Пусть дракон вознесётся

      Дейнерис, конечно, знала, что роды — это больно, но она даже в кошмарах не могла представить, что всё будет настолько ужасно. Первые схватки начались у неё на рассвете, когда она тихо спала в шатре со своим солнцем и звёздами, положив одну руку на кхала, а другой обнимая живот, который за последние две луны стал просто огромным. Она не стала будить Дрого, а лишь тихо вышла из шатра, шлёпая босыми ногами по мокрой от росы траве, и разбудила своих служанок, которые тотчас же отправились за повитухами. Пока Ирри и Дореа хлопотали вокруг неё, укладывая поудобней, Дени, терпя боли и поглаживая живот, думала, что уже к ночи подарит Дрого сына — долгожданного кхала кхалов.       Сейчас Дейнерис, изнемогшая и измученная, удивлялась своей наивности. Она-то думала, что всё будет быстро и просто. Как бы не так. Она рожала уже третьи сутки, а её сын, казалось, вовсе не торопился на свет, воды всё никак не отходили, что вызвало беспокойство помогавших при родах женщин, а схватки всё никак не переходили в потуги. Когда, наконец, у Дени отошли воды, что произошло, когда солнце зашло второй раз, она услышала сквозь боль и усталость, как испуганно ахнула Чхику. Сердце Дени учащённо забилось.       — Что, что там? — слабо произнесла Таргариен, пытаясь приподняться на локтях, чтобы посмотреть, но Ирри настойчиво взяла свою кхалисси за плечи, заставляя лечь обратно.       — Воды, кхалисси, — проговорила Дореа, — они тёмные и плохо пахнут.       — Дура! — обернувшись к лиссенийке, зашипела Ирри. — Не пугай кхалисси!       Дени обессилено пустилась на ложе, чувствуя новый приступ боли. Что-то не так. Что-то случилось с её ребёнком. Почему воды тёмные? Если это они так пахнут, то видимо, всё действительно плохо. Дейнерис надрывно застонала, скорее от отчаяния, чем от боли. По её лицу градом катились слёзы.       — Дореа, — прошептала она. — Позови Джораха-андала. Немедленно! — попыталась повысить голос Дейнерис, но это у неё плохо получилось. Дени знала, что мужчине нельзя присутствовать при родах, но Мормонт не был дотракийцем, поэтому мог не подчиняться этому правилу.       Дореа исчезла, а Дени, на секунду прикрыв глаза, должно быть, провалилась в болезненное забытье, потому что, когда она снова их открыла, рядом с ней стоял Мормонт, бледный и сосредоточенный. Жестом попросив его ничего не говорить, Дейнерис протянула мужчине слабую тонкую дрожащую руку, призывая рыцаря присесть. Так он и сидел рядом с ней, а она, в минуты нестерпимой боли, стискивала его руку так, что, казалось, хрустели суставы пальцев.       Когда, наконец, на исходе третьего дня её мучительных и страшных родов, Дени почувствовала потуги, то поняла, что всё, что было до этого ничто. Однако это был почти конец — ещё немного и эта адская боль закончится, она сможет взять на руки своего Рейго, приложить его к своей груди. Только эта надежда и поддерживала Дейнерис, когда она, тужась под командованием повитух, выталкивала из себя сына.       — Ещё немного, кхалисси, — услышала она голос Ирри. — Ты молодец, кхалисси, ещё немного… великие боги! — Голос девушки перешёл в крик ужаса. — Великие боги, что это?! — В словах служанки слышались страх и непередаваемое отвращение. Зашуршал настил шатра, как будто кто-то резко отпрянул назад, послышался звон падающего металла и плеск воды — должно быть служанка, задев котёл, опрокинула его.       Дени, собрав остатки сил, с гулко бьющимся сердцем приподнялась и села. От резкого движения у неё закружилась голова, и девушке показалось, что она сейчас упадёт без чувств, но желание узнать, что случилось, и страх за сына помогли ей прогнать тьму. Когда на миг пропавшее зрение вернулось, Дени увидела стоявших перед ней повитух, сидевшую на полу Ирри, и Чхику с Дореа, которые не сводили со своей кхалисси испуганного взгляда.       — Что произошло? — Дейнерис постаралась придать своему голосу силу. — Где мой сын? Почему он не кричит? — Она обвела взглядом собравшихся в шатре.       — Твой сын, мёртв, кхалисси, — произнесла, наконец, самая старшая из повитух — высокая и седоволосая, почти старуха. — Мёртв и уродлив. — Она жестом приказала остальным помощницам разойтись. Женщины с явным облегчением отступили назад, по лицам многих из них было понятно, что они готовы убраться подальше от шатра хоть сейчас.       Старшая повитуха же наоборот подошла к кхалисси и протянула ей небольшой свёрток, который до этого держала на руках. Измученная Дейнерис, уже в который раз за сегодня испытывавшая боль и страдание, с подступающим к горлу комком, подалась вперёд, не обращая внимания на ноющую спину. Неведение было хуже всего. Мёртв и уродлив. Но чем тогда объяснить ужас и отвращение на лицах женщин? Глубоко вздохнув, Дени протянула дрожащую руку и отбросила ткань, закрывавшую лежащее на руках женщины тело её сына. Отбросила, и ей показалось, что земля уходит у неё из-под ног, а в ушах стоит леденящий духу крик. Её крик. Крик рухнувшей надежды и неисполненного долга.       На руках повитухи лежал её сын, но не прекрасный меднокожий младенец с серебристыми волосами и большими аметистового цвета глазами, а уродливое мерзкое существо: слепое, покрытое чешуями как у ящерицы, с коротким хвостом и маленькими кожаными крылышками, как у летучей мыши.       — Боги, нет! Этого не может быть! — Дени закрыла лицо дрожащими руками. — Боги не могут быть столь жестоки! — Она не могла поверить в это, не могла согласиться с тем фактом, что её сын, будущий кхал кхалов, жеребец, который покроет весь мир, мёртв.       Дени отняла от лица руку и, протянув её, бережно коснулась кончиками тонких пальцев ещё тёплого тела Рейго. Она почувствовала шершавость покрывавшей его чешуи, и её глаза наполнились слезами отчаяния. Так не должно было случиться. Таргариен подняла голову.       — Уйдите все! — её голос звучал резко и крикливо. — Оставьте меня! Убирайтесь! — Она попыталась замахнуться на повитух и своих служанок, но те, видимо, не горели желанием оставаться и дальше в одном шатре с мертворождённым уродцем, поэтому быстро ретировались, прикрыв вход в шатёр. Из живых с Дени остался только Мормонт.       — Сир Джорах, — Дейнерис старалась говорить твёрдо и уверенно, хотя её взгляд всё время обращался к завёрнутому в ткань телу сына, — почему так произошло? Почему мой сын родился… таким? — Её глаза вновь наполнились слезами.       — Трудно сказать, кхалисси, — осторожно произнёс Мормонт, который сам избегал смотреть на Рейго. — Говорят, что у Таргариенов и раньше рождались уродливые драконоподобные дети, покрытые чешуёй, — рыцарь на мгновение замолчал, а потом продолжил: — Все дети Мейгора Жестокого были уродливы, а Рейнира Таргариен родила дочь с чешуйчатым хвостом и дырой вместо сердца. Сын её второго мужа, Деймона, и Лейны Веларион также появился на свет недоразвитым. Простите меня, кхалисси, — поспешно произнёс сир Джорах, увидев застывшее и перекошенное лицо Дейнерис, на котором словно горящие внутренним светом драгоценные камни, выделялись прекрасные, сейчас заплаканные и покрасневшие глаза цвета аметиста. — Я не должен был рассказывать такие подробности, в то время как ваш сын… — он умолк, потому что Дени отвернулась от него, уставившись на открытый ящик, в котором лежали драконьи яйца.       — От крови дракона, — сорвалось с её искривлённые в горькой усмешке губ, — Таргариены всегда так себя называли. Кровью дракона. Визерис любил без конца это повторять, — Дени говорила, ни к кому не обращаясь. — Так вот, что это значит на самом деле.       — Я соболезную вашей утрате, кхалисси, — мягко произнёс Мормонт, наклоняясь к ней. — Но такова воля богов. Я не могу даже представить как больно вам, а уж представить горечь кхала и вовсе сложно.       Дейнерис вскинула голову. Она совсем забыла про Дрого.       «О боги! — в смятении подумала она. — Моё солнце и звёзды, что же он сделает, когда узнает, каким родился наш сын!»       — Сир Джорах! — Дени схватила рыцаря за руку. — Прошу вас, не пускайте сюда кхала! Он не должен этого видеть! — Она бросила полный горечи и смятения взгляд на своего мёртвого сына.       Красноречивее всяких слов ей ответил взгляд Мормонта, устремлённый на вход в шатёр. Дейнерис резко обернулась и увидела стоящего в проёме Дрого. Её солнце и звёзды молча и бесстрастно взирал на происходящее в шатре: на измученную и заплаканную Дени, сурового, словно каменного Мормонта, и маленького мёртвого уродца — получеловека-полудракона.       — Моё солнце и звёзды. — Дейнерис поднялась, не обращая внимания на залитые кровью ноги, и попыталась сделать шаг в сторону мужа. — Прости меня. — Она закусила губу, чтобы не расплакаться при кхале, что почувствовала во рту привкус крови. — Наш сын умер.       — Он и не жил, луна моей жизни. — Голос Дрого звучал жёстко. — Женщины сказали, что он уже был таким, когда вышел из тебя. — Кхал перевёл взгляд на жену, взгляд, от которого Дени вся сжалась. Её солнце и звёзды давно не смотрел на неё так. — Он не успел увидеть небо и звёзды, не почувствовал вкус твоего молока и не посмотрел мне в глаза. Его и не было здесь, Дан Арес. — Кхал подошёл вплотную к Дени, глядя на неё сверху вниз. Колокольчики в его тяжёлой косе слабо позвякивали, когда он наклонился к ней и поцеловал. Дени даже сквозь слабость и горе было приятно прикосновение его тёплых губ. Отстранившись от жены и не говоря ни слова, Дрого развернулся и вышел из шатра.       — Что теперь со мной будет? — Дени устало опустилась на ложе. Ещё тело вновь налилось тяжестью, а между ног саднило. Ноги же под засохшей кровью неприятно зудели. — Я ведь родила урода! Сир Джорах, — Таргариен обернулась к рыцарю, — как в таких случаях поступают дотракийцы?       — Я не уверен, — казалось, Мормонт не хочет говорить про это, — но, кажется, таких женщин жестоко наказывают. Рождение таких детей считается дурным знаком, сулящим всяческие беды, а уж рождение такого ребёнка у кхалисси… не могу сказать, что с вами будет.       — Дрого придётся убить меня? — Дени показалось, что у неё снова темнеет в глазах, а дышать становится трудно. — Но кхал не может так поступить! Он меня любит! — Она с вызовом посмотрела на Мормонта.       — Любовь любовью, кхалисси, а традиции и суеверия крепко сидят в головах кочевников, — с невесёлой усмешкой проговорил рыцарь. — Нет, это не значит, что я думаю, что кхал решит убить вас, — поспешно добавил он, увидев, как напряглась Дейнерис. — Но это не значит, что ничего не будет, или что кто-то из его окружения не попытается этого сделать или настроить против вас кхала.       — Но его кровные всадники всегда были добры ко мне, — возразила Дейнерис.       — Это было до того, как вы произвели на свет Рейго. Кто знает, как теперь они будут вас воспринимать.       Сир Джорах говорил ещё что-то про обычаи дотракийцев, но Дени уже не слушала его. Её охватил страх, давно забытый страх завтра. Завтра. Завтра она узнает свою судьбу. Только сейчас Таргариен поняла, как же она беззащитна и одинока в этом мире. За последнее время она привыкла к безопасности, её солнце и звёзды стал для неё защитой, непреодолимой стеной, подобной легендарной Стене за севере Вестероса, за которой никто не мог причинить ей вред. И вот теперь эта стена стала для неё врагом. Дейнерис хотелось верить, что Дрого не причинит ей зла, она была в этом почти уверена, но кто знает, как на новость о рождении мёртвого кхалаки отреагируют остальные дотракийцы. Дейнерис опустила голову и глубоко вздохнула. Завтра она примет свою судьбу. Ну а пока нужно поспать.       — Сир Джорах, — тихо произнесла Дени, устраиваясь на ложе так, чтобы было как можно менее больно её усталому истерзанному родами и горем телу, — оставьте меня.       Рыцарь встал, поклонился и вышел из шатра. Засыпая, Дейнерис даже улыбнулась: во сне с ней точно ничего не случится. И провалилась во мрак.

***

      Ей разрешили похоронить дитя. Ирри с Чхику предлагали предать его в земле Дотракийского моря, но Дейнерис уже решила, что могилой Рейго будет костёр. Погребальный костёр настоящего Таргариена. Когда Дени объявила об этом, то встретила одобряющий взгляд Мормонта. Он понимал её, поэтому сам отправился набирать хвороста для костра, пусть в мёртвом и высохшем краю деревьев было трудно отыскать. Немногие слуги, всё ещё исполнявшие её приказы, пусть бормоча что-то зловещее и неразборчивое, но находили корявые ветви хлопкового куста, пурпуролиста и охапки бурой травы. Сама же Дейнерис решила перед погребением принять ванну, чтобы проводить сына в Ночные Земли чистой.       Служанки наполнили ванну горячей водой, от которой валил густой пар. Дени, раздевшись с помощью Дореа, так как собственное тело ещё плохо слушалось её, опустилась в надушенную воду, с радостью почувствовав её приятное тепло. От жара, прогонявшего боль между бёдер, у неё закружилась голова, и она дала себе волю расслабиться, чувствуя, наконец, покой. Когда Дени поднялась из воды, Ирри и Чхику досуха вытерли её, а Дореа до блеска расчесала её серебристые спутанные за много дней волосы. Для похорон Дени выбрала тёмное платье из плотной ткани, которое осталось у неё ещё со времени жизни в Пентосе у Иллирио, кажется, тысячу лет назад. После того, как её привели в порядок, Дени, отослав служанок, занялась подготовлением сына к погребению. Она, заставляя себя не смотреть на уродливое тельце, запеленала его в лучший чёрный шёлк, который сумела отыскать в сундуках, и перевязала на манер пояса ярко-алым, словно кровь, плетёным кружевом. Чёрный и алый — цвета дома Таргариенов, в которые её Рейго должен был облачиться когда-то, пройдя по трупам врагов к железному трону. Увы, но это был лишь пепел будущего, потухший огонь угасших надежд. Дейнерис всхлипнула, беря тело сына на руки. Никогда уже он не будет коронован.       Дени, прижимая к себе сына, вышла из шатра и увидела, что костёр уже готов, а отсветы факелов пляшут на земле и бросают зловещие отсветы на словно отлитые из меди тёмные лица дотракиейцев. Глубоко вздохнув, Таргариен зашагала к костру, стараясь высоко держать голову. Ей было бы легче, если бы они кричали, обзывали её, плевали бы ей вслед. Что угодно, лишь бы не эта тишина, обступившая Дени со всех сторон, словно стена. Стена отчуждения.       Когда Дейнерис подошла к костру, миновав, толпу дотракийцев, то, наконец, смогла свободно вздохнуть. Она постаралась со всей возможной нежностью уложить Рейго на политый маслом костёр, а затем один за другим вынула из сундука драконьи яйца, положив их рядом с телом. Закончив с этим, Таргариен повернулась к собравшимся, которые, казалось, ждали, что же их кхалисси скажет.       — Мне предрекали, что мой сын станет великим воином, жеребцом, который покроет весь мир, — громко проговорила Дени, стараясь унять возникшую, было дрожь в пальцах. — Но слова — это ветер. На деле всё обернулось прахом. И таким же прахом вскоре станет мой сын, Рейго Таргариен, не рождённый дракон.— Она на мгновение замолчала. — Огонь станет его короной, а каменные яйца дадут ему драконов, на которых он будет летать в Ночных землях.       К Дейнерис подошёл Дрого, державший высоко над головой ярко горящий факел, пламя которого таинственно мерцало в его тёмных как ночь глазах и отражалось от крохотных серебряных колокольчиков у него в косе. Он протянул факел жене.       — Сделай это, луна моей жизни, — произнёс кхал. — Пусть дракон вознесётся.       Дейнерис, приняв и с трудом удерживая на весу тяжёлый факел, сделала шаг к костру и опустила огонь на пропитанные маслом ветки, которые, зашипев, тут же вспыхнули, и ручейки пламени побежали во все стороны, заставляя дерево гореть всё сильнее и жарче.       Глядя на то, как её сына пожирает пламя, Дени захотелось броситься к нему, прижать последний раз к своей груди. Пусть он мёртв и уродлив, он всё же её сын. Она даже не заметила, как наклонилась к костру так близко, что языки пламени почти касались волос, но в последний момент сильная рука Дрого отдёрнула её назад так, что она больно ударилась о его золотой пояс. Дейнерис подняла голову, чтобы посмотреть на мужа, но не увидела в его непроницаемых глазах ничего. Тихонько вздохнув, Таргариен отвернулась от костра и направилась к себе в шатёр.       За её спиной раздался треск ломающегося камня.