10 причин его ненависти

Альфа умело играл роль счастливого отца, ласково улыбался и мастерски обманывал Армина, хотя и боль от лжи была просто адской. Совесть, казалось ранее, уже уснувшая под гнётом жизни и твёрдого, чеканного "так надо", с новым, что говорится, дыханием начала зудеть под рёбрами. Нехорошо то было, скрывать от Армина. Неправильно. Подло. Вместе с тем неправильно было ввергать любимого человека в шок, чувствовалась отчаянная нужда защитить то заветное, нежное, живое и ещё способное что-то чувствовать в сердце Армина. В одиночестве, вернее в его редкие моменты, когда альфа с упоением погружался в эту горькую пучину переживаний и мог позволить себе роскошь сбросить маску счастливого семьянина, в голове оседала единственно правильная, казалось, мысль. Скажу, как только придёт время, решил Аккерман, отчаянно растирая колющие щеки слезы и надеясь, что оно никогда не наступит. Тогда Армин отключился сразу после рождения сына, Беатрис дала ему возможность отдохнуть, прежде чем родить послед и окончательно завершить роды, но другая врач, ощупывая все ещё большой живот, шокировано сообщила о втором ребёнке. Пока Арлерта пытались привести в сознание, и в вялом состоянии, ничего не понимая и желая лишь одного: чтобы от него все отстали, он рожал ещё, ребёнок задохнулся. Беатрис выскочила в коридор, схватила в цепкий капкан рук альфу и повела внутрь. Проревевшись и успокоившись, и найдя в себе силы оторваться от синюшной крохотной девочки в пеленке, Аккерман запретил медикам сообщать Армину о гибели второго ребёнка и вообще упоминать о самом факте его рождения. Состояние блондина, его потеря в пространстве, беспамятство и жуткая усталость были как никогда на руку; он вообще упустил из внимания, или даже не был в курсе, что детей было двое. - Ему нельзя говорить. - Ты шутишь? Ты не имеешь права скрывать от него! - доказывала женщина, тряся солдата за грудки. - Он отец, и должен знать. - Это убьёт Армина! Разобьёт сердце, слышишь? Как ты не можешь понять, черт побери?! Армин, поздравляем с рождением двойни! Один живой, другой мертвый! Так ты себе это представляешь, идиотка? Не смейте даже рот открывать! Никто, абсолютно никто, кроме нас четверых, не должен ничего знать. Ребёнок один, живой и здоровый, всем понятно? Убеждать более никого не пришлось. Все согласились умолчать о трагедии. Волновал Беатрис лишь один вопрос: что делать дальше. Аккерман опустился на стул, обхватил голову руками и стал раскачиваться, думая. Ребёнка закопали той же ночью. Сославшись на какую-то шумиху в казарме у новобранцев, Леви исчез из комнаты и вернулся через час, морально раздавленный и измотанный, будто своими руками выстраивал четвёртую стену. Застав спящего в обнимку с малышом Армина, он поблагодарил вселенную, что хотя бы на этот день обошлось без новой лжи. А далее были воющий ветер за окном, кричащий до хрипоты ребёнок, кажущиеся бесконечными бессонные ночи, сон урывками по полтора часа в сутки, тренировки, отчеты, рекруты, жуткие морозы, и усталый мутный взгляд из зеркала. Все это помогало отвлечься от тяжёлых мыслей, хоть на сколько-то удавалось игнорировать их, не задевать черный осадок на глубине души. Потому что кроме маленькой девочки, которую про себя мужчина любовно назвал Лизой, был Армин, что заглядывал в глаза заискивающе и взволнованно, и был малыш Отто, лучик счастья, их маленькое сокровище. Беатрис именовала его состояние как депрессия. Прописала уйму пилюль, от которых разом могли отказать все органы, и посоветовала уделять больше времени работе. Но работа не шла, бесконечный поток бумаг, встреч, деловых бесед угнетали ещё больше. Альфа со стопроцентной уверенностью мог бы сказать, что помогли бы экспедиции, в которых каждый нерв напряжен донельзя и нет времени думать о чем-то постороннем, помогло бы уничтожение титанов, ощущение горячей крови на коже. Она печет, обжигает чуть ли не до волдырей, как кипяток из какого-нибудь котла в преисподней. А потом она испаряется, забирает с собой что-то такое, без чего как будто становится легче жить. Своего рода чистилище. Это, пожалуй, та единственная вера, которой Аккерман был всецело предан. Только это бы помогло. Но на дворе февраль, жестокий холодный месяц, с пургой и жуткой вьюгой, насвистывающей свою тихую трель в ночи. - Послушай, - Армин присел рядом с задумавшимся брюнетом, подобрав под себя одну ногу, - я знаю, это все так... - он взмахнул руками, показывая что-то субъективное и необъяснимое, и уронил их на колени, - Все не так, как представлялось раньше. Никто не учит как справляться, если у ребёнка колики, или когда он плачет без остановки два дня. Я знаю, тебе трудно, и ты, кажется, в депрессии или шоке, или в настоящем ужасе от отцовства, но, может, мы хотя бы поговорим? Аккерман оторвал взгляд от "липкого" пола и впервые за это долгое время, растянувшегося на несколько недель, посмотрел на блондина осознанно что ли, внимательно. Подмечая каждую черточку на лице, выражение покрасневших от недосыпа глаз, сухость губ. Мысленно назвал себя уебком, потому что за своей драмой забыл о муже, не обращал на него никакого внимания, потерял всяческий интерес. Когда ему требовалась поддержка, ободряющий поцелуй куда-нибудь в висок или щеку, объятие, дающее понять, что он не один, Леви был глубоко в себе, наедине с застывшей перед глазами картиной коченеющей синюшной дочки. А тот разгребался один, дежурил у колыбели сутками, и, наверно, даже не ел. Ему даже поговорить было не с кем. Смертельно уставший от жизни Арлерт кусал нижнюю губу, скусывая ороговевшую прозрачную кожицу. Докусался до капельки крови, расчертившей подбородок стремительной яркой линией. Леви потянулся её стереть большим пальцем, положил ладонь на значительно похудевшее лицо и размазал красноту по почти контрастной, что прозрачной от недостатка солнца и зимнего уныния коже. Гамма смотрел в ответ неотрывно, как будто сквозь голову, как будто хотел поковыряться у разведчика в мозгах, прочитать мысли. - Что ты от меня скрываешь? - Ничего. - Ты лжёшь. Я никогда тебя таким угнетенным не видел. Ты устал от всего этого? Аккерман тяжело вздохнул. Легкие словно забитые мусором и песком водные фильтры отчаянно не хотели пропускать воздух, но немножко кислорода все же проскользнуло. - А ты разве нет? - Устал. Конечно, я очень устал. - а потом спросил, хочет ли он уйти. А Леви не понимал, хочет ли Армин услышать, что, да, осточертела ему эта игра в семью, осточертел орущий ребёнок, осточертел истерик муж, больше похожий на борова, нежели на человека; или, наоборот, не хочет. Может быть, ещё вчера, повинуясь секундному порыву и злости к себе за неспособность что-либо сделать, выбраться из этой помойной ямы, именуемой депрессией, он сказал бы, что хочет. Но сегодня.... Очаровательный и знатно похудевший, почти вернувшийся в форму Армин молчаливо смотрел в глаза, даже не ожидая ответа, а просто смотря; сын посапывал в своей люльке у их кровати, причмокивал и сонно, завораживающе перебирал пальчиками, зажатыми в слабые кулачки. Полтора месяца, а уже кулаки. Настоящий боец! Да, черт возьми! Как будто у них, у абсолютного солдата в истории Разведкорпуса, сильнейшего альфы, и у самого необыкновенного парня в стенах за все время их существования, которым Аккерман восхищался без утайки, мог родиться другой ребёнок! Сейчас сердце бухало об ребра так сильно и быстро, будто закупорено, начинено осколками, как взрывпакет, и скорее разорвётся, чем пропустит хоть каплю крови через свои узкие камеры. Аккерман обожал свою семью, считал отрадой. И уж точно никогда не допускал, и не допустил бы мысли со своей семьёй расстаться. Это было все равно что умереть. Альфа потянулся, мазнул языком по точёному подбородку, собрал уже подсохшую кровь, крепко обнял и пересадил к себе на колени. Захлестнуло страстью, такой дикой и страшной, что становилось пьяно и дурно. По-хорошему дурно, как-то правильно. Не прерывая бешеного поцелуя, блондин приподнялся, упираясь в матрас коленями, позволяя мужчине расстегнуться его штаны и стянуть пониже собственные. Сел на возбужденный член медленно, с гортанным стоном , и уронил голову на макушку Леви, устроив предплечья на его плечах. В начале февраля ударили морозы пуще прежнего, обледенелый термометр за окном извещал о колоссально низких температурах в тридцать три градуса днём, и сорок ночью. Аккерман же потихоньку оттаивал в объятиях любимого супруга, смирившись с личной драмой. Армин был безмерно уставшим, не выспавшимся, но от того не менее привлекательным и сладким. Гамма топил брюнета в своей нежности долгими вечерами, тихо переговаривался ночью, чтобы не разбудить малыша,прикасался к губам с такими необычайными поцелуями, что, казалось, можно сдохнуть от эйфории. Казалось, все налаживается, входит в привычное старое русло, жизнь идёт дальше, а все невзгоды остались позади, но нет. Словно молнией поразило всех известие о том, что финансирование Разведкорпуса было заморожено на неопределённый срок. Бумага была продемонстрирована на совещании, на котором собрался весь офицерский состав и несколько способных в аналитике солдат, включая и Арлерта; стали думать воспалёнными мозгами что делать дальше. - Какие вообще причины? - сидящий между Моблитом и Ханджи Армин закурил и отбросил зажигалку на стол. - Они же должны были как-то обосновать своё решение? Аккерман, расположившийся напротив, подпихнул в его сторону пепельницу и внимательно пробежался глазами по документу в который раз. - Вообще ничего. Нас просто поставили перед фактом. - Но скоро закончится зима, возобновятся экспедиции. Чем они думают? - Зоэ всплеснула руками и отвернулась недовольная. Экспедиции - самая затратная статья их расходов. - Нам бы сначала дотянуть до весны. - ответил Смит. - Нам надо есть, топить штаб, чинить технику, закупать оружие. Давайте решать что будем делать. Прошу спорить, думать, предлагать. Выпустив из лёгких облако дыма, Армин подставил кулак под щеку и задумался. Лучше бы было начать вести своё хозяйство, но для этого тоже нужны ресурсы. Или договориться с кем-то из фермеров и закупать у них мясо, овощи и травы. В идеале было бы украсть печатный станок с монетного двора, но им только не хватало уголовных дел за денежные спекуляции и фальшивомонетчество. - Тут и думать нечего. Надо ехать в столицу и разбираться. - Я согласен. - Моблит поддержал Аккермана в его безапелляционной позиции. Ханджи предложила также связаться с гарнизоном и военной полицией и узнать, только ли к ним одним применимы такие меры. - Военной полиции никогда не перекроют кислород. У них самый большой денежный оборот во всех военных структурах и огромные полномочия, которые помогут им выжить даже если заморозят счета. Их выручит черный рынок и рэкет борделей. У нас же таких подвязок нет. - сказал Армин. - Гарнизон, как самую многочисленную структуру, тоже очень вряд ли лишат финансирования. По мнению властей, они выполняют куда более важные задачи, чем мы. Кто, по их мнению, не даёт титанам прорваться к стенам? - Да, - протянул Жан, - и кто везёт за стены лес и мясо? - Мне одной интересно, куда чиновники хотят направить эти средства? - с другой стороны стола зазвучал голос Петры. Леви весело хмыкнул, отвечая, что пойдут они в карманы этих самых чиновников. - Пока мне интересно как мы будем жить. - Смит вздохнул, и все погрузились в раздумья. Аккерман повторил, что надо ехать в столицу и устраивать разбор ситуации. Эрвин распорядился организовать группу, которая поедет. - Я, Бернер, Арлерт и Зоэ. Четверых вполне будет достаточно. Армин затушил окурок в пепельнице. План хороший. Только вот... Леви встрепенулся как-то раздраженно и злым ртом выплюнул: - Замечательная команда! Будете все вместе жрать чай с печеньем и пиздеть про вечную ёблю с финансами. Эрвин, - он подвинулся ближе к столу и впечатал локоть в столешницу так, как если бы захотел размозжить кому-нибудь лицо. - ты серьезно думаешь, что мирная светская беседа поможет? Надо брать их за горло и вытрясать всю информацию! - Да, ты абсолютно прав. Но, для начала, надо разобраться в ситуации и выяснить кого именно брать. Вижу, ты рвёшься в бой, и это похвально, но такой спешкой можно только усугубить ситуацию. Мы будем действовать осторожно и без суеты. - Пока ты будешь осторожничать и продвигаться муравьиными шагами, мы тут все передохнем с голоду! У меня грудной ребёнок, если ты не забыл. Взгляд Смита сделался холодным, и он выпалил, что никого не просил рожать, и если есть претензии, думай что можно сделать или выметайся вон на гражданку и плодись в своё удовольствие. Разгорелся скандал. Альфа вскочил с места, стул с грохотом опрокинулся, поднялся ор. - Я тебя, придурок, не спросил что мне делать! - Прекратите! - не выдержал Арлерт. Взгляды присутствующих обратились на гамму, и он оглядел их в ответ. Он тоже встал, выпрямился и навис над Ханджи. - Что вы вообще творите? Нам надо сплотиться, найти выход, а вы устраиваете дебош. Мы теряем драгоценное время на ссоры, и пока вы рычите друг на друга, какая-то блядь безнаказанно спускает наши деньги на шлюх и приобретает имущество. Успокойтесь, наконец. Глядевший на него поверх сцепленных в замок рук Моблит спросил Армина, что думает он, ведь блондин практически ни разу не высказался за все собрание. И Арлерт выложил, как на духу, что план Эрвина действительно хорош, что неполноценен. - Четверых здесь явно мало. Вернее, это отличный состав для согласования проблем. Но что мы будем делать, если ситуация выйдет из-под контроля, и у нас появятся проблемы? Нам также нужна силовая группа из человек десяти на подобный случай. И человек шесть связующих, по три на поддержание связи между силовиками и переговорной группой и со штабом. Что касается самого обсуждения этой бумаги: военпол никогда не был нашим другом и не вызывает никакого доверия. Единственный, кто до сих пор оправдывал наши ожидания и шёл на сотрудничество - это Пиксис. Разговор этот должен быть приватным и без свидетелей, чтоб ненароком не навести никаких подозрений и не допустить шумихи, встречаться с ним будет мистер Смит. Пиксис - алкоголик, от распития бутылки хорошего вина за ужином никогда не откажется. С чиновниками дело обстоит гораздо сложнее. - И где здесь применима силовая группа? - брови Зоэ вопросительно выползли из-под очков. - Уж не говоришь ли ты о нападении на власть имущих? Учти, Армин, нас всех подведут под трибунал. - Если не будет силовой группы, нас даже до трибунала не доведут. Это не на случай нападения на шишек, а на случай покушения на нас. Подумайте сами, если что-то случится, разведка останется без головы. - Мы справимся сами. - женщина настаивала, не собираясь отступать. - Мы, как и говорил Эрвин, должны действовать тихо и осторожно. Гамма решительно возразил. - Нет, мы не справимся. Если нас захватят, связные дадут сигнал, и силовики нас защитят. Мы ударим с тыла и хотя бы сможем унести ноги и уже в безопасности решить что делать дальше. - Разразится скандал на государственном уровне! Подумай, о чем ты говоришь! - А Вы думаете, о чем говорите, майор?! Вынырните, наконец, из своих фантазий на тему экспериментов над титанами и посмотрите правде в лицо! Вы жаждите экспедиций и научного прорыва? Ничего этого не будет, если мы не будем действовать решительно. Ханджи сделала страшные глаза, и её эмоционально лицо буквально кричало об обиде. Ну и пусть, подумал Армин. Он ещё успеет извиниться перед ней за свою бестактность и грубые слова. Но пора бы спуститься с небес на землю. - Арлерт прав. - сказал Смит. - Арлерт, безусловно, прав. Неизвестно чего можно ожидать от вышестоящих структур, и помощь извне может быть очень кстати на случай открытой провокации. - Вот именно. - Аккерман вскинул голову и посмотрел на мужа признательно. - Как знать, вдруг они как раз и ждут того, что наши светлые умы заявятся с требованием объясниться. Вариант провокации никто, естественно, не отменял. Стали думать, как не попасть на этот острый крючок. Когда примерный план действий был составлен, а роли согласованы, требовались лишь кое-какие уточнения, все разошлись. - Хочешь совет? - спросил альфа по возвращении в комнату; обнажившийся при переодевании блондин кивнул и сел перед ним на кровати. - Ты все правильно сказал, но ссориться ни с кем не надо. Наступают трудные времена, мы должны быть несокрушимым единым целым. Я знаю, что ты умеешь убеждать по-другому, действуй мягче и не вноси разногласий. Ты же знаешь, ласковый телёнок двух мамок сосёт. - Хорошо. Гамма обернулся через плечо и посмотрел в черный прямоугольник окна. На улице свистела метель. Времена и вправду наступали трудные.