Absinthe

      Ракк медленно кувыркается в воздушных потоках, падая. Мордекай следит за этим своеобразным последним полетом в прицел снайперской винтовки.       — Шесть — Пять, синьорита. В мою пользу.       Аурелия фыркает.       — Пять — Пять, пока он не коснулся земли. И я повторяю: «Мадам» или «Ваша милость». Допустимо также обращение по имени, с добавлением титула. Впрочем, можно опустить лишние условности. Достаточно просто «Баронесса», — она, чуть помолчав, зловеще прибавляет: — Один мальчик тоже никак не мог запомнить, как правильно стоит ко мне обращаться.       Ракк наконец падает на сухую потрескавшуюся почву, распластавшись бесформенной кляксой, конвульсивно дергается, будто пытается встать. Тут же к его туше подскакивают скаги. Дальше Мордекай не смотрит. Он поднимается с куска скалы, на котором лежал, стряхивает серо-фиолетовую пыль с локтей и коленей и без особого энтузиазма интересуется:       — Ты содрала с того мальчика кожу, а потом пустила на сапоги?       Аурелия изгибает левую бровь, прижимает указательный палец к полным, тщательно накрашенным губам. Ее взгляд не выражает ничего кроме холодного любопытства — так смотрят на диковинных зверушек. Но почему-то этот жест и то, как Аурелия держит, ожидая своей очереди стрелять, чудовищно дорогую и столь же чудовищно редкую модификацию «Череполома», бередят в душе Мордекая что-то такое, что прочно ассоциируется у него с облизывающей дуло очередного розового пистолета Мокси, скачущей голышом на механическом быке. В общем, с чем-то очень сокровенным.       — Вовсе нет, — растягивая слова, отвечает Аурелия. — Это было бы слишком вульгарно. Тот мальчик всего лишь лишился руки и ноги. Со временем.       Мордекай в замешательстве чешет подбородок.       — Это типа такая мораль?       — Дружеский совет.       Взгляд Баронессы становится чуть теплее. И Мордекай в который раз думает о том, что у нее удивительно красивый цвет глаз: чистый, прозрачный, как лед. Целое ледяное озеро, уходящее на пару миль за горизонт.       За спиной недовольно шипит Коготь. Довольно тихо, впрочем, — Аурелию он побаивается.       — Кажется, теперь моя очередь, не так ли?       Мордекай кивает, передает ей винтовку, которую они обоюдно выбрали для стрельбы. Стандартная винтовка «Джейкобс», никаких лишних наворотов. В этом поединке все решает только мастерство стрелка. Аурелия принимает ее и внимательно осматривает. Мордекай сглатывает.       В своей жизни он видел очень много снайперских винтовок, женщин — в разы меньше, но тоже повидал достаточно. Но никогда еще он не видел, чтобы женщина и винтовка так смотрелись вместе. То, как Аурелия проверяет оружие после каждого выстрела, выглядит чертовски… неприлично. Мордекай косится на «Череполом» Аурелии, поймав себя на мысли, что хотел бы увидеть этих двух красоток вместе, возможно даже на механическом быке Мокси: позолота на фоне смуглой кожи, металл холодит обнаженный живот, приклад упирается аккурат между бедер, туда, где…       — А-а-ай! — Коготь со всей дури вцепляется ему в плечо и клюет. Даже сквозь наплечник это больно.       Баронесса едва глядит на них, передергивает затвор и направляется к выступу скалы, с которого только что стрелял Мордекай. Он сторонится, пропуская ее, машинально втягивает носом аромат духов, шлейфом тянущийся за ней, чуть прикрывает глаза, смакуя. Аурелия пахнет абсентом, льдом и большими деньгами.       Коготь дважды чихает и снова шипит.       — Если он издаст хоть звук во время моего выстрела, я сделаю из него следующий воротник для своей куртки.       — Брось. Я видел, как ты позавчера скармливала ему ту бурую хрень из твоей тарелки. И тебе это нравилось.       — Шарман! Какая цветистая метафора! Но я настаиваю на «Филе миньон с фуа-гра и соусом из трюфелей», — тянет Аурелия высокомерно, опускаясь на камни, затем, поморщившись, ложится на живот. — И, чтобы ты знал, я считаю эту… этого… это существо необычайно отвратительным.       — Да-да. Мы с Когтем, да и не только мы, уже поняли, как тебе все отвратительны.       — Про тебя я ничего не говорила. — Она, устраиваясь поудобней, ерзает, слегка оттопырив зад.       Отойдя на пару шагов — так ему открывается значительно более интересный вид — Мордекай довольно хмыкает. Сколько бы денег не было вбухано Аурелией в пластических хирургов, их работа определенно того стоила.       — Думаю, если тебя хорошенько отмыть… — продолжает Аурелия, прильнув к прицелу. — Побрить… — Она ведет дулом винтовки чуть вбок, выискивая подходящую жертву. — И как следует вычесать от блох…       Мордекай громко смеется:       — Не пытайся задурить мне голову, синьорита. Я все еще веду.       — Ненадолго. Ха! Шесть — Шесть.       Выстрел у нее выходит чистый и красивый, как рождественская открытка: ракку просто напрочь сносит половину башки. Обезглавленное тело еще некоторое время планирует, как будто не осознавая того, что уже мертво, потом камнем уходит вниз. Мордекай с восхищением выдает длинное ругательство.       — Что за чудовищные манеры! — наигранно морщится Аурелия, но блеск в глазах выдает ее — она принимает восхищение и довольна собой.       — Синьорита, поверь, я умею быть джентльменом. — Мордекай сплевывает, кланяется и протягивает ей руку. — Вот видишь.       Аурелия вновь изгибает бровь, придирчиво оглядывает руку, грязную, мозолистую, всю в царапинах и шрамах, но все-таки вкладывает пальцы в его ладонь. Вопреки всем ожиданиям, пальцы у нее теплые. Мордекай тянет, и Аурелия царственно выпрямляется, оказавшись почти вплотную к нему. Она достает Мордекаю лишь до подбородка. Глядя в прозрачные, как горный ручей, глаза Аурелии, он вспоминает ее последний крышесносный в полном смысле этого слова выстрел, и, не очень хорошо понимая, зачем и что он делает, склоняется к ее губам.       Пытается во всяком случае.       Щеку обжигает льдом. Аурелия надменно улыбается, не делая однако ни малейшей попытки отойти.       «Вот же хладнокровная дрянь!» — с неведомо откуда взявшимся удовлетворением думает Мордекай. Снова наклоняется, успевает перехватить ее руку в паре дюймов от лица.       Тут же льдом обжигает другую щеку. Мордекай хватает Аурелию за запястья, с силой сдавливает, выкручивает. И тогда она четко говорит:       — На колени!       Это звучит как что-то, чему невозможно не повиноваться. Как что-то, что напрямую резонирует с чем-то в мозгах, обещая неземное блаженство. Или неземные же муки, если не повинуешься. Мордекай криво ухмыляется и медленно опускается на колени. Он по-прежнему держит ее за запястья, но теперь он ждет… милости. Аурелия сдергивает с него очки и смотрит в упор. Все так же, не отрывая взгляда, кладет его ладонь себе на грудь.       Их обоих куда-то несет, хотя они не сдвигаются с места. Мордекай гладит Аурелию по бедрам и ягодицам, кажется, даже пытается укусить. Путается в квадриллионе застежек ее куртки, рыча воюет с пряжкой ремня. Он хочет ее всю здесь и сейчас, но получает только, то что позволяет она сама — это бесит и распаляет еще сильнее. Запах абсента и холода, исходящий от ее кожи, настойчиво лезет в ноздри и убивает любую попытку начать связно думать. Аурелия дразнит, приказывает, смеется, отталкивает, чтобы потом на один короткий миг все-таки сдаться.       Это похоже на эридиевый шторм, огненное цунами и снежную лавину. Это гораздо страшнее и одновременно прекраснее, чем все, что он когда-либо испытывал, включая механического быка Мокси.       Мелкое ящероподобное существо подбирается к сапогам, валяющимся на куче остальной одежды. Мордекай равнодушно наблюдает за тем, как оно сначала пытается пожевать носок, потом принимается за каблук и, наконец, отчаявшись, уползает восвояси. Рукоять пистолета неприятно давит под ребра — на Пандоре простительно остаться без штанов, но не без оружия — но Мордекаю слишком лень перевернуться и зверски хочется выпить. Надраться чем-нибудь жгучим или приторно-сладким, лишь бы перестать ощущать на языке вкус Аурелии — ледяную полынную горечь. Внутренний голос подсказывает, что избавиться от этого теперь невозможно.       Рядом, словно прочитав его мысли, тихо смеется Аурелия. Мордекай почти минуту борется с искушением посмотреть на нее. Позорно проигрывает и с идиотским восторгом разглядывает сначала тонкую смуглую лодыжку, лежащую поперек его живота, потом красивой формы бедро, впалый живот, идеальную грудь с маленькими темными сосками. Тело мгновенно реагирует как следует.       — Бедный Искатель с большими мечтами, — говорит Аурелия, по обыкновению растягивая гласные.       — Ты мне льстишь. Наверняка, в своей жизни ты видела… побольше.       — Возможно. Но беднее — вряд ли.       Она потягивается, а Мордекай молчит. Трудно беседовать о бедности с кем-то, кто владеет целой планетой.       — Ничья. — Аурелия задумчиво смотрит вверх, на Элпис. — Опять.       Коготь разражается гневным клекотом в ответ, а Мордекай думает, что, пожалуй, следовало бы его сразу отправить слетать куда-нибудь. В общем, рановато ему еще глазеть на… на все это…       Опять.