Love is the drug

      Наша любовь не походила на обычную. Да и была ли она вообще как таковая? На этот вопрос у меня никогда не найдется ответа. Чувства не вызывали ощущение трепетного тепла по всему телу, влечения с кроткими, робкими поцелуями и аккуратными, греющими объятиями, нет. В них вообще не отводилось место нежности.       Схватка изголодавшихся зверей — вот, на что смахивало сокровенное ощущение, столь пылко воспеваемое другими. Вернее, лишь один являлся хищником: Соло хотел страсти и животного секса. Он накидывался, покрывая кожу на шее жадными и собственническими укусами-поцелуями, оставляя темнеющие синяки, которые болели, стоило едва прикоснуться кончиками пальцев. Обжигающий горячим дыханием мои губы, Наполеон с поспешной нетерпеливостью расстегивал пуговицы на рубашках, пока я незаметно исследовал локоны его темных волос, мягких и шелковистых. И, когда мужчина спускался ниже, царапая трясущееся, изнемогающее тело, я наслаждался жаром, проводил ладонями по буграм мышц на спине, стараясь вырезать острым лезвием в памяти строгие, угловатые изгибы.       Мне бывало страшно. Иногда в бесконечных глубинах глаз Соло отчетливо виднелась безразличная пустота. В порыве страсти погружаясь в дикие, жаждущие омуты напротив, я не замечал в них ничего, кроме пелены, которая перекрывала дымкой тумана всепоглощающую бездну. Казалось, желание и безумная похоть украдкой перелились в тело, нажимая на красную кнопку безвозвратного выключения рассудка. Иллюзия могла длиться всего жалкое мгновение, до того, как я снова отведу взгляд, страшась другого и невыносимо холодного — ответного. Это пугало до дрожи, переходящей в очередной оргазм.       Но кто я такой, чтобы упрекать американца. Мужчина — повелитель своего разума. А я — только игрушка.       Я приходил к нему по вечерам, постоянно пытаясь завязать с привычкой, именуемой Наполеон Соло. Обещал: больше подобного не повторится. Ты не позволишь трахать себя, словно дешевую проститутку, унизительно, неправильно. Любить его — ненормально, а я, черт возьми, сумасшедший!       Но я вновь стучался в дверь и отдавался, не сумев преодолеть собственное кричащее внутри «хочу».       И Наполеон в очередной раз стягивал одежду, властно толкал меня, податливого и разгоряченного, на кровать, а я вовсе не мог отвернуться, завороженный и потрясенный каждым грациозным и резким движением, будто влюбленный юнец. Сливаясь в единое целое по ночам, днем мы становились партнерами, агентами, которые усердно притворялись, что будут невероятно счастливы поскорее закончить дело и разойтись.       Мы тщательно хранили секрет. Отношения, напоминавшие извращение, больной вымысел. Наша любовь строилась на пошлости, бескрайнем разврате со стороны Соло… и на моих искренних чувствах, которые Наполеон не хотел замечать.       Или попросту пользовался.       Но разве я был против?