Мерзкий мистер Генри

Очередное воскресенье. Я снова здесь, у дверей мистера Генри. Ненавистный старикашка, с каждой нашей встречей он толстел фунтов на десять. Каждый раз ему требовалось всё больше времени, чтобы дойти до двери, повернуть засов и присмотреться ко мне. Каждый чёртов раз он смотрел, словно не узнавал, а потом кривил рот. — А-а-а, этот ты. Ну, заходи, — сказал он и сегодня, возмущённо выдохнув слова. Затем впустил меня, оглядывая с ног до головы, пока я в очередной раз рассматривал его убогое жилище. Я не любил воскресенья только из-за мистера Генри. Я мечтал сделать своё маленькое дело и сбежать и никогда больше не приходить сюда. Но разве мог я идти на поводу своих ощущений, когда речь шла о деньгах? Лампа не горела, но в полумраке я смог разобрать на столе расчёску и ножницы. Там же стояло корыто с водой — от неё шёл пар. Старик скорее хотел привести себя в порядок? Я искренне не понимал, перед кем ему красоваться, ведь ни разу не видел у него гостей; не было и признаков того, что здесь хотя бы изредка кто-то бывает. Ну не меня же он ждал! Комната была пыльной, промозглой. Я отчётливо слышал дождь за окном. Даже здесь, в помещении, я ощущал холод улицы и эту весну, что весной не пахла. В этом году она пряталась от меня, ото всех и казалась не началом расцвета жизни, а его концом. — Рад видеть Вас в добром здравии, мистер Генри, — сказал я. Воля бы — никогда б не видел его! Он не ответил, только слегка опустил голову, точно расстроился. Затем проковылял к стулу и сел лицом к окну, сложив свои ручки на огромном животе. Невыносимо было смотреть на мистера Генри. Противно и… Противно! Он был омерзителен, и я с трудом давил тошнотное чувство в себе. Мистер Генри был настоящим уродом — с огромным телом и маленькой головой. Со странными пятнами, похожими на пролежни, на руках, на шее. Серые волосы мистера Генри походили на истлевшую солому, влажную от постоянного нахождения в этом доме-колодце. Глаза впали, а вокруг глазниц темнели болезненные круги. При всём этом он никогда не улыбался и редко называл меня по имени, а когда платил — брезгливо швырял монеты на стол. Его что, не любили никогда, раз он такой злой? Я приблизился, взял расческу со стола и обмакнул в воду. Потом коснулся его волос и аккуратно провёл по ним вниз. Затем ещё раз. Тут моя рука застыла: на зубцах расчёски собрался огромный клок волос, спутавшихся, тонких, мёртвых волос. — Эй ты! Осторожнее там! — проворчал он, хотя я знал точно, что он не почувствовал боли. Он из вредности, из своей стариковской ворчливости! Что с ним такое, с его волосами? Разве он болен? Мерзкий мистер Генри! Я пришёл в ярость. Не контролируя себя, я встал перед стариком и бросил расчёску ему на колени. Если бы мог — я бы убил, уничтожил его! Какой же он отвратительный! Никогда я не слышал от него ни одного хорошего слова, никогда не видел его в добром настроении. Только суровый взгляд! Будто он знает в этой жизни всё! Будто он хочет, чтобы его пожалели! Но я никогда — никогда! — не стану жалеть такого невыносимого старика. Я толкнул корыто, опрокинув его на пол, и бросился к двери. Сбежал по лестнице и, не помня себя, выскочил под дождь. Я посылал старику проклятия и молился, чтобы небо поскорее забрало его к себе. И тогда мне не пришлось бы больше сталкиваться с ним, не пришлось бы смотреть на то, как эта весна забирает его.