Кит
Он снова приходит под вечер. Завтра выходной, а это значит, у нас есть один день, чтобы принадлежать друг другу. Один день, одна ночь. Я – его праздник в череде серых будней. Вишенка на торте повседневности. Много раз спрашивал у себя и у него: зачем это все? К чему это нас приведет? Молчит. Господи, стыдно признаться, я как те любовницы-разлучницы, к которым приходят потрахаться, наврав с три короба жене о сверхурочной работе, командировке и тэ дэ и тэ пэ. А я уже зависим и не могу обойтись без этих теплых рук, жаркого шепота и тихих шагов на лестнице, которых жду с замиранием сердца: а вдруг он больше не придет? – Привет. – Вечно со своими пакетами, будто мы собираемся тут устроить пир горой, а не выкроили сутки, чтобы побыть вдвоем. – Привет, – подаюсь навстречу, забираю пакеты, а он сгребает в охапку и целует в губы. – М-м-м... сладкий... Снова ел шоколад, сладкоежка? – усмехается и трется носом о мою щеку. – Ты же знаешь, что я не ем его, – все же отрываюсь от него и иду в кухню, чтобы разложить покупки. – Ну да, у тебя иммунитет. Да ты и так сладкий, – пока я вожусь с покупками, он в наглую подходит и обнимает со спины, шумно выдыхает в макушку. Соскучился. А как я скучал. Но у нас есть только этот день и... целая ночь. Вырываюсь. – Что за пошлость? В каком это месте я сладкий? – За все эти годы я так и не привык к его сладеньким словечкам. Как в университете, при любой возможности норовлю выпустить колючки. – Ладно, ладно, иди ко мне, горький ты мой. Или, может, кислый, а, Китти? Да брось ты эти пакеты. Мы не виделись неделю, знаешь, как я скучал? – шепчет на ухо, и я обессилено откидываюсь ему на спину. Нет смысла сопротивляться или притворяться. Тогда, много лет назад, у нас было достаточно времени, чтобы играть в кошки-мышки. А сейчас... какой толк строить из себя недотрогу? Часы показывают восемь вечера. Время не идет, оно бежит как спринтер к финишу. Время всегда выигрывает этот забег. Оно единственное, кто из нас выходит победителем из схватки под названием «жизнь». Он целует первым – неспешно, нежно. Просто пробует на вкус мои губы, вспоминает подзабытые за неделю ощущения. Мгновенно откликаюсь, притягиваю к себе за шею. И мы оба падаем в поцелуй, как в пропасть. Многолетнюю бездну. Однажды мы будем погребены заживо в ней под тонной лжи, притворства и малодушия. Надеюсь, погребены вдвоем... Как водится, до постели у нас не хватает ни сил, ни выдержки добраться, потому что это только поначалу все медленно, размеренно. А потом – в такт с бешено колотящимся сердцем: лихорадочно, в спешке. Словно боимся опоздать, не успеть сделать что-то важное. Хотя... все давно потрачено, упущено. – Схожу с ума... Без тебя... – горячечный шепот на ухо. Ты всегда такой несдержанный, озвучиваешь все свои чувства. Интересно, с ней такой же? Или... все же я особенный? – Ми-и-и-инг, хочу-у-у. – А вот это уже, кажется, мой несдержанный стон. Забываюсь в его умелых руках. Напрочь забывая, что твердая поверхность стола не предназначена для страстного секса. Да, да, я порядочный мальчик, к тому же доктор. Хотя с Мингом всегда теряю рассудок. – Кит, Китти, Киткат... – Цепочкой поцелуев спускается ниже и ниже. Почему он такой?.. Желанный, жизненно необходимый. Потребность в этом человеке убивает. Мог ли я представить, что все выльется в такие вот отношения выходного дня? Поцелуи горят на коже, как будто не прикосновения губ, а огненная печать. И я думаю: а вдруг когда-нибудь они отпечатаются на мне узором причудливых линий и геометрических фигур. И тогда все узнают, кому я принадлежу с субботы по воскресенье – телом, а 24/7 – душой. Он опускается на колени и рывком стаскивает с меня шорты. А затем прикасается к возбужденному члену. Вначале пальцами, нежно водит, словно изучая заново каждую венку. После – проделывает то же уже языком. Здесь я начинаю задыхаться, смотрю, что вытворяет этот поганец и чуть ли не мурчу от удовольствия. Наши взгляды встречаются, когда он накрывает ртом мою раскаленную плоть. Минг такой же самоуверенный ублюдок. Он знает, что делает и всегда руководит процессом, расширяя грани моего удовольствия. Даже стоя на коленях с моим членом во рту, он великолепен. Невольно любуюсь им, протягиваю руку и зарываюсь пальцами в черные вихры. Затем же полностью отдаюсь этим сумасшедшим ощущениям. Сдаюсь на радость победителя. Нет, не Минга. А тикающих как таймер на бомбе часов и своего эгоистичного сердца, которое не может отпустить этого мужчину так просто. Уж сколько раз я твердил себе: «Он женат. Он женат... Он же...» И... ничего. Совсем не появлялось желания быть благородным, рассудительным и отпустить его, пожелав удачи. Зато возникало постыдное желание отобрать, украсть, завладеть. Не на день, а как можно дольше. Если это возможно. Он хватает меня за талию, усаживает поудобнее и вновь целует. Еще немного – и мы станем единым целым. И я жду этого момента до головокружения, до дрожи в коленках. Он... Я... Мы... Первый толчок. И я – на атомы. Запрокидываю голову, подставляя беззащитную шею под его поцелуи-укусы. – Кит, ты такой... Горячий... Податливый... Такой... мой, – хрипло дышит, продолжая двигаться во мне. – А ты... мой? – внезапно задаю вопрос, целуя его в подбородок. – Твой, конечно, твой. – Меня словно пронзают миллионы иголок от острого и искристого, как шампанское в бокале, счастья. Неправильного счастья. Потому как это только сладкая ложь вместо горькой правды. Теперь понятно, почему я не люблю сладкое? И хоть он тысячу раз назовет меня дурацким прозвищем Киткат, к шоколадному батончику я не притронусь. С каждым новым толчком мы становимся ближе друг другу, как бы пошло это ни звучало. Я не сдерживаюсь, стону все громче, а Минг продолжает мучить мою шею. Наверняка засосы еще долго не сойдут, и наутро я буду любоваться картиной, которую он вырисовывал с таким усердием на моей коже. Ему нравится моя белая кожа со следами нашей сумасшедшей и в какой-то степени запретной близости. Таким образом он может доказать себе, что все это не сон, не бред. А реальность, но, к сожалению, суровая. – Малыш... я люблю тебя, знаешь? – прикусывает мочку уха, а я после этих слов, наконец, растворяюсь в наслаждении, выкрикиваю его имя, выпадая из реальности на несколько бесконечно долгих мгновений. Минг долго не задерживается и тоже присоединяется ко мне, дыша как загнанная лошадь, упершись лбом мне в плечо. Сеанс единения закончен. Все, что нельзя выразить словами, сказали наши тела: скучал, люблю, но, но, но...Минг
Смотрит в упор. Хочет воззвать к моей совести или что? Я вопросительно изгибаю бровь, в ответ сверля ее взглядом. Не чувствую ни вины, ни смущения – ничего, что должен бы чувствовать. Все-таки мы женаты не один год. – Сегодня у нас памятная дата, надеюсь, ты помнишь об этом? - скрещивает руки на груди, и полупрозрачный пеньюар призывно распахивается. Она тщательно подготовилась: надела кружевное белье, приготовила (ладно, не будем лукавить: заказала в ресторане) ужин. На столе бутылка красного сухого вина, в подсвечниках горят свечи. Такой типичный романтичный ужин. Вот только я в эту идиллию не вписываюсь. Ввалился в квартиру расхристанный, с шухером на голове и горящим взглядом, крикнув с порога: – Дорогая, я тут подумал. Нам надо развестись. Причем, в срочном порядке. – Ну, знаете, это как «дорогая, мы едем в отпуск» или «дорогая, нам срочно нужно купить тебе то бриллиантовое колье». И вот теперь мы сидим за столом, друг напротив друга, и ведем переговоры. Мой отец, частенько любит повторять одну фразу, смысл которой я понял только сейчас. «Легче вести переговоры с террористами, чем с женщиной». Судя по ее воинственному взгляду, без жертв не обойдется. Но я все-таки рассчитываю на ее благоразумие. – У тебя день рождения был в прошлом году, – решил скаламбурить я, чтоб разрядить обстановку. И тем самым подписал себе смертный приговор. – Хорошо, что ты помнишь об этом. У меня день рождения, как у всех смертных, обычно бывает раз в десять лет. Сегодня у нас годовщина. Вот, я расстаралась, – кивает на заставленный стол. – Теперь даже как-то неловко... Пить будем за здравие или за упокой? Пожимаю плечами, наливаю себе в бокал вино и выпиваю залпом. Нервы на пределе. – Давай, расскажи о своей неземной любви, и о том, что весь мир восстал против нее, но вы не сдались и продолжали бороться. – Я знаю, этот сарказм – защитная реакция, не более. Ей больно. Оно и понятно. Я никогда даже не пытался облегчить ей жизнь. С самого начала наш брак был фикцией. Тогда так казалось правильно. Это был сложный период в моей жизни: мы с Китом расстались, и он уехал учиться заграницу. Я же пытался превратить свою жизнь из хаоса в подобие порядка. Вышло не очень. Приблизительно так же, как отчаянный неряха за полчаса до прихода гостей старается превратить свое хламохранилище в «легкий творческий беспорядок». – Не буду я ничего рассказывать. К чему это садо-мазо? Давай просто разведемся, и все. – «Просто»? Ну, для тебя-то уж конечно просто. Тебя ведь ждет несравненная Китти, а меня кто ждет? Что останется у меня? – откидывает волосы назад и хмурится. А я вспоминаю, что зацепило меня тогда в ней, почему я решился на эту авантюру с браком. Эппл была солнечной: ее волосы полыхали огнем на свету, в глазах таилось такое бесконечное счастье, словно ей удалось разгадать секрет бытия, и жизнь из череды будней мгновенно превратилась для нее в вечный праздник. Она чем-то напоминала его, однако вместе с тем, они кардинально отличались друг от друга. Сейчас все иначе. Да и глупо надеяться на то, что люди не меняются. Если старый дом не достраивать, обновлять, не делать в нем косметический ремонт, в конечном счете, рано или поздно, строение сравняется с землей. Ведь жизнь – полноводная река, а не лужа под ногами. Она научилась скользить по верхам, не затрагивая сути. Раньше ее взгляд, улыбка были подобно стрелам, попадающим точно в цель – в самое сердце – ни миллиметром ниже или выше. Сейчас она определила своим настоящим чувствам и эмоциям место в дальнем углу души, куда не проникает даже лучик света. Я мог бы сказать, что был увлечен ею, потому что тщетно старался отыскать в людях частичку Кита. Но это не так. Его никто и никогда не смог бы заменить. Ни зеркальные двойники, ни дешевые подделки с похожими чертами – никто. – Значит, ты уже знаешь о Китти? – выныриваю из собственных вязких мыслей, и доливаю себе в бокал вина. Она пьет не спеша, крутит бокал в руках и явно ждет моих объяснений или откровений. – Отлично, я ухожу к Китти. А ты будешь счастлива, может, не сейчас, но со временем. – И все-таки я хочу узнать о ней. Могу я напоследок расковырять открывшуюся рану и присыпать ее солью? – в голосе просительные нотки. Никогда не понимал вот такого подхода. Зачем ей знать о человеке, которого она не раз будет проклинать, а может и тихо ненавидеть. Так будет продолжаться до тех пор, пока боль не уляжется, и чувство искать виновных в неудавшейся семейной жизни не пройдет. – Его зовут Кит, – тяжко вздыхаю, начиная рассказ. – Он старше меня на год. Мы вместе учились в одном университете, а раньше – заканчивали одну школу. Я люблю его очень давно и слишком сильно, чтобы отпустить. – По мере моего рассказа на ее лице одни эмоции сменяют другие: удивление, шок, непонимание, растерянность, обреченность. – Даже не знаю плакать или радоваться тому, что он мужчина. Оказывается, я многого о тебе не знала. Как давно ты мне изменяешь с ним? – Конечно, из всего моего монолога она почерпнула только важные для себя сведения. – Ошибаешься, это я с тобой изменял ему, – качаю головой, чувствуя странное облегчение. Вот так правильно. Наконец-то все так, как должно быть. – Хорошо, хочешь уйти – держать не стану. Только и ты, будь добр, не возвращайся, – спокойным тоном произносит она, поднимается из-за стола и уходит. Сильная? Гордая? Скорее, мудрая. Можно собрать по осколкам разбитую кружку, но она никогда больше не будет целой. И мелкие трещинки, как шрамы, будут напоминать о том роковом падении. Такое не забывается.Кит
На его лице сияет улыбка. И от этого мне становится не по себе. Наверное, я уже отвык видеть его таким – расслабленным, радостным. До одури, бесстыдно счастливым. Пожалуй, таким я его видел только в университете, когда беззаботный красавчик Луна решил приударить за одним из членов банды нелегальных докторишек. – Привет, – сразу же тянется за поцелуем, не давая возможности мне опомниться. Напрягаюсь. Что-то произошло. Серьезное. И нет, мне не приходит в голову мысль о том, что это хорошая новость для меня. Он не чмокает меня в губы, а сразу же затягивает в поцелуй. Бросает эти чертовы пакеты на пол, берет в руки мое лицо и целует. До дрожи, как в последний раз… А может… – Я голодный, давай поедим, – резко отстраняется от меня, проводит пальцем по губам, словно стирая поцелуй. И смотрит… Не хочу анализировать этот взгляд. Слишком много в нем всего. Ассорти из чувств в двух карих омутах. – Давай, – подхватываю пакеты, просто хочу оттянуть неприятный момент до последнего. Сегодня Минг пришел ко мне, значит, мы будем вместе без лишних заморочек. Даже если в последний раз. Ничего, переживу, перерожусь, разобьюсь и соберу себя из осколков. Боль – не новость. А вот это его возбужденно-радостное выражение лица пугает до чертиков. Мы едим и болтаем о всякой ерунде. Но дрожь унять, почему-то, не получается. Внутри звенит, дрожит и, кажется, что еще немного – и я умру от напряжения. Минг смеется, запрокинув голову, поигрывает бровями, улыбается так искренне, и неловко флиртует. Совсем как тогда, много лет назад. Тогда и сейчас есть что-то общее – меня порядком раздражает его поведение. Только причины разные. Я больше не барахтаюсь в собственных запутанных чувствах, не избегаю, а будто жду, когда разразится гром. И пусть меня шандарахнет по башке, я готов ко всему. Только не напряженное молчание, широкая улыбка, от которой щемит сердце, и взгляд… Лукавый, игривый и вместе с тем выжидающий, словно он ловит каждое мое движение и думает: когда лучше нанести удар? – Кит, так получилось, что… Мгновенно перебиваю (не сейчас, позже, дай еще немного насладиться временем, проведенным с тобой): – Мы не виделись неделю, поговорим пото́м, – безапелляционно заявляю и вмиг оказываюсь рядом с ним. Сажусь ему на колени и впиваюсь поцелуем в губы. Молчи, идиот. Молчи. Еще немного, пожалуйста, совсем чуть-чуть. Я разве не заслужил этого? Тычусь ему в рот языком, он охотно отвечает на поцелуй. Я же начинаю задыхаться. Чертов шоколад. Он везде. Горько-сладкий неповторимый вкус. Его губы – шоколад, глаза-воронки – шоколад, черные растрепанные волосы – шоколад. У него по венам течет шоколад вместо крови, уверен. Он пропитан этой сладостью, как бисквит – ромом. А самое страшное, но, увы, очевидное – мне нравится шоколад. Мне нравится всё, что связано с ним. Он сам. Не шоколадный батончик, жалкое подобие того восхитительного вкуса, который ощущаю вдыхая его запах, целуя его губы, слизывая солоноватые капельки пота с влажной кожи, ловя каждый вдох, стон, всхлип. На кровати удобнее, чем на полу. Но никто не задумывается о таких мелочах. Шарим руками по телам друг друга, словно слепые, заново узнавая знакомое и изведанное, но не менее желанное. – Люблю тебя, знаешь? – нависает надо мной, заглядывает в глаза. Пронзительно. Что же там, на дне? – Заткнись и входи уже, – не выдерживаю и отворачиваюсь, ерзая под ним. Тело просит отдаться ему без остатка, а разум вопит: оттолкни, убеги, спрячься. И я решаю напоследок получить максимум удовольствия. Говорят, что существует смертельная доза шоколада. Сегодня я собираюсь испытать это на себе. Медленно буду отламывать по кусочку и есть, чувствуя, как сладость тает во рту. Шоколада будет много, а связных мыслей – ни одной. Заполни меня своей горькой сладостью, проникни вовнутрь, стань дыханием, сердцебиением, нервным импульсом. Минг наверняка читает мои мысли, поэтому особенно нежен и нетороплив. Он ласкает меня своими горячими ладонями, выцеловывает каждый участок кожи. Хочу умереть сегодня под твоими ладонями, с твоим именем на губах, с привкусом шоколада во рту. Ты – шоколад, а я – сладкоежка-диабетик. Мальчик с шоколадным именем и, видимо, сердцем. Мы занимаемся любовью, давно не было так чувственно, откровенно, нежно. Не второпях, наперегонки с летящим к финишу временем, или в разнобой со сжимающимся от глухой тоски и безысходности сердцем. Легкие поглаживания, объятья, поцелуи-перышко, неспешные толчки и глаза в глаза. Только так правильно. Только так понятно: мы. За окном брезжит рассвет. Мы все-таки добрались до кровати, и теперь лежим в полудреме – изнеженные, уставшие и отчего-то счастливые. Мы улыбаемся друг другу, встречаясь взглядом. Я уже не думаю о том, что он может разрушить эту идиллию по щелчку. Просто наслаждаюсь моментом. – У меня важная новость. – Нет, нет, не сейчас, когда все настолько хорошо. Минг замолкает, а я снова напрягаюсь. – Да скажи ты уже наконец, хватит мучить! Ты больше не придешь и вообще решил заделаться примерным семьянином? – не выдерживаю, и поворачиваюсь к нему спиной. Вдох-выдох, дыши, Кит. Он придвигается ближе, ведет рукой вдоль спины, затем целует у основания шеи и шепчет: – Ты прав, больше не приду и решил заделаться примерным семьянином. – Я забываю как дышать. «Прав»? Повожу плечами, чтобы сбросить его руки. Но он крепко обнимает меня за талию и говорит: – Только если ты согласен стать частью моей семьи. – Какого!.. – ору я, резко вскакивая. – Че ты там сболтнул? А ну-ка, повтори. – Я развожусь, – пожимает плечами Минг. – Поэтому тебе придется терпеть мое присутствие больше, чем пару дней в неделю. Как насчет всегда? Сглатываю и неосознанно выдыхаю. Он улыбается рассеянной, счастливой улыбкой. В следующее мгновение хватаю подушку и бью его по голове, приговаривая: – Придурок, надо было придушить тебя еще тогда на пляже, когда ты подкатывал ко мне с этой твоей нахальной ухмылочкой, жуя «КитКат». – Уверен, уже тогда ты не мог передо мной устоять, но слишком стеснялся попросить, чтобы я разложил тебя прямо там, – ржет этот клоун, а я продолжаю дубасить, оседлав его бедра. – Какой же ты все-таки идиот! Как с тобой вообще можно жить? Ты же храпишь, разбрасываешь вещи, готовишь херовей некуда, да и вообще самодовольный ублюдок. – Да ладно, я – совершенство, признай. Ты просто растерялся от перспективы жить с таким шикарным мужчиной, – очень сексуально почесывая живот, заявляет он. Закатываю глаза – он неисправим. Как же, черт возьми, это здорово. – Допустим, шуточки у тебя никогда оригинальностью не отличались. Но, как я, – гордо ткнул себя пальцем в грудь, – красивый, умный и просто охуенный, мог так вляпаться? Минг тянет меня на себя, так что я оказываюсь лежащим на нем. Мы лежим щека к щеке, переплетя пальцы. – Мы оба вляпались. И это лучшее, что случалось со мной. Поэтому давай просто будем вместе, ладно? – тихо говорит Минг. Киваю, потому что слова застревают в горле. А на глаза наворачиваются слезы, как в дешевой мелодраме. Смаргиваю, беря себя в руки. Поворачиваю голову, наши лица разделяет несколько сантиметров. Легонько целую его, а потом усмехаюсь: – Признайся, ты меня приворожил на шоколадный батончик? Ты ел их тоннами, всегда таскал с собой и все норовил мне впихнуть. Несколько раз удавалось. – На самом деле я приворожил тебя на пачку презервативов, но приворот подействовал нескоро, потому что ты долго ломался, – поигрывает бровью – хорошо отбил, зараза. Мы целуемся, но теперь летим с горки – горячечно, страстно впиваемся друг в друга. Надо наверстать многое. Как же все-таки восхитительно слизывать шоколад с любимых губ. Ты сладкий с ноткой горечи. Как любовь, как жизнь – вот тот самый черный горький шоколад, именуемый сладостью. Пусть ни жизнь, ни любовь даже отдаленно не напоминают батончик «КитКат» и иногда горечь полностью перебивает сладость. Так или иначе – нужно научиться наслаждаться терпким вкусом. Любить тебя до конца. Ценить каждый миг. Быть рядом – внутри, снаружи, на расстоянии вытянутой руки или за сотни километров от тебя. Да, я не люблю шоколад. У меня дурацкое прозвище и скверный характер. А еще… Минг бесит меня по-прежнему сильно, приблизительно настолько, что я каждый раз поднимаю белый флаг, стоит ему состроить умилительную мордашку. Он прав: приворот на презервативах оказался особенно действенным. Или виновато его обаяние и ухмылочка прожженного мачо. Или… ах, ладно, чего уж там – Я-ЛЮБЛЮ-ЭТОГО-ПРИДУРКА!Минг
Остался последний рывок перед финишем, тот самый, победный, после которого в изнеможении падаешь на землю, осознавая, что победа за тобой. Поэтому я решаю сделать это рывок эффектным. Заказываю столик в дорогом ресторане, покупаю кольцо, надеваю костюм и… меня посылают далеко и надолго. – Какой ужин? У меня сегодня был трудный день, пациенты как с цепи сорвались, главврач устроил взбучку, Фа очень вовремя слег с простудой и мне пришлось его подменять. А тут ты весь такой пиздатый со своим рестораном. Закажем еду на дом и посмотрим какую-то тупую комедию – идеально, – заявляет Кит, с недоумением глядя на мой прикид. Мол, чего вырядился? – Но, Китти, нам так редко удается куда-то выбраться… – ною я, начиная стягивать удавку галстука. – Даже не начинай. Сходим куда-нибудь на выходных, – отмахивается как от надоедливой мухи он. – Я буду занят, обещал встретиться с Йо, – вздыхаю, понимая, что весь мой план накрылся медным тазом. И когда представится подходящая возможность, чтобы сделать все красиво – неизвестно. – Тогда еще когда-нибудь, – торопливо говорит он, набирая номер доставки. Невесело усмехаюсь. Вот так всегда. Все важные решения откладываются на потом. Мы и так потеряли хуеву тучу времени, плывя по течению. Снимаю пиджак и начинаю расстегивать рубашку. Но Кит останавливает меня. Договорив по телефону, подходит ко мне вплотную и говорит, глядя в упор: – Тебе идет деловой стиль. Очень сексуально выглядишь, – затем медленно застегивает пуговицы обратно. Почему-то этот процесс возбуждает больше, чем самый страстный секс. Китти облизывает пересохшие губы и так сосредоточен на застегивании моей рубашки, что я застываю на месте не в силах пошевелиться. Даже не дышу. Знаю, что так будет всегда. И теперь можно каждый день говорить ему о своих чувствах, обнимать его, заботиться о нем, принимать вовнутрь огромными дозами «вместе» и «навсегда», не боясь загнуться от передозировки. – Минг! – тормошит меня за плечо Кит. – Что ты уже успел натворить? – В смысле? – удивленно смотрю на него. – У тебя лицо подозрительно задумчивое. Думаешь, как отмазаться? – скрещивает руки на груди, напоминая классическую жену из анекдотов. – Ты о чем вообще? – Я слишком хорошо тебя знаю, ты или что-то натворил или только планируешь, – прищуривается он. – Ладно, – сдаюсь я, зная, что он так просто не отстанет, – я хотел, чтобы все было красиво. Но, блять, спасибо за создание романтической атмосферы, – достаю из кармана пиджака бархатную коробочку и резко протягиваю ему. А вот и последний рывок. Чувствую, что этот забег длиною во много лет дался мне нелегко. И от его ответа зависит – одержу победу или свалюсь с ног, уставший и побежденный. – Ты собрался сделать мне предложение? – ошарашено смотрит на меня Кит и мне как-то даже обидно становится. Неужели такой вариант ему никогда на ум не приходил? – Вообще-то, – поджимаю губы, – ты тоже мог его сделать мне. Вроде не один год встречаемся. Сам же говоришь, что сексуальная роль не влияет на гендерную принадлежность. Так мужик ты или не мужик? Где мое кольцо? – теперь уже я строю из себя капризную женушку, которой муж отказал в покупке новой цацки. Кит вытаскивает кольцо, рассматривает его, как опытный ювелир, чуть ли не под увеличительным стеклом изучает. – Хочешь загнать подороже? – язвительно спрашиваю. – Нет, просто… Короче, я купил такое же тебе, – смущенно бормочет и вылетает из комнаты. Моя челюсть чуть не приветствует пол. Кит умеет быть внезапным. Через несколько минут он заходит в комнату и вручает мне коробочку. – Согласен? – прямо в лоб спрашивает он, а я замечаю, что он нервничает. Вытирает влажные ладони о шорты (на пальце уже красуется подаренное мною кольцо), на щеках полыхает румянец, да и голос немного дрожит. – А если отвечу «нет»? – усмехаюсь. – Запихну тебе эту коробочку вместе с кольцом в задницу, – мило улыбается такой родной и любимый ежик Кит. – К таким экспериментам я еще не готов, прости. Поэтому – да. А ты что ответишь? – Я надел кольцо на палец, как ты думаешь, сообразительный мой? Тут без вариантов – да, – отвечает он, а в глазах – счастье. То самое, медовой патокой проникающее в сердце, обволакивающее спокойствием и уютом. Я послушно надеваю кольцо. – Кит, а ты знаешь, что супруги должны удовлетворять желания друг друга? – Мы не будем играть в ту ролевую игру про доктора и непослушного пациента, даже не надейся, – сразу обламывает меня он. – Нет, в том смысле, что в первую брачную ночь я буду исполнять роль невинной невесты. Ты же хочешь сорвать мой цветочек, малыш? – насмешливо выдыхаю ему уже в губы, когда тянусь за поцелуем. Мы целуемся долго, а когда отрываемся друг от друга, он обнимает меня двумя руками крепко-крепко. – Значит, ты хранил себя до свадьбы? Я польщен. – Я вообще идеал во всех отношениях, если ты не заметил, – бурчу в рыжую макушку. – Люблю тебя, чёртов придурок. – И я тебя, рыжее чудовище. Он не начинает меня бить или огрызаться, а хохочет. Я тоже смеюсь, потому что это победа – честная и безоговорочная. Любовь на двоих. Тепло на двоих. Жизнь на двоих. Все делится надвое. Мы тоже. Так правильно, так идеально, так необходимо.