_________
У Гарака изящные пальцы, чуткие и с немного более длинными ногтями, чем этого ожидаешь от мужчины. Джулиан заметил это в первый же миг — когда ладони Гарака легли ему на плечи, и всякий раз после он обязательно смотрел на них, изучая украдкой и надеясь, что это незаметно со стороны. Мысленно он видел, как эти пальцы скользят по ткани, как они пробегают по шву — с удивительной придирчивостью, ведь наверняка Гараку достаточно только коснуться, чтобы определить качество работы другого портного. Джулиан старается не представлять, как эти же пальцы могут дотрагиваться до кожи, как они могут ощущаться, каковы они — прохладные в отличие от человеческих. Старается не задумываться на подобные темы, потому что совершенно точно ничем не смог бы добиться такого внимания. Пустые мечты ничуть не помогают, только терзают, и Джулиан гонит их так старательно, как умеет. И все же всякий раз, как он встречает Гарака, он не может сдержать улыбку. Во время ленча он украдкой опускает взгляд, чтобы увидеть, как музыкально пальцы перемещаются по столу, обхватывают стакан с соком, взлетают в воздух, если Гарак рассказывает что-то столь эмоционально, что часть мыслей подкрепляет жестикуляцией. Джулиан искренне не понимает, отчего же они действительно беседуют, ведь на фоне Гарака он выглядит неуклюжим и неинтересным мальчишкой. Наверняка совершенно пустым. И конечно, он не смеет, никогда не посмеет задать прямой вопрос._________
В какой-то момент Гарак ловит себя на том, что его день кажется неполным, если в нем хотя бы раз не промелькнула улыбка доктора Башира. Пусть брошенная не ему. Пусть замеченная украдкой, когда Башир проходил по променаду в сторону турболифта или обратно в медотсек. Или еще куда-то. В конце концов, у офицера Звездного флота, должно быть, много дел и служебных обязанностей. Гарак не претендует на то, чтобы проводить с Баширом больше времени, чем тот готов уделить ему. Ленч раз в неделю — не так уж мало, когда ты совершенно один и покинут всеми. Когда ты давно привык не ждать и этого. К тому же иногда бывали внеплановые встречи, ужины и мимолетные диалоги — приятные сюрпризы, тщательно выверенные, пусть Гарак ни за что бы в этом не признался. Но себе он не мог лгать. Он сам дарил себе все эти сюрпризы, выглядевшие столь естественными, столь ненамеренными, что иногда он позволял себе поверить в то, что между ними в самом деле существует какое-то притяжение, что доктор Башир попадается в его ловушки и расставленные сети вполне сознательно. И все же было бы слишком наивно полагать, что он не выдает желаемое за действительное. Это были наивность и неопытность. А вовсе не притяжение._________
Голос одиночества — бесцветный, пустой, тянущий — уверяет в бессмысленности и никчемности, в бесполезности всех стараний. Его не так легко заглушить. Особенно потому, что Джулиан не помнит ни дня, когда бы тот замолкал. Раз невозможно ничего изменить, значит, остается привыкнуть. И Джулиан привыкает настолько, что не замечает, когда голос меняется. Это не происходит внезапно — утром, вечером или когда-то еще. Джулиан неожиданно обращает внимание, что внутри себя продолжает разговор с Гараком, слышит его голос — поверх привычного серого и монотонного — когда это длится уже какое-то время. Одиночество не уходит полностью, но уступает и замолкает, пока внутренний Гарак предается метафорам, излагая ту или иную концепцию. Новый голос прорастает, вплетается в мысли — и звучит так отчетливо, точно Гарак стоит позади. Но его там нет. Вероятно, они увидятся за ленчем послезавтра — не раньше. Джулиан не позволяет себе забыть, что как бы ни был приятен этот голос, он остается лишь иллюзией. И сам Гарак вряд ли когда-нибудь согласится заполнить собой пустоту его одиночества._________
На станции холодно, но это ничто в сравнении с холодом в сердце, разворачивающим щупальца каждый раз, когда доктор Башир предпринимает очередную попытку вступить в отношения с какой-нибудь легкомысленной — или не очень — особой. Гарак снисходительно улыбается его рассказам. Правда, они случаются столь редко, что только убеждают его в том, что эта сфера жизни любезного доктора для него закрыта. В самом деле, ниша их разговоров — литература, культура и политика. Разве не сам Гарак задал вектор еще в первую их встречу? Разве не понимал он, что юный доктор из Звездного флота ничего не смыслит во флирте, пусть и флиртует с ним столь соблазнительно? Даже если Гарак интересен ему, то лишь как очередная загадка, которую пытливый ум Башира хочет разгадать. Глупо мечтать о чем-то еще. Мечтать в принципе глупо — и Гарак знает об этом слишком хорошо._________
Джулиан не сразу понимает, что неосознанно старается поймать взгляд Гарака. Тот скользит по променаду, по людям и лицам, подобно блику света, пойманному зеркальной поверхностью, и Джулиан впервые замечает, каким внимательным и цепким он может быть. Но ему мало оставаться лишь одним из череды привлекающих взгляд Гарака объектов. В стремлении оказаться единственным, к кому он обращен, Джулиан все чаще избыточно откровенен. Он привык слышать и вести мысленный диалог с воображаемым Гараком, но этого слишком мало. Джулиану так хочется услышать мнение Гарака настоящего, что он не может сдержать в себе даже то, о чем говорить не стоит. Услышать… или увидеть, как меняется выражение лица? Поймать взгляд и... Обнаружив эти мысли, Джулиан резко замолкает, а после переводит разговор. В последний момент он опускает глаза, словно испугавшись того, что на самом деле может прочесть во взгляде кардассианца. Будет ли там что-то, кроме вежливого равнодушия? Очередной ленч заканчивается, и Джулиан выходит из реплимата, подавляя мучительное желание обернуться. Кажется, что Гарак смотрит ему вслед. Ощущение чужого взгляда, прожигающего точку между лопатками, столь ярко, что Джулиан едва не верит ему, но в последний миг напоминает себе — Гарак не станет провожать его глазами._________
Что-то меняется, когда из строя выходит имплантант. Меняется настолько неуловимо, что Гарак отказывается в это верить. Не может же быть, чтобы доктору Баширу... чтобы Джулиану в самом деле было не все равно? Нет. Конечно же, нет. Ведь в первую очередь он федеральный врач, а значит, спасать жизни — его долг и призвание. К тому же у друзей так принято. Сочувствие глубоко противно Гараку, оно вызывает почти неконтролируемую ярость. И горечь. Потому что сочувствие так просто перепутать с тем, что он действительно хотел бы, чтобы Джулиан испытывал к нему. Он срывается снова. Говорит страшные вещи, которые оттолкнули бы кого угодно, но Башир только смотрит на него большими печальными глазами и молчит. А затем отгораживается стеной профессиональной этики. И от этого еще больнее. Гарак предпочел бы, чтобы любезный доктор с отвращением отверг его общество, позволил ему умереть и окончить свои страдания, чтобы он отказался от попыток спасти Гарака от того, что стало неминуемой расплатой за слабость. И Гарак не может признаться даже себе, что на самом деле он так отчаянно хочет прямо противоположного. Чтобы Джулиан понял его. Чтобы принял таким, каков он есть — столь далеким от идеала, а тем более — идеалов Федерации. Чтобы случилось чудо и сочувствие оказалось чем-то другим. Чтобы невозможное стало возможным. Гарак хочет этого так сильно, что чудо случается — и он остается в живых._________
Что-то меняется, когда Гарак утрачивает всякую любезность и становится ядовитым и резким — в отношении всей станции и Джулиана в частности. Будто сквозь него проглядывает нечто темное и пугающее, и Джулиан не сразу понимает, что это боль. Он пытается помочь, но Гарак отталкивает его и говорит неприятные вещи. Гарак отвергает его помощь, и за всем этим Джулиан видит, как отвергают и его чувства — выросшие тайком, глубоко внутри, такие хрупкие и такие безответные. Джулиан сдерживает эмоции, убеждая себя — Гарак не контролирует этого. Ему больно, так больно, что он, подобно раненому животному, готов ударить любого, кто подойдет достаточно близко. И нельзя винить его за это. Джулиан профессионал, он не станет принимать жестокие слова на свой счет, он выполнит долг, что бы Гарак ни сказал ему, как бы ни старался уничтожить те отношения, что между ними сложились. Отношения?.. Джулиан напоминает себе, что совместные ленчи и редкие обеды — это не отношения. Что они даже не друзья. Что он почти позволил иллюзии взять верх над разумом — дал воображаемому Гараку говорить слишком часто. Боль разрастается внутри. И умножается многократно, когда, объятый синдромом отмены, Гарак говорит ему прямо: «Я ненавижу вас». Джулиан словно и сам умирает в тот момент. Гарак приходит в себя на краткие мгновения — он опять изменился, и взгляд его, на этот раз обращенный только на Джулиана, скрывает совсем не ненависть. А может, Джулиан только хочет в очередной раз убедить себя, что это — не ненависть. Он согласен простить Гараку все что угодно за этот взгляд, за прохладное прикосновение пальцев, за мягкость голоса. Простить даже ненависть, если та все же спряталась где-то у него в груди. Он готов почти на все, лишь бы Гарак остался в живых. И этого оказывается достаточно, чтобы совершить невозможное._________
Без имплантанта справляться с подавленностью становится куда сложнее. Оказавшись вновь в одиночестве своих апартаментов, Гарак ощущает особенно ярко — как если бы чувства слепили глаза — что больше так продолжаться не может. Что сомнения сточили его под корень, отравили единственную радость — обретенную почти случайно и оттого особенно значимую. Гарак долго смотрит в темноту прямо перед собой. Затем поднимается и выходит навстречу любому ответу, который Джулиан мог бы ему предложить._________
— Я ненавижу вас, — снова повторяет переставший быть отзывчивым собеседником воображаемый Гарак, и Джулиан поднимается, больше не в силах этого выносить. Даже если Гарак действительно испытывает по отношению к нему лишь ненависть, Джулиан должен объясниться с ним. Оборвать собственные попытки жить иллюзиями. Ему требуется ответ, и пусть он снова заставит умереть внутри, Джулиан выходит из своих апартаментов, преисполнившись решимости прямо сейчас наконец-то поставить точку._________
Коридоры станции пусты в это время. Приглушенный свет точно позволяет скрыться от посторонних глаз. Некому увидеть сомнений, некому услышать шагов. Никто не окликнет. Сердцебиение мешает дышать, заставляет замирать снова и снова, путает мысли. Кто-то идет. Навстречу. Еще один взгляд — столь же ищущий. И невысказанный вопрос, застывший на губах — тот же самый. Расстояние сокращается до метра. Достаточно, чтобы в полумраке ночного освещения увидеть глаза друг друга со всей ясностью, прочесть в лицах друг друга то, что ни один не решается высказать сразу. — Вы здесь… Гарак… — Джулиан?.. И в тот же миг волна сомнений почти выходит из-под контроля. — Я должен… — Мне нужно… — ...поговорить с вами, — заканчивают они одновременно. Кончики пальцев непроизвольно встречаются, будто каждый из них прикасается к стеклу, однако никакой прозрачной преграды нет, есть лишь ощущение тепла — или прохлады? — кожи другого. — Вы ведь не можете... — Вы ведь не чувствуете... Соприкосновение — электрический ток. Он пробегает до позвоночника и скатывается вниз лавиной чувств, сдерживаемых слишком долго. — Я… — ...люблю… — ...вас. Дыхание смешивается, губы встречают губы. И сомнениям просто не остается места между ними.