, и Лукаш изо всех сил старался сосредоточиться на чем-то еще кроме этого голоса. Получалось слабо, он действительно слишком долго ждал. Только выработанная годами привычка доводить все до конца, удерживала от соблазна, бросить все к чертям и сию секунду мчаться домой.       Игра завершилась два-ноль в пользу Гочалковице, и если еще утром Пищеку казалось, что их победа будет одним из самых важных событий в его жизни, то сейчас желание праздновать триумф с командой померкло. Он был рад за игроков, и за себя, и за открывающиеся перед ними перспективы, и знал, что эта радость еще обрушится на него в полную силу, но потом, после, сейчас мужчиной владело только одно желание. – Домой, – коротко бросил Пищек, выбравшись наконец из объятий ошалевшей от победы команды, и тут же оказавшись в объятьях Блащиковского. – Тебе разве не надо праздновать победу? – удивился Куба. – Вы же так к этому стремились? – После. Ребята устали, так что завтра или может вечером. Они позвонят. – Пищек увлек друга к машине. – Далеко живешь? – К счастью нет, – выдохнул Пищек. – Я поведу, – безапелляционно заявил Куба, видя, что друг немного не в себе. – Показывай дорогу.       Сил спорить не было и Лукаш покорно плюхнулся на пассажирское, стараясь припомнить в какой стороне находится его дом и как не пропустить нужные повороты. Куба всегда переносил разлуку легче, и лучше держал себя в руках. Лукаша это сердило, Кубу забавляло. Но в минуты, когда обоим сносило крышу, ответственность за все происходящее Блащиковский брал на себя, стараясь максимально контролировать ситуацию, за что Пищек был ему безмерно благодарен, ибо сам с трудом соображал что происходит. Это касалось всего: и безопасности места встреч, и контроля поведения, и выбора позиции, подготовки и растяжки, даже смазки и презервативов. Куба всегда знал: где можно, когда и как.       До дома доехали неожиданно быстро, ввалились в квартиру, дальнейшее Лукаш припоминал с трудом. Темная прихожая, душ, кровать, наконец-то не холодная и пустая. И Куба, настоящий, горячий, уже привычно колючий и такой любимый, его голос, его запах... – Ты как вообще? – спросил Якуб, когда мужчины, наконец насытившись друг другом, блаженно растянулись на кровати. – Сейчас или в принципе? – лениво уточнил Лукаш, прижавшись к теплому боку друга, уютно устроив голову у него на плече и млея под рукой, вычерчивающей на его спине бессмысленные узоры. – Ну, сейчас то, я надеюсь, доволен?! – возмутился Блащиковский, перестав на секунду перебирать пальцами по его шее и лопаткам. – Даже слишком, – мурлыкнул Пищек, потеревшись щекой о его грудь. – Тогда, вообще? Жизнью своей доволен? – Куба, давай не сейчас, а? – прозвучало скорее жалобно чем раздраженно. – Значит не слишком, – сделал вывод Блащиковский. – Жалеешь? – Слушай, ты же наверное голодный, – словно не услышав вопроса, спохватился Лукаш, проворно выбираясь из объятий друга. – Жалеешь... – пробормотал Куба, направляясь вслед за ним на кухню. – Картошка? – скорее не спросил, а попросил Блащиковский.       Шутки про Пищека и картошку уже можно было считать народными. На эту тему не прикалывались только те, у кого напрочь отсутствовало чувство юмора, или те, кто вовсе никогда про Пищека не слышал, но в отличие от прочих Куба знал, что друг не просто обожает этот овощ, но и умеет восхитительно его готовить. – Жареную будешь? – улыбнулся Лукаш. – Вредно, – Блащиковский сделал вид, что раздумывает над предложением. – Овощи на пару? Соевое молоко? Или мюсли из пророщенных злаков? – невозмутимо поинтересовался Пищек, стараясь выглядеть максимально серьезно. – Иди ты к черту! – засмеялся Якуб. – По моему, ты меня перепутал с кем-то. Давай свою картошку, только масла поменьше, а поджаренных корочек побольше, и чтоб хрустящая. – Будет сделано, мой генерал, – шутовски отсалютовал Лукаш и принялся за готовку.       Куба молча стоял у окна, делая вид что увлеченно рассматривает двор. – Ты ведь знаешь, зачем я приехал? – наконец спросил он, все также глядя в окно. – Соскучился? – уже зная, что ответ неверный, все же предположил Лукаш, сосредоточенно перемешивая в сковороде картошку. – Ты выключил плиту пять минут назад, там давно ничего не пригорает, – Куба подошел к другу, забирая из его рук лопатку, и раскладывая блюдо по тарелкам. – Соскучился безумно, ты прав, но... – Мне звонили из сборной, – Пищек прекрасно понимал, к чему клонит друг, они давно научились понимать друг друга не то что с полуслова, а и вовсе без слов. – И? – почти равнодушно спросил Куба, но Лукаш почувствовал волнение, скрываемое за этим равнодушием. – Официально не вызывали, но предложили доигрывать чемпионат в старте, – сквозь зубы процедил Пищек, стараясь сдержать эмоции, и все же не выдержал. – Черт, Куба! Я завершил карьеру! Я больше не тренируюсь! В каком старте!? Я знал, что сыграть еще матч в сборной придется, прощальная игра и все такое, я даже почти настроился на это! Но играть еще черте сколько матчей, в старте! С тобой, с парнями, а потом снова этот треклятый прощальный матч! Я едва пережил тот, я не хочу снова. Да и физическую форму я потерял, уже больше полгода на поле не выходил. – А ты картошки побольше трескай, – не удержался от язвительного комментария Блащиковский, ставя на стол перед другом тарелку. Лукаш хмыкнул. – Я не знаю, что мне делать. Я, наверное, не готов пережить это еще раз. – Я без тебя не поеду, – просто и вполне обыденно сказал Куба, словно речь шла о чем-то незначительном, вроде прогулки по городу, и сосредоточился на еде. – Ты не сможешь, – возразил Пищек. – Я заявил об этом сразу после твоей травмы, а я от своих слов не отказываюсь, ты же знаешь. – Это бы всего лишь пост в инстаграмме. – Это было публичное заявление! – уперся Куба. – Тебя накажет УЕФА, и проклянут фанаты.       Блащиковский равнодушно пожал плечами, отправляя в рот очередную порцию картошки. – Ты что серьезно? – встревожился Лукаш. – Сборы через два дня. Решать тебе, – уверенным тоном заявил Куба, глядя другу в глаза, и, внезапно сменив тему, – Спасибо, очень вкусно, хоть и вредно, – отодвинул от себя тарелку и ушел в ванную, оставив ошарашенного Пищека одного. – Слышал, что Боруссия закончила сезон на девятом месте, вылетев из всех кубков? И что Боша попросили из клуба? – как ни в чем не бывало спустя пять минут вернулся в кухню Блащиковский. – Хотя слышал, конечно, что тут спрашивать, – ответил он сам себе и принялся убирать со стола. – Интересно кто придет вместо него? – не то что бы Лукашу действительно было интересно, но нужно было сказать хоть что-то, не мог же он оставшиеся два дня столбом просидеть на кухне, раздумывая над сложившейся ситуацией.       А подумать было над чем. Слов на ветер Куба действительно не бросал. В том, что за неявкой вызванного в сборную футболиста последуют какие-то санкции, сомневаться тоже не приходилось. И таким простым «решать тебе», друг внезапно переложил всю ответственность за дальнейшее развитие событий, на его, Пищека, плечи.       Из раздумий мужчину вырвал телефонный звонок, парни из Гочалковице предлагали отметить победу. – Ребята из команды зовут вечером развлечься, пойдешь? – спросил Лукаш, завершив телефонный разговор. – А здесь есть где развлечься? – притворно удивился Куба. – Не придуривайся. Пойдешь? – Ты хочешь? – Я не могу не пойти, – поскреб ногтями подбородок Лукаш, словно раздумывая действительно ли это так невозможно. – Нет. Ты хочешь, чтобы я пошел? Я ведь не имею к вашей победе отношения. Как на это посмотрит твоя команда? – Команда у меня замечательная, тебя само собой все знают и боготворят как одного из величайших польских футболистов современности, так что твое присутствие для них скорее подарком будет. Да и к победе ты не то чтобы совсем отношения не имеешь, во всяком случае, к сегодняшней. Эффективную схему, то я только рядом с тобой придумал, – до красноты расчесав подбородок, Пищек переключился на шею. – И что б ты без меня делал? Будешь должен, – ухмыльнулся Куба. – Да не чешись ты! – прикрикнул он на друга, наконец, устав наблюдать за его руками. – Пошел ты, со своей чертовой бородой! – беззлобно ругнулся в ответ мужчина. – И сколько раз тебе говорил, ну хоть засосов не оставляй, – Лукаш ткнул пальцем в два красноватых пятна в районе правой ключицы, которые уже начинали наливаться синевой. – Опять в водолазке париться, футболку же теперь не одеть.       Куба, улыбнувшись, пожал плечами. Лукаш осуждающе покачал головой и полез в шкаф искать подходящую одежду.       Вернулись под утро, не сказать чтобы пьяными, но изрядно захмелевшими. – Тебе постелить на диване? – уточнил Лукаш. Несмотря на периодический совместный секс, спать мужчины ложились, как правило, раздельно. – Как хочешь, но не обязательно, – отозвался Блащиковский.       Лукаш не хотел, предпочтя по-быстрому разобрать кровать. – А у тебя тут весело, тренировок нет, жрешь что хочешь, бухаешь когда хочешь и никакого режима, – подвел итог прогулки Куба. – Завидуешь? – Ну, есть немного. Все же в тренерской карьере есть свои плюсы... – подмигнул Блащиковский и, после небольшой паузы, спросил тихо и уже серьезно, – Ты же врешь, что совсем не тренировался? Я тебя прекрасно знаю, ты всю жизнь тренировался больше других, ты бы не смог забросить все в одночасье. – Не смог, – со вздохом подтвердил Пищек. - И? - Тренировался, конечно. С утра пробежка, потом на стадионе с командой, они же вообще никаких финтов не знают, им все показывать надо, повторять по сто раз, потом спортзал, ну и по выходным иногда в Гурник ездил, они разрешили дублем тренироваться. - Ни хрена себе, завершил карьеру и ушел на покой, - присвистнул Куба. - Ты же прекрасно понимаешь, что набор бессистемных тренировок и игровая практика вовсе не одно и то же. - Так и первый матч у сборной не завтра, а через две недели. Ты блин всего месяц как на пенсии, а не десятки лет! - Но до этого я долго болел. Да и все равно они должны были кого-то вызвать уже на мое место. Поздно что-то решать. - Если бы было поздно, тренер не просил бы меня с тобой поговорить! - А он просил? Так ты только поэтому приехал? - Не мели чепухи! Я знаю, что хреновый друг, что должен был давно приехать, что не должен был оставлять тебя одного в день прощального матча, – Куба пытался заглянуть в глаза Лукаша, установить зрительный контакт, но тот старательно отводил взгляд. - Ты можешь на меня обижаться, но я, правда, приехал, как только смог. Что до сборной. Ты прекрасно знаешь ситуацию, и прекрасно знаешь себе цену, и если бы на твоем месте был кто-нибудь другой, я бы сейчас подумал, что человек просто ломается в попытке эту самую цену себе набить, выкаблучивается что б его по упрашивали и по уговаривали. Но ты не такой, во всяком случае, никогда таким не был, и сейчас я тебя не понимаю? - Мне было очень хреново. И теперь я боюсь, - просто ответил Лукаш, наконец, поднимая взгляд. - Прости, - Куба прикрыл глаза. Другу было больно, и он чувствовал эту боль почти как свою. - Да брось ты извиняться, я не обижаюсь на тебя. И я чертовски хочу сыграть эти матчи! И не только эти. Твою мать, Куба, мне действительно этого не хватает, – Пищек вымученно закрыл лицо ладонями, он впервые признался, что скучает по футболу, до этого он гнал подобные мысли даже от самого себя. - Если я буду рядом, это что-то изменит? – сочувственно спросил Куба. - Твое присутствие всегда, что-то меняет, - светло улыбнулся Лукаш, устало поднимая голову. - Ты устал. Нужно просто отдохнуть, – позвал друга Блащиковский, укладываясь на кровать. - Когда ты должен уехать? – спросил Лукаш, ложась рядом. - Я тебе надоел? - Дурак, – хмыкнул Пищек. - Пытаюсь понять, сколько у меня времени все обдумать? - Завтра. - Уже? – с болью спросил Лукаш, после такой длительной разлуки встреча получалась очень короткой. - Я без тебя не поеду, – напомнил Куба. – Так что-либо завтра мы едем вместе, либо я у тебя еще на недельку задержусь. - Меня устроит, - пробормотал Лукаш, придвигаясь поближе к Кубе, не уточняя какой именно вариант, его устраивает. - Ты знаешь, что фанаты говорят? – Блащиковский приобнял друга, плотнее прижимая к себе. - Говорят, что вся сборная и вся Боруссия держались на Пищеке, и что без него не стоит даже надеяться на победу. Ведь, с тех пор как ты получил травму, игра, что там, что там, разладилась. Зато с того момента как ты пришел в Гочалковице, они практически перестали проигрывать, и смотри ты - уже лидеры чемпионата.       Лукаш не ответил. Изрядно измотавшийся за день, в теплых надежных объятьях друга, он, наконец, расслабился, позволив себе насладиться моментом и отбросить все проблемы на потом, и попросту уснул. Куба легонько поцеловал Лукаша в плечо и сам, утомившийся не меньше друга, тоже провалился в сон.       То, что Блащиковский не умеет готовить, Лукаш, если бы даже не знал, легко смог бы понять в первые минуты после пробуждения, как только к нему вернулась, отсутствующая спросонья, способность различать запахи. Что-то, вероятнее всего, яичница, на больший подвиг Куба вряд ли мог отважиться, явно подгорело. Кофе – убежал, так как запах плывущий по квартире мог принадлежать каким угодно помоям, но не кофе. - Помочь?! – крикнул Лукаш не испытывая при этом желания покидать уютную кровать. - Справлюсь! – без особой, впрочем, уверенности отозвался Куба, и чуть тише добавил. – Наверное. Хотя не факт.       Лукаш вздохнул и, выбравшись из постели, побрел спасать завтрак. - Я лучше растворимый кофе буду. У меня есть где-то, – улыбнулся Пищек, входя на кухню, и пораженно замер в дверях. - Вот так всегда. Стараешься для него стараешься, а он лучше растворимый будет, – в шутку проворчал Куба, надеясь, впрочем, что и ему достанется чашка растворимого кофе, а не той бурды, половина которой плескалась в турке, а вторая половина разлилась морем на плите. – Чего застыл? Ищи свой кофе, есть охота. - Куба? – запинаясь проговорил Пищек, не отводя от друга взгляда. – Ты?.. - Ну? Побрился, что ж теперь и завтракать не будем? Ты чего? Пищек обнял друга и впился в его губы своими. Касаться лицом гладкой, свежей после недавнего бритья, кожи было не в пример приятнее, чем колючей бороды. - Сколько ты её не сбривал? - Ну, лет десять, наверное. Надоела до жути. Ухаживать за ней... - Куба провел рукой по своей щеке, без бороды он чувствовал себя непривычно, а под восторженным взглядом Лукаша еще и неловко. - Спасибо, - растроганно прошептал Пищек. - Еще чего! Будешь мне должен. Десять лет её отращивал, и все старания псу под хвост. Надоело, что ты все время чешешься, – притворно возмутился Блащиковский, не признаваться же, что просто хотел сделать другу сюрприз. - Я и так тебе должен. - Ну, значит, долг вырос, - улыбнулся Куба. - Позвони тренеру, - тихо попросил Пищек, глядя другу в глаза и нежно лаская его лицо. - Лукаш, я не для этого, - протестующе замотал головой Блащиковский. - Я про долг пошутил. Я вовсе не собираюсь тобой манипулировать. - Я знаю, – улыбнулся Пищек. – Ты хотел меня обрадовать, тебе это удалось. Я хочу отплатить тем же. К тому же ты прав, я скучаю без футбола, и пока у меня еще достаточно физических возможностей, глупо отказываться от предоставленного шанса - поиграть. Позвонишь? - А сам? - Не могу придумать, что сказать, - поморщился Лукаш. - Детский сад, - вздохнул Куба. – Кофе сделай. Ну, и с готовкой у меня как-то не задалось. - И не в первый раз, - ухмыльнулся Лукаш, принимаясь ликвидировать последствия, явно проигранного Блащиковским сражения с завтраком.       Благодаря Лукашу, или нет, но третье место в Чемпионате Мира сборная Польши себе обеспечила. Конечно, в этом была не только его заслуга, все парни выкладывались по полной, но то, что Пищек уверенно и надежно занимал свою позицию, без сомнения оказало большое влияние на результат. В играх на чемпионате каждый матч мог стать последним, что страшно давило на Лукаша, выбивало его из колеи, но команда раз за разом одерживала победу, рядом были надежные и заботливые друзья и, в конце-концов, он просто устал бояться, полностью отдавшись игре и наслаждаясь моментом.       В полуфинале парни уступили Германии, со счетом два-один, и даже не особо расстроились, ибо, еще выходя на игру, трезво оценивали свои силы и шансы на победу. Зато, в матче за третье место, уверенно обыграли Бразилию, что давало повод собой гордиться, так как в начале чемпионата их амбиции не простирались дальше одной восьмой.       Да это был его последний матч за сборную, последний матч в карьере, но завершал он её триумфальной победой, под овации коллег и болельщиков, отыграв положенные девяносто минут. Лукаш думал, что так должно быть больнее, на деле оказалось, что так намного проще. Всеобщие радость и ликование, заполняли его до отказа, и места страху и грусти, попросту, не оставалось. Он был счастлив.       Отъезд был назначен на следующий вечер, у команды была ночь на празднование и день на отдых. К чести ребят на протяжении всех сборов они старались не заострять внимание на прощании, общались так словно впереди просто очередной перерыв, явно не обошлось без воспитательных бесед Кубы, но так действительно было намного проще.       Звонок от Юргена Клоппа застал мужчин в разгар пакования чемоданов, что у них с Кубой, с которым они делили номер, свелось к простому сваливанию всех вещей в кучу и распихиванию по сумкам. Сказать, что звонок был неожиданным не сказать ничего. - Пищек, твою мать, что это еще за выкидоны?! – раздалось из трубки вместо приветствия, - На какие интересно травмы ты ссылался, разрывая контракт с Боруссией!? Три года назад, когда я уходил, был полный развал, и всего за три года, команда успела сложиться и развалиться снова! Что, ешкин кот, происходит? У капитана задница уже к лавке приросла, Кагава в очередной раз свинтил куда-то, Ройса чуть не продали! Легенду, блять Боруссии, талисман можно сказать! Отличный полузащитник перешел в Вольфсбург! И теперь там лавку вытирает!? Рядом же небось так ему и передай. Ладно, Куба, всегда вспылить мог, но ты! Какого хрена? Лучший правый защитник лиги, ни с того ни с сего, завершает карьеру, а потом, резвенько так, играет за национальную сборную! И, не похоже вовсе, что играет из последних сил! - В сборной я завершал, - робко попытался оправдаться Лукаш, опешивший от такого натиска. - В сборной ты можешь творить все что хочешь. Меня это мало касается. Но две недели назад я принял руководство Боруссией, и такого наплевательского отношения к своей команде не потерплю! Взяли моду: хожу куда хочу, играю когда хочу и где хочу! Тоже мне, обидели их, на лавку посадили, я вам устрою! Значит так, к началу сезона, если не принесешь справку от наших медиков, что у тебя ноги отвалились, что б я видел тебя в клубе и в хорошей физической форме, иначе я тебе ноги сам, лично, оторву!       Лукаш был немного растерян. Его не пугали угрозы Клоппа, игрок и клуб расстались полюбовно и не могли иметь претензий друг к другу, и тренер это прекрасно понимал, а такая манера общения была для него вполне обычной. Но сам факт возвращения Клоппа в клуб многое менял для оставшихся там игроков, и для некоторых не оставшихся, как выяснилось, тоже. Если бы это случилось на несколько месяцев раньше... - Я же официально завершил, как положено, и отступные клубу заплатил, - смог, наконец, вставить в гневную тираду тренера свою реплику Пищек. - Отступные никто не вернет, даже не надейся! Считай это штраф, за прогулы в конце сезона. Повышения гонорара тоже пока не обещаю, но и снижения не будет, хотя следовало бы за такие выкрутасы! За такое вообще увольнять нужно! - Так я ж и уволился! – рассмеялся Лукаш. - Подловил, чертяка! Ладно, давай серьезно. Ну, то есть до этого я тоже был вполне серьезен! Ноги оторву, не сомневайся. Даже в Польшу ради этого не поленюсь приехать! Я говорил с ребятами, и Тухелю звонил, с решением уходить ты сильно поторопился, так что если играть хочешь, а ты хочешь, я матчи сборной смотрел, можешь вернуться. - Это будет выглядеть, по меньшей мере - глупо. - По меньшей мере, глупо, закапывать себя и свой талант, раньше времени! А право на ошибку каждый имеет. Тридцать два года, тоже мне пенсионер! Года два-три еще поиграешь. Никуда твоя Катшакоуица, чтоб её, от тебя не денется. А если у кого-то возникнут вопросы, то отвечать на них буду я, а не ты. - Так ведь новых ребят набрали? И на мою позицию, в том числе. - Вот именно, одно слово что «набрали». Ты этих ребят видел? Молодняк желторотый, им только в молодежке играть, что по возрасту, что по уровню! Нет, парни конечно перспективные, подрастут хорошими игроками станут, но, то ж еще когда будет?! Наиграли уже в этом сезоне, на целое девятое место! А у кого этим щенкам учиться, если в команде из матерых волков один Шмельцер, да и у того мозоль на заднице от долгого сидения! А так возле вас потрутся, глядишь и натаскаются. - Есть еще Гётце и Шахин, - напомнил Лукаш. - Ну, там много кто есть, Бюрки, вроде бы, не такой уж плохой вратарь, несдержанный только. Вайгль – мальчик старательный. Сократис и вовсе мощный игрок. Сыграться немного, сильнейшая команда получится, только правого защитника не хватает. - Я должен подумать... - Тьфу ты, ломаешься как целка перед первой брачной ночью. Ты не красна девица, да и я уже из того возраста вышел, что б тебя уговаривать. Сутки, не больше! Хочешь играть, возвращайся, нет - упрашивать я тебя точно не стану! Да, и товарищу своему передай, что если, когда контракт закончится, свободным агентом захочет вернуться – возьму, если конечно сам к этому времени не сбегу куда-нибудь. Место в старте, правда, не обещаю, все же форму он подрастерял изрядно, сказочный долбоеб, но выходы на поле обеспечу регулярные, а также комфортные условия труда, дружный коллектив, чай с плюшками, всяческую помощь и поддержку... - У вас контракт на сколько? – со смехом спросил Лукаш. - На три года, если вас – придурков, смогу столько вытерпеть, - ответил тренер тоже улыбаясь. – Сутки, мать твою, и не больше! Да, ну и с отличным завершением Чемпионата Мира. Третье место на ЧМ вполне неплохо. Игру вашу видел, отлично держались. – Добавил Клопп и отключился. - Клопп звонил... - задумчиво уставившись в погасший экран телефона сообщил Пищек. - Я слышал, - засмеялся Куба. - Согласишься? - Что? – очнулся Лукаш. - Нет... Не знаю... Блин. А ты? Ну, если он вправду через год позовет? - Я вообще-то завершать планировал, - потер затылок Блащиковский, - но теперь... Подумать надо. Еще год впереди. - И мне надо... И впереди еще целые сутки, - присел на диван Пищек.       Куба оторвался от сбора вещей, и присел рядом, приобнимая друга. - Мы домой поедем или как? – заботливо спросил он. - Да, поедем. Конечно, - вздохнул Лукаш. - Ну, так поднимай свою задницу с дивана и шмотки собирай, - спихнул Куба, не ожидавшего такого подвоха друга. – Ты ж не будешь тут целые сутки сидеть, мыслитель, блин! Подумать и по дороге можно!       Пищек рассмеялся, поднимаясь с пола и запуская в Блащиковского одной из диванных подушек. Добавив еще немного хаоса в царивший в номере беспорядок, парни наконец собрали вещи и выбрались из комнаты. - С тобой, и правда, все совсем по-другому, - уже на выходе тихо прошептал Лукаш. - Мы не расстаемся при любых обстоятельствах, - напомнил Куба. - Мы все равно будем друзьями. Хотя, конечно, когда ты живешь в Германии видеться значительно проще, но, если ты выберешь свое Гочалковице, в надежде, что там удастся от меня сбежать, сразу скажу - не выйдет. Я теперь знаю, где ты живешь. - Болван, - усмехнулся Лукаш. - Но за поддержку спасибо. - На здоровье. Если обмен любезностями закончен, то нам лучше поспешить, мы уже немножко опаздываем на самолет, - бросил красноречивый взгляд на часы Куба. - Ну, если ты, конечно, не планируешь остаться в России еще на неопределенное время. Санкт-Петербург город, конечно, красивый, но я в нем жить точно не собираюсь. - Вот разворчался! Идем уже, - кивнул Пищек, и парни поспешили в аэропорт.