Её эмоции

Восторг. Невероятное, ни с чем не сравнимое чувство, когда хочется подпрыгивать и выкрикивать бессвязные глупые фразы. Большинство людей стремятся испытывать именно эту эмоцию. Но Феликс Агрест — не большинство. И потому когда юноша в двестидвадцатьпервый очередной раз за неделю испытывает фантастически мощное ликование, то он страшно напрягается. Его соулмейт вообще когда-нибудь расстраивается? Или только и делает, что радуется да дурачится? Феликс глубоко вздыхает. Несерьезная родственная душа ему не нужна от слова совсем. И если его соулмейт, соулмейт интроверта-флегматика, окажется позитивным человеком, то значит, у Судьбы присутствует-таки чувство юмора. Беда в том, что у Феликса этого чувства нет…

***

Уверенность. Спина невольно вытягивается, как струна, и гордо вздергивается подбородок. Феликс корчит гримаску. Мало того, что она жизнерадостная, она ещё и дама без комплексов жутко решительная. Да уж, с такой родственной душой точно не соскучишься. Из-за неё ему то хочется на стол взобраться и броситься вниз от переизбытка внезапно свалившегося на бедные плечи счастья под потрясёнными взглядами отца и Натали, то обнять первую попавшуюся подушку и закружиться с ней в вальсе, то улыбнуться всеми тридцатью двумя зубами бешеным поклонницам, требующим автограф. Феликс отчаянно ищет повод для того, чтобы понервничать и попереживать, своеобразным способом пытаясь отомстить соулмейту. Но его эмоции не такие сильные, как её. И потому парень снова скачет чуть ли не на одной ноге от неожиданного приступа энергичности и воодушевления.

***

Тоска. Феликс не верит, что это испытывает она. Но его будто бы придавливает к земле гигантским тяжёлым камнем — с каждой секундой все сильнее и сильнее. Феликс слабо мотает головой. Феликс вдруг улыбается. — Пожалуйста, прекрати грустить, — шепчет он, старательно смеясь. Получается не очень громко и не очень звонко, но Феликсу плевать. Главное, что его родственная душа, похоже, начала успокаиваться и возвращаться в своё обычное состояние. Камень постепенно перестаёт давить на него. И даже улыбка становится шире. — Можешь сколько угодно доводить меня до дикого восторга, — говорит Феликс, не задумываясь о том, что она вряд ли услышит его слова, — только, пожалуйста, никогда не тоскуй. Пусть я тебя ни разу не видел, зато чувствовал. И знаешь что? Я чуть-чуть влюбился в твои эмоции. Я, неприятный нелюдим, почти что влюбился в тебя, неповторимо-яркая девчонка, и удивляю тем самым самого себя. А знаешь, что самое изумительное? То, что я признаюсь в этом.