Огонёк на Рождество

      График актёров порой скачет как бешеный кролик, удирая от погони. Однако, кролики по своей природе пугливы и бегут сломя голову, прыгая и чертыхаясь, едва завидев упавший лист метрах в десяти от себя. Так и актёры, часто сами себе случайно создают уйму дел и неразберихи, а потом бегут от неё, как от огня, скрываясь за образами в новых и бесконечных фильмах и сериалах.       Так и Эндрю Скотт, любимчик всех девчонок, в жизни был до того скромен, нежен и деликатен, что на каждой съемочной площадке или в репетиционном зале оставил свой след. Иногда он был неуклюжим или фразы составлял до того закрученные, что у собеседников создавалось море вопросов, на которые актёр даже не собирался отвечать, а оставлял ещё больше вопросов и загадок после себя.        — Дело даже не в том, что Мориарти у него гениален… Люди любят и ценят его талант. Они любят его настоящего. - бубнил себе под нос Гэтисс за чашкой латте, вспоминая их тёплые, практически семейные беседы лунными ночами после съемок. Вспоминал, как они шли по мокрому Лондону, который, будучи вечно серо-жёлтым, как-то по-особенному переливался и светился, когда Скотт с доброй ребячьей улыбкой смотрел на режиссёра.       Ужасные мысли! Такие посещали и Фионна О’Ши, когда он принимал вечерний душ и так усердно нюхал шампунь с школадом, которым легонько и приятно веяло от кареглазого актёра, и Джеймса МакЭвоя, когда он гладил ту синию рубашку в мелкий ромбик, которую Энди помог ему выбрать. И даже Шарлотту Райли, у которой на полке до сих пор стоит маленькая статуэтка игривого котёнка, которую Эндрю подарил ей в честь успешного окончания съемок «Городка».        Ох… Он такой прекрасный актёр, но, кроме этого, золотой друг… Приятный собеседник, желанный гость, красивый мужчина, добрый, понимающий, горячий и сексуальный — Эндрю Скотт.       Близилось Рождество. 22 декабря. Скотт в незастёгнутой в спешке куртке, сонный и лохматый, нёсся в студию на съемки праздничной программы, скучной и пафосной, как и вся эта рождественская бравада…       «Это твоя любимая работа и её не самая приятная часть… Быть собой, самим собой…» — трындел актёр про себя, уже заходя в огромную студию, внешне больше похожую на заброшенный завод.       — Эй, дорогуша, ты снова проспал? — послышался знакомый крик похмелённого директора канала BBC. — Тебя не поцеловал твой принц?        «Собой будешь потом!» — раздражённо взвопил Энди сам на себя.        — И тебе утро доброе, Марк! — отыгрывая улыбку ответил Скотт, не желая вступать в полемику ранним утром.       Томпсон ухмыльнулся, смеряя взглядом низенького худенького Скотта, который уже бежал куда-то вглубь чёрных павильонов с серыми железными столбами и перекрытиями, по дороге обнимая всё, что с ним мило здоровалось. На глаза ему кто только не попадался, однако из общей вереницы приветствий его за руку выхватил Рэдклифф и потащил ирландца к мягкому красному креслу, более похожему на мусорный мешок.       — Чёрт, Скотт, где ты пропадал-то? — Дэниэл прижал Энди к себе. — Куда тебя не зовёшь, ты всё время занят, чёрт тебя подери!       Скотт лишь грустно ухмыльнулся, не зная, что на самом деле ответить.       — Я тебе подарок принёс, знал, что хоть тут найду тебя.       — Да не стоило… — Скотт смутился и покраснел, когда Дэниэл протянул ему белую плотную коробку, а потом открыл.       В ней на пластмассовом донышке красовался большой шоколадный торт с надписью из цветной глазури «С днём рождения, лучший друг!» и радужные карамельные искры.       — Боже, Дэниэл! — Скотт так растрогался, что чуть ли не заплакал и кинулся в благодарности и милые шутки, то и дело подкалывая Рэдклиффа, который якобы забыл дома палочку, очки и пробиться. ×××       Энди был самим обаянием, сидя на полу рядом с гримирующейся Кирой Найтли. Она была уже готова к шоу, уже ознакомилась со сценарием, уже столкнула стакан с крепким кофе, уже вскрикнула и взмахнула руками, подскакивая на месте, и уже успела искренне посмеяться, когда Скотт, выделывая со своим лицом какие-то акробатические трюки, поймал кофе, почти ни капли не расплескав.       - Энди, ты просто прелесть. — смеялась она, вызывая у работющего над ней визажиста нервные колебания.       — Ты остаёшься в городе на Рождество?        Эндрю чуть замялся, неловко придерживая улыбку.       — Еще не решил! — он почесал затылок и засмеялся.       Всё он решил. Он уедет в родной Дублин, к своей семье, к горячо любимым сёстрам, непременно загадает там рождественское желание и рухнет в кровать, как младенец, трепетно ожидая, что Санта обязательно-обязательно исполнит его мечту в эту особенную для каждого ночь.        — Тогда может останешься с нами на праздник? Мы хотим отметить золотым актёрским составом в центральном отеле. — Кира кокетливо засмеялась, немного заминаясь, будто сделала ненужную ошибку вдобавок к этой переполошной рождественской суете.       — Звучит здорово! — воскликнул Энди чуть испуганно и растерянно.       — Мистер Скотт на грим! Быстро! — перебил диалог какой-то глухой женский голос, облегчая участь великого актёра.       — Ох! Ещё поговорим об этом! — сказал Энди, вскакивая с места. — Ты выглядишь чудесно!       И он убежал куда-то в суету, оставляя Найтли наедине с мыслями о прекрасной необычной улыбке своего коллеги… Он так искренне улыбался, так приятно пах, что она была бы не прочь оказаться рядом с ним совершенно случайно под омелой в канун Рождества. ×××       Скотт тяжело закрыл глаза, позволяя мастеру делать с его внешностью всё, что ему полагается и не полагается делать. Веки мгновенно срослись, реснички мягко распушились, а покусаные губы приоткрылись, и актёр впал в недолгую дрёму, рассматривая пёстрые мысли, всплывавшие будто перемешанная телепрограмма в его богатом воображении.       Кисточка порхала по щекам, что-то прохладное и нежное спутывало волосы, и Скотт очень был уверен, что когда эти все приятные и не очень прикосновения закончатся, он поблагодарит всех за чудесный рабочий день, пожелает счастливого Рождества и упорхнёт домой, как его и не было в этих застоявшихся чёрных стенах.       Быть собой — самое сложное актёрское испытание.       Весь накрахмаленный, напудренный, как кукла мастерской работы, он нёс себя через чёрную пустоту съемочных павильонов к небольшому столику с кулером, печеньем и напитками. Вряд ли крепкий капучино мог бы привести его в чувства и втолкнуть его разум в нужную струю, но что ещё оставалось перед долгими съемками, которые обещали измотать актёра в тряпочку.       Вдруг в погруженное в себя тело кто-то нагло врезался, а потом не менее хамски схватил за руки, бесстыдно захватывая всё пространство брюнета.        Скотт мигом вышел из себя, яростно возмущаясь и вскидывая полные недовольства карие глаза на нахала. Но серая злая и холодная бездна сожрала всё его негодование, будто бы на Эндрю вылили ведро ледяной воды.       — Ты, неуклюжий леприкон, хоть смотри по сторонам, когда ты в приличном обществе. — язвительно отозвался мистер Камбербэтч, сжимая руки Скотта всё так же крепко, будто ощупывая их или пытаясь сломать.       Скотт сглотнул и, небрежно смеряя взглядом соперника и его друга, стоявшего рядом, гадко каверкая слова будто выплюнул Бенедикту в лицо:       — Леприконы, прошу заметить, не спят со скандинавскими богами — Скотт сказал это в сторону Тома Хиддлстона.       — И не изменяют своей любимой жене, мистер Камбер-доктор-Бэтч.       Камбербэтч тут же толкнул ирландца, а из ноздрей у него чуть ли пар клубами не пошёл. Чёрные глаза плотно въелись в серые, которые резали в ответ насмешливым клинком. Им обоим было неприятно. У обоих нос покрылся морщинками, только Камбербэтч разгорелся яростью, да такой ревностной, что казалось, Эндрю вот-вот схлопочет оплеуху. Но ирландец потух, и внутри у него что-то рухнуло, карие глаза потемнели и тут же стали пустыми, как его постель по утрам: холодные, мёртвые, некрасиво-мрачные глаза, как у покойников.        Бенедикт одёрнулся, тряхнул плечами от этого пугающе-пустовавшего, жуткого взгляда.       — Пошли, Том. От таких дурных шуток можно и разум потерять. Не хочу заразиться. — Бенедикт фыркнул на Эндрю и удалился с Томом, тут же становясь жизнерадостным и весёлым. А Эндрю остался таким же одиноким. Всё бы ничего, если бы не близящееся Рождество. ×××       Съемки были в самом разгаре, ведущие провоцировали актёров как могли, задавая открыто неприличные, интимные вопросы и порой вынуждая их идти по очень скользкой дорожке, чтобы не растерять свою честь, свой авторитет и такую дорогую популярность.        Перерыв в этих условиях был просто жизненно необходим, как глоток воды в жаркий и душный день.       — Он так и остался гадким человеком. Такой зазнайка и выскочка. — Скотт ворчал себе под нос, попивая шоколадный милкшейк. Он стоял во дворе здания с павильонами рядом с Софи Тёрнер, которая, в свою очередь, пила малиновый.       — Деньги портят людей. Сам подумай, из какой он семьи… — девушка поддерживала Эндрю, который на очень грубое, справедливое словечко в реальной жизни не был способен.        — Пока ты пахал в местном супермаркете с 6 до 6, а потом бежал на репетиции в театр, он ездил на своём автомобиле с лучшими агентами по кастингам, а режиссёры так и повизгивали: «О боже, какие скулы! В них-то весь талант! ». А потом, отыграв еле как, покупал билеты в Африку или Италию и летел себе отдыхать после сложной работы! Подумать только!       — Софи, будь ты моей дочерью, я бы отругал тебя. — Скотт расстроенно наморщился, глядя на молодую актрису.        — Милый Энди, он задирает тебя с вашей первой встречи. Ненавидит тебя 8 лет! Ты не думаешь, что это ненормально, выбирать себе мальчика для биться, когда ты взрослый сорокалетний мужик?        Софи очень переживала за Эндрю. С ним они были почти в родственных отношениях, и Скотт всегда помогал начинающей актрисе морально и материально, был всегда добр и бескорыстен, и она старалась помогать в ответ.       — Иногда я вспоминал, что он на самом деле не такой. — Энди допил коктейль и уставился вопросительно или озадаченно вглубь лондонских типовых строений из серо-желтого кирпича.       — А что думаешь теперь? — Софи заглянула в тёмные карие глаза, полные искренней грусти.       — Я не менял своего мнения. Думаю, быть может, он никогда и не снимал с себя маску. Потому что боится… — Энди тяжело вздохнул. — У тебя еще будет время, чтобы об этом подумать. Только будь собой, Софи.        Их взгляды встретились. Софи вдруг вздрогнула, то ли от зимнего мокрого и холодного ветра, то ли от близости Энди…       — Пошли, чтобы ты не замёрзла и не заболела под Рождество. — Энди ласково обнял девушку и повёл её в павильон. А она так робко дрожала, а сердце её колотилось, как сумасшедшее, когда от Скотта так веяло теплом, будто он был горящей свечой во тьме, робкой, маленькой, но самой горячей и самой ароматной. Скотт был хуже кислорода: без него невозможно было прожить и минуточки, а он был медленным ядом, разъедавшим самое сердце. ×××       Долгий съемочный день наконец подошёл к своему логическому завершению. С актёров падали дорогие костюмы, с лиц стиралась живость и свежесть, обнажая человеческие морщины, синяки и мешки под глазами, усталую кожу, в звездочках и чёрных точках. Операторы растягивались на ковриках и подушках, измученные тяжелой аппаратурой и самой активной работой в этом бизнесе, директор мило шутил с продюсерами, а монтажники, звукооператоры и пара креативных продюсеров во главе со сценаристом ужинали перед сложной бессонной ночью. Сегодня их день не закончится, это тягучее сегодня продолжится ещё и завтра, когда Лондон погрузится в полупрозрачный тюль утренних сумерек. Именно к этому элегантному времени замёрзших пьяниц, уставших туристов и изголодавшихся влюблённых парочек рождественское шоу должно было быть готово и поставлено в телепрограмму 25-го декабря.       Скотт из актеров уходил, кажется, последним, потому что ещё долго болтал с Софи и с одним из продюсеров насчёт близящихся проектов. Софи долго советовала ирландцу подарить его маме памятный фотоальбом, ибо, будучи женщиной, могла помочь со сложным подарком. В конце концов время перевалило за 8 вечера. Эндрю уже надел куртку и собирался словить на улице такси до ближайшей кассы с авиабилетами, как вдруг сзади его снова охватила волна хамства.        — Эй, чья это сексуальная задница до сих пор не упёрлась домой? — Тимоти Карлтон перешёл разом все рамки дозволенного.       — Убери от меня руки! — тяжело и холодно отрезал Скотт. Но, кажется, Камбербэтч был немного не в себе, взгляд его был мутным, а улыбка слишком уж широкой и кривой. Скотт поморщился от этого несусветного вида.       — Не надо надевать такие штаны, мистер Скотт, в них вы само очарование. — Бенедикт снова схватил Скотта за руки, однако теперь за запястья, развернул его лицом к себе и прижал ближе.       — Прекрати, глупый! Ты пьян! — завопил Скотт, пиная Камбербэтча.       — Я не пил, а пьяный. — голос его захрипел, и он толкнул Скотта подальше от жёлтых фонарей, к холодной стенке павильона, где никто бы не смог их увидеть среди плотной тени.       — Ты разве не помнишь нас с тобой лет так пять назад? Той зимой, Энди… — одна рука крепко держала запястья Скотта, вторая прижимала брюнета ближе, схватив за бёдра.       — Ты про те два свидания после съёмок с поцелуем или про то, какой ты лживый и дурной? — на глаза у Скотта накатывались большие и прозрачные слёзы обиды, но он сжимал их в своём горле, выдавливая каждое слово.       — Энди, не будь дураком, ты до сих пор влюблён. — Камбербэтчу снесло крышу, и он впился в шею Скотта как голодный тигр, как вампир, как сам дьявол. Ирландец скривился от боли, сжался, начал брыкаться и бить ботинками, как вольная лань, и обжигающая обоих больная слеза потекла по его щеке.       — Прекрати! — властно и громко скомандовал он, так отчаянно и самоотверженно, что тигр напротив него одёрнулся, округляя замешкавшиеся глаза.       — Ты перегнул палку! — продолжал истерично скандировать Скотт, отмахиваясь от хищника руками. — Ты не имеешь права ни на моё тело, ни на мою душу! Ты жалкий трус!        Тимоти Карлтон аж присел, прижимая голову ближе к телу, прячась от атаки. Трясущееся, красное, искажённое и обезображенное лицо Скотта производило уж слишком неизгладимое впечатление и без слов. Увидь его сейчас кто-либо, этот несчастный бы лёг, упал в ноги Скотту и с замиранием сердца ждал безропотно последующих команд. Но ирландец, размазав одним движением ладони слёзы по лицу, вышел в свет фонарей, к дороге, поймать такси.       Камбербэтч сидел на асфальте, пока не приехал его личный водитель и не привёл бедолагу в чувства. ×××        Уставший и мрачный, Эндрю стоял в очереди за билетом в родной город. В душе его начинала теплиться любовь, разгоралось ожидание рождественского чуда… Перед ним в очереди стоял очень солидно одетый дядечка, портивший все приятные мысли, по совместительству агент Бенедикта Камбербэтча.       «Опять он собрался на Шри-Ланку или куда-то вроде. Вот же тип!» — говорил сам с собой Эндрю, вовсе отвлекшись от движения очереди.       — Добрый вечер! — женский голос вывел его из транса.       — Ой! Совсем замечтался… — улыбнулся актёр в ответ на лучезарную улыбку кассирши.       — Куда собираетесь поехать? — леди говорила мило и приятно, что не могло не вызвать удовольствие.       — Мне, пожалуйста, один билет до Дублина на 23 или 24.       Внутри у Эндрю уже что-то бурлило в ожидании.       — Извините, сэр… — голос вдруг стал глухим и глубоким, почему-то совсем неприятным и отталкивающим — последние билеты в Дублин на этот период купил мужчина перед вами.       Она виновато потупила взор, а Скотт, прикусив с силой нижнюю губу, сжал кулаки и, покивав головой, отошёл на пару метров от кассы и что-то довольно громко проворчал на ирландском, сжимая зубы так, что они, казалось, сейчас рассыплются в порошок. ×××       Он ехал по ночному Лондону в свете золотых и белых вывесок, пёстрых огней, гирлянд в окнах. Некоторые улицы были уже украшены леденцами и светящимися лампочками. В них он видел единственный источник тепла, который согреет его бедное сердце в это Рождество. Выходит, теперь он останется здесь совсем один в чужом городе, когда все будут рядом с любимыми, родными, коллегами или друзьями, он будет в одиночестве. На его окне не будет висеть звезда, в гостиной не будет стоять рождественская ёлка, она не будет вкусно пахнуть, а на двери не будет висеть рождественский венок с красной лентой и Сантой, а из окон его квартирки не будет светить ни один, даже самый маленький огонёк. Если, конечно, не считать его самого — маленькую горячую и родную свечечку. Он слишком много тепла отдал и теперь горит так приглушённо и едва заметно, что едва ли он оставил что-то для самого себя. Нет, он вовсе и не считался с самим собой, для себя он уже давно не играет роли, он потерялся и запутался в огромных связках гирлянд, которые горят намного краше него. Но ни одна пестрая лампочка, никогда и ни при каких обстоятельствах не сможет так отчаянно греть, безвозмездно дарить всё своё существо обществу. ×××       Ночной Лондон разрывался от миллионных толп, вышедших на улицы в преддверии Рождества. Каждое здание играло буйством красок, гирлянд и золотых огней. Лондон любил белое золото. Люди гуляли по главным улицам, отчего те были перекрыты, фотографировались, по восемь раз заходили в одну и ту же кофейню, пополняя запасы горячего оружия против сырого ветра. Они шумели и смеялись, дети тащили в дом леденцы и кексы, у каждого на кухне ароматно пахло горячим малиновым крамблом и веточками ели. То и дело в гости заходили люди и приносили хозяевам маленькие истории, рассказы, странные английские шутки и вместе со всем этим заносили прохладную и тревожащую атмосферу долгожданного чуда. Никто не оставался безучастным к этому препраздничному ажиотажу и ленивой и игривой суете, к смеху и улыбкам, к тёплым свитерам и объятиям…       Скотт сидел в своей маленькой квартире не так уж далеко от центральных улиц Лондона. В его доме горел только маленький настенный светильник, который как-то чересчур элегично менял свои цвета с меланхолично-голубого на уныло-фиолетовый. Плита пустовала, в коридоре стояла лишь одна пара обуви и рано собранный чемодан, на столе в кухне лежала стеклянная крышка какого-то ирландского виски, а на тёмно-синем бархатном кресле в мрачной комнате сидел сам актёр с полу-пустой бутылкой в руке. Его тела касались волны переливающегося света, становясь ещё насыщеннее на коже актёра. Взгляд ушёл в пустоту стен, душа разошлась в горьких слезах, улегшись на холодный пол, грудь то и дело мучительно тяжко вздымалась, и Скотт выдыхал какой-то слишком нагруженный воздух, всё дальше растворяясь в этих разноцветных искрах. Актёр схватил телефон и, судорожно тыкая заплетавшимися и дрожащими пальцами в экран, набрал номер Ханны, своей сестры. Она как раз должна была быть в Лондоне сейчас. Она бы уж точно выручила непутёвого братца… Но телефон мерно гудел, сколько бы Энди не ждал. Вовсе никто на той стороне линии не отвечал ему, и казалось, там и вовсе царит оглушающая пустота.       «Надо бы написать СМС…» — и актёр, не различая букв заплаканными глазами принялся наугад искать знакомые буквы, составляя простую и жизненно необходимую просьбу. Пожалуйста, позвони. ×××       Камбербэтч, сидя в тёмном кожаном салоне машины глядел в окно на праздничные огни, но вовсе не замечал их. Они расплывались тучами перед его глазами, и он все вспоминал те два вечера, когда ему было по-настоящему тепло, те два вечера, после которых его жизнь зависла в бесконечном стоп-кадре, те два вечера, после которых он навсегда замерз и перестал различать цвета. <около пяти лет назад>       — Эй, мистер Скотт! — Бенедикт вылетел из здания больницы, где снимали эпизод сериала, будто его ошпарили или назвали чурбаном, как только он заметил, что обаятельная искристая улыбка ускользнула с площадки.       Ирландец обернулся и удивлённо вздохнул, от чего из алых обмороженых губ поплыл белый пушистый пар. Бенедикт дрогнул.       — Извините меня, если я вам помешал. — британец вдруг застеснялся, и уши его поалели, будто его прилюдно ругала учительница за дурное поведение.       Скотт лишь вопросительно улыбнулся и опустил одну бровь, начиная смеяться от глупого вида солидного английского джентльмена.       — Я даже не попрощался с вами, а вы уже ушли.        Камбербэтч неловко и съёженно пристроился к своему коллеге и продолжил путь рядом с ним по серому бульварчику.       — Я просто решил не задерживаться… — ирландец почесал за ухом и улыбнулся, как это было свойственно всем уважающим себя англичанам.       — О! Вас дома ждут?       — Нет-нет. Я живу один. — так же улыбчиво и жизнерадостно продолжил Скотт.       — Тогда может я прогуляюсь с Вами? — Камбербэтч не ждал отказа.       Ждите всегда только того, чего желаете.       — Если не трудно. — Скотт засмеялся, видя, как лицо британца побагровело от смущения. Бен ценил работу своего коллеги выше своей и восхищался им и до совместной работы. Но теперь, когда они ходят на одни репетиции, где Скотт так обаятельно шутит и роднится со всеми, а затем они вместе выходят в дорогих костюмах на съёмочную площадку, на которой тут же пылают стены, плавится пол, воздух заряжается, и стреляют искры, накаляется атмосфера, а актёры чуть ли не дерутся, у Камбербэтча всё внутри бурлит и закипает, его трясёт и бросает в холод от одного только глубокого взгляда карих глаз. Как они жестоко играют, издевательски мучают и то заигрывают, то бьют, то притягивают, и всё это за пару секунд. Каждый съемочный день Бенедикт как Феникс сгорает до тла и прилагает неимоверные усилия, чтобы восстать вновь.       Они шли и болтали так мило, как будто они были давние друзья. Скотт очаровал Камбербэтча так, что тот и сам не заметил, как утащился с ирландцем прямо до двери его кавартирки.       — Кстати, я никогда не любил шоколадные торты, пока мне не исполнилось 14. — шумно рассказывал Скотт, тоже не замечая того, что уже пришёл домой.       — Ты выиграл его ещё на одном чемпионате по плаванью, потому что снова пришел единственным? — в ответ смеялся Бен.       Энди так громко хохотал, что согнулся пополам и одной рукой схватился за пальто Бена.       — Просто прелесть, эти торты. — Энди захлёбывался в таком искреннем детском смехе, что Камбербэтч сиял от восторга. — Первый раз я учился целоваться именно с таким. Объеденье!       — А ты значит любишь целоваться? — всё еще поддерживая Скотта за руку, чтобы тот в конце концов не начал кататься по асфальту со смеха, спросил Бен и тут же стал серьезным.       — Какой ты дурак, Тим! — Скотт было собрался привести себя в приличный вид, но крепкие длинные пальцы схватили его ладонь и мгновенно отрезвили его разум. Глубокие серые глаза впились в лицо Скотта, пожирая его без остатка, захватывая всё внимание, которого Бен давно заслуживал и никак не мог получить.       — Я больше люблю торты. — тихо ответил ирландец, завораживая глубоким и бархатным голосом своего товарища.       — А твой Мориарти… Любит он шоколадные торты? — Камбербэтч был ближе, чем этого хотелось бы Скотту, но он был так доверчив и нежен, что поддался сильному и властному взору.       — Мориарти с такими вещами не балуется. — прошептал Эндрю, начиная отыгрывать свою грандиозную роль. - Но он очень-очень-очень сладко целуется. — его губы были так рядом с белыми окаменелыми губами Бенедикта, что последний умер или остолбенел, лишился самого себя.       — Доброго вечера, Тим! — Энди быстро улыбнулся и упорхнул за дверь к себе домой, где его так нетерпеливо ждал самый прекрасный человек на земле — он сам… <настоящее время>        Камбербэтч аж взвизгнул, когда на телефон ему пришла такая короткая и важная СМС: «Пожалуйста, приезжай». Дыхание перехватило, ноги стали ватными, а руки судорожно стали дёргать дверную ручку.        — Назад вези! Вези туда! — он тыкал водителю в СМС, хлеща беднягу по спине ладонью. ×××       Скотт даже не услышал, скукожившись в кресле, как дверь квартиры открылась, затем хлопнула. Тяжелое дыхание снизу приминалось, когда незваный званый гость снимал ботинки и вешал дорогое пальто на крючок. Он быстро взлетел на второй этаж, ворвался в комнату, находя в переливистой радуге рыдающего брюнета с пустой бутылкой виски в свисающей с подлокотника левой руке. Бен рухнул на колени перед актёром, как перед Богом, и уткнулся тяжелой головой в ноги Скотту.       Тот тут же опомнился, подобрался и пнул британца в грудь, испуганно вытаращив глаза. Он залез на спинку кресла и собирался было кинуть бутылкой Бену в голову, если тот не исчезнет сейчас же.        — Стой! Стой! Чего ты устроил! — закричал еще более напуганный Бен, который отполз к стене и медленно начал вставать, опираясь на неё. Скотт молчал и поскуливал, неизвестно зачем все выше взбираясь на кресло. В голове у него были только две мысли: либо он в аду, либо просто пьян.       — Ты сам написал мне. — Бен вытащил телефон из кармана и протянул его Скотту, который принялся, хоть и с трудом, осознавать ситуацию.       — Я сестре писал другое. Автокоррекция такая штука! Я видимо… — он был в довольно трезвом уме несмотря на литр виски в его теле.       — Уйди, пожалуйста. — Скотт слез с кресла и поплёлся на кухню, минуя худое стройное тело Бена будто тень, а британцу было очень больно смотреть на красивого полуголого ирландца, чуть пьяного, в кожаных облегающих брюках… К которому он не был равнодушен.       — Тим… — тихо раздался голос Энди — ты заигрался в сноба. Так заигрался, что забыл как это ценно — быть собой.        Скотт плакал, тихо скрывая всхлипы.       — Я не сноб! — возмутился Бен. — ты зазнаешься!       — Я тут зазнаюсь? Из нас-то двоих? — Скотт говорил тихо и спокойно, слишком размеренно, делая акцент на каждом слове. — Так знай, это ты спал с Хиддлстоном перед нашим свиданием, ты пришел ещё горяченьким из его рук ко мне и заявил, что я не имею права тебе отказать, ибо ты самый желанный человек Лондона и ещё ни одна собака не отказывала тебе в ласках! Ты дорогая проститутка, Тим. — Скотт еле выдавливал слова через слёзы. Его сердце дрожало от боли, а вены на руках вздувались. — А теперь твой агент покупает последний билет в Дублин до Рождества.       — И что с того? — снова возмутился Бен, повышая тон всё больше.       — Тим, ты такой чурбан! — истерично закричал Скотт.        Бен в конец разозлился и, подойдя резкими шагами, вздернул ирландца и прижал к стенке, как нашкодившую собачонку.       — Ты мне сердце разбил! Я бегал за тобой. От твоего вида свихнуться можно! Тупой мистер Секс! — Бен кричал Энди прямо в лицо, но в глазах у ирландца не было страха и трепета, только печаль и боль, такая чёрная и глубокая, которая ходит по пятам и всё ждёт, чтоб накинуться на человека и придавить его своим свинцовым одеялом.        — Я же дал тебе понять… — заплаканный Скотт мигом превратился в короля игры — что сердце… выжгу. — он облизнулся так сладко, что Бен свихнулся, и он со всей дури впился в эти дразнящие губы, кусаясь и оставляя следы и кровоподтёки.       Не зря Скотт учился целоваться с тортами. Слишком сладко целовался, будто испытывал на прочность, соблазнял и игрался. Так горячо выдыхал и постанывал, что изо рта слюни текли реками. За такие поцелуи стоило жизнь отдать и застрелить своего мучителя.       — Это был Мориарти? — запыхавшись шёпотом спросил Бен, смущенно встречаясь с гордым, непокорившимся карим взглядом, и смущённо уткнулся в тёмные волосы носом.       — Я ношу маски только на сцене… — Скотт прошептал в ответ. Ему тоже нравились горячие белые пухлые губы, которые так по-девчачьи порозовели от бесконечного наслаждения.       — Я просто люблю тебя. Прости меня! — Бен схватил брюнета за бедра и, приподняв, понёс обратно в комнату, смазанно целуя любимые губы, которые так сильно звали к себе и грели, что вся душа таяла и добрела, будто клубнично-ананасовое мороженое на летнем солнце. Только зимой… ×××       Он нежился в теплой постели, его сердце было наполено, а рядом лежал такой дорогой ему человек. «Он заслуживает того, от чего так быстро убегает» — думал Бен, разглядывая заснувшего в этих цветовых волнах вспотевшего Эндрю. Он мило подёргивал носом, сопя, и иногда подрагивал, как кролик, прижимая руки ближе к груди.       Скотт достойный человек: не треплется о личном, не говорит за спиной, не болтает лишнего и чаще молчит и слушает, не любит общаться в шумных компаниях и чётко следует своей высокой цели. Его не купить, не сломать, не перестроить. Эндрю Скотт — кумир миллионов, идеал для Камбербэтча.        — Энди… Энди, я привёз тебе твой шоколадный торт. — этими словами Бен будил ирландца рано утром, заботливо убирая черные пряди с его лба.       — Доброе утро, Тим. — Скотт пробурчал и расплылся в улыбке, не открывая глаз, и готов был дальше погрузиться в сон, но Бен был очень настойчив.       — Я сказал, просыпайся! — но тут Бена потянули под одеяло и не дали больше возможности отвлечься. Губы актёров снова вместе, руки вместе, они вместе. ×××       — Жаль, я наше время проглядел. — вздохнул грустно Бен, ослепляемый белым лондонским солнцем.       — Тим… — чёрные глаза трогательно засияли в утренней солнечной дымке. — У тебя еще столько времени, чтобы поменять что-нибудь.        — Я буду ждать хотя бы СМС, когда ты доберёшься. — Бен, одетый и чистенький, хоть и слегка помятый, обнял Скотта изо всех сил, как маленькую драгоценность, как будто он защищал своё маленькое солнышко от всего прочего мира, чтобы оно грело только его, чтобы горело и сияло для него, а он бы восхищался им и дрожал, хлопал бы в ладоши, как дурной или полоумный. Он бы каждый фильм и спектакль его смотрел сотни раз, целовал бы ноги и руки, терялся бы без него, пропадал и мучался, ожидая только этих глаз.       — Энди. — по щеке у Бена потекла слеза, сверкающая в предрождественском морозном океане.       — Я тебя люблю. Я тебя одного любил и тобой буду жить. Скотт, возвращайся ко мне.       Бен схватил Энди за голову двумя ладошками и прижал к сердцу, вдыхая шоколадный дурманящий запах. Скотт и подумать не успел, лишь целовал тонкие пальцы на прощание.       — В добрый путь. — шепнул Бен на ухо Скотту, всучил ему в руки чемодан, билет и документы и толкнул его туда, где молодая девушка, взявшая между делом автограф актёра, объявляла посадку на рейс «Лондон — Дублин». ×××       Сколько бы не плутал актёр, но в конце концов он доводит дело до логической развязки, выходит мокрым или вовсе утопленником из воды, но выходит достойно, отыграв хоть дюжину ролей за раз. Так и кролики, медленно скачут по гладкой полевой дорожке под ясным небом, забыв, что только что стремглав убегали от лисы и давали дёру от взгляда хищной птицы, даже не думая, что может, потеряли дорогу назад или опрометчиво оставили на ней свой след… Но чтобы не стряслось, актёр продолжит сиять ярко и красиво, греть и притягивать к себе людей и биться, сражаться, копаться и додумываться, оглядываться, бежать, копошиться, а потом лечь на бок хоть на пару минут и опять вскочить, опять играть. Таковы уж эти актёры, что с них взять. ×××       Телефон завибрировал на столе в соседней комнате через 3 минуты после Рождества. Софи, жена Бена, косо взглянула на мужа, когда тот, роняя стул, вскочил из-за общего рождественского стола, забыв всё вокруг.        — Вдруг это важно. — Бен сделал вид, будто ему абсолютно неинтересно, и, едва удерживая колотившееся сердце, почти вприпрыжку полетел в соседнюю тёмную комнату. На загоревшемся экране отображалось одно новое сообщение. У Бенедикта похолодели ладони и уши, пальцы взмокли. Он выдохнул, щуря глаза, а потом распахнул их и нажал на сообщение.       Сердце взлетело к небесам, по всему телу пробежали мурашки, волосы встали дыбом, Бен прикусил губу и счастливо засмеялся, прыгая на месте, словно ребенок, которому вручили долгожданный подарок. Бен почти визжал, наматывая странные круги по комнате, пока он бесился и радовался.       «С Рождеством, дорогой Тим, я влюблен в тебя. Жди. Твой Энди. »