Просто послушай

В конце очередного небогатого событиями дня патрулирования Артур разделяет трапезу со своими рыцарями и довольно быстро удаляется на ночлег. Мерлин следует за ним, а Гвейн не может не думать о том, что будет между этими двумя сегодня ночью. Воображение услужливо рисует картинку, как они снимают туники и брюки, переодеваются в ночное и забираются под слои одеял, прижимаясь друг к другу. Прошлым летом Гвейн слышал, как Мерлин жаловался, что Артур горячий как печка, однако, с начала этой вылазки Мерлин ни разу не упоминал об этом. – Завтра должны быть уже дома, если ничего не произойдет в пути, – говорит Ланселот, подбирая прутик и начиная ломать его на кусочки, бросая их в огонь. – Я бы отдал годовое жалование за горячую ванну и теплую постель, – соглашается Гвейн. – Ну, у нас хотя бы есть палатки. Гвейн не может удержать ухмылки и кивает в сторону палатки Артура: – Без сомнений, они весьма теплые. – Согласен, – откликается Ланселот, опуская взгляд. Его плечи напряжены и сгорблены то ли от холода, то ли от одиночества, навалившегося тяжелым грузом. Гвейн знает по себе, каково это. Они друзья, конечно, но дружба не согреет постель в холодную ночь и не коснется поцелуем твоих губ, сглаживая неприятности прошедшего дня. – Свобода, увы, еще не все, – говорит он, просто позволяя словам соскользнуть с губ. – Ты жил без правил долгое время. Тебя не беспокоит это сейчас? Он уже довольно долго рыцарь, чтобы привыкнуть к новой жизни, к обязанностям, которые принесло это рыцарство, однако, он уже достаточно привык к тому, что его жизненный путь так извилист, что новые обстоятельства будут причинять ему неудобства. – Совсем нет. Не обращай внимания, я немного устал сегодня к вечеру, – говорит Гвейн. Он не может сказать Ланселоту всю правду. Он не посмеет обрушить ее на него. Гвейн закрывает глаза и позволяет себе на один короткий миг представить Ланселота, теплого и желанного, тянущегося к нему, и Гвейн привлекает его к себе, как Артур Мерлина сейчас. Наверное, они лежат, прижавшись друг к другу, Мерлин в объятиях Артура, дрожащий от холода и греющийся горячим дыханием принца, зарывается носом в его волосы, а ноги Артура переплетены с холодными ногами юноши. Гвейн смаргивает и качает головой, отгоняя подобные мысли. Он не винит Артура и Мерлина в том, что они согреваются этим вечером вдвоем, оставив рыцарей у костра. Если бы у остальных был кто-то, кто мог бы подарить тепло, они бы сделали то же самое. Но приходится согреваться элем и историями о жизни до того, как они стали рыцарями. Элиан, Леон и Персиваль сидят по другую сторону костра, который уже почти потух. Надо бы подбросить полено, думает Гвейн, хотя ради этого придется растерять все то тепло, которое он успел сохранить, завернувшись в плащ и одеяло. Он смотрит на костер, желая, чтобы он разгорелся. Не первый раз уже рыцарь завидует способностям Мерлина. Он оборачивается и смотрит через плечо на палатку Артура. Гвейн больше чем уверен, что Мерлин согревает ее не только известным способом. Прежде, чем он все-таки находит в себе силы встать и сходить за поленом, Персиваль поднимается, разминая затекшие плечи и зевая, и идет к поленнице. Гвейна всегда поражало, как Персиваль может так быстро двигаться при его-то комплекции. Наверное, все дело в правильной мотивации. Однако прежде чем Гвейн успевает закончить свою мысль, Персиваль возвращается к костру, подбрасывая поленья в огонь, а сам накидывает одеяло на плечи и садится на свое место. Элиан придвигается к нему ближе, словно пытаясь сохранить хоть немного тепла. Языки пламени лижут потемневшее небо, искры вырываются из костра, а подброшенные поленья занимаются огнем. Пламя поднимается выше и уже почти скрывает от Гвейна рыцарей, сидящих по другую сторону. Он видит лишь их очертания через желтовато-оранжевое зарево костра. И вот тогда-то он и слышит это. Он не уверен поначалу, что это ему не показалось, пока он не смотрит на Ланселота. Гвейн ловит его взгляд. Рыцарь хмурит брови, когда Гвейн кивает в сторону палатки, а его рука автоматически сжимается на рукояти кинжала. Ланселот сдвигает одеяло, выпростав руку и предупреждая действия товарища. Гвейн коротко кивает и осторожно отгибает край своего покрывала, чтобы, если потребуется, быстро скинуть его. Напряжение висит в воздухе. Холодок пробирается под откинутое одеяло, а он и Ланселот – оба задерживают дыхания и слушают. Иди ко мне, Мерлин. Громкий шепот звучит низко и интимно, на выдохе. Гвейн невольно вспоминает вкус имени Мерлина на своих губах, когда он думал о том, как юноша будет выгибаться под ним. Но Мерлин принадлежит Артуру и всегда принадлежал. Невозможно представить Мерлина ни с кем другим. Со временем чувства Гвейна изменились, и прежние мечты ушли без следа. Несмотря на довольно сильное влечение к Мерлину, Гвейну потребовалось не так уж много времени, чтобы понять, что он и Мерлин лучше подходят друг другу в качестве друзей. К сожалению, подобное, кажется, было справедливо и в отношении Ланселота, хотя Гвейн все еще лелеял надежду. Мерлин был самым лучшим другом, которого только можно было пожелать, а вот с Ланселотом они подходили словно ключ к замку, словно части одного целого. Они такие разные внешне, и все же, когда узнали друг друга лучше, поняли, что у них много общего. Ланселот испытывает те же чувства к Артуру, что и Гвейн – к Мерлину. Их преданность не понимают многие, но им никогда не нужно объяснять что-то друг другу. Рассудительность Ланселота успокаивает эмоции Гвейна. Он слушает, когда Гвейну надо выговориться, и решительно останавливает его, когда Гвейн не может остановиться сам, потакая удовольствиям, просто положив ладонь на его плечо и словно удерживая его от опасности погрязнуть во всех возможных пороках. Гвейн тоже помогает ему: из его спокойной гавани он порой подталкивает Ланселота к грани, которую тот никогда бы сам не посмел переступить. Гвейн получает больше улыбок и смеха от Ланселота, чем кому-либо удавалось получить, убеждая, что потакать своим желаниям это на самом деле очень полезно. Ланселот утверждает, что он бы предпочел быть один, чем в окружении товарищей, но Гвейн чувствует, что на самом деле это не так – пустая бравада. Ланселот хочет быть в компании, почти также, как и сам Гвейн. И снова звук, почти хныкание. Гвейн выдыхает с облегчением и закрывает глаза, когда Ланселот отпускает его руку. Они оба молчат, хотя Гвейн думает, что, наверное, ему следует начать рассказывать какую-нибудь историю, чтобы заглушить звуки, которые могут снова раздаться из палатки Артура и Мерлина. Но в голове пусто, ничего не приходит на ум, а все потому, что Ланселот смотрит на него своими карими глазами, пристально, внимательно. Отсвет от огня окружает его лицо ореолом, будто ласкает его кожу, и лицо словно сияет. Следующий стон из палатки за их спинами уже ниже, громче, отчаяннее. Голос Мерлина заглушен, как будто он пытался сдержать этот стон, утыкаясь в плечо Артура, или сам Артур накрыл ладонью его губы. Остается только удивляться, как другие рыцари еще не услышали их, думает Гвейн. Так странно и неожиданно быть свидетелем подобной нежности от двух самых сильных людей в Камелоте. Мысли снова увлекают его. Артур и Мерлин, раздетые, обнимают и прижимаются друг к другу. Гвейн моргает, глядя на Ланселота, и отводит взгляд, боясь, что тот сможет прочитать его мысли и увидит то, о чем он мечтает. Мерлин на коленях перед своим принцем, оборачивается назад, глядя на Артура и цепляясь за его бедро. Или Артур, ласкающий языком бледную, прохладную кожу Мерлина, кружащий по розовым бутонам сосков, облизывающий его длинные тонкие пальцы. Гвейн почти по-настоящему чувствует их запах, возбуждение, видит их растрепанные волосы, ощущает прикосновение грубой ткани туники Артура, когда Мерлин стаскивает ее с принца, и нетерпеливую дрожь обоих. Он не может больше сидеть тут просто так, близко к Ланселоту, к тому, кого он так отчаянно хотел и не мог взять, и, слушая, как его друзья разделяют страсть. Боль в груди усиливается, опутывая его, и Гвейн уже не уверен, сможет ли он вздохнуть полной грудью. Он шевелится, прочищает горло, намереваясь попрощаться с остальными и уйти спать, однако, стон Мерлина прерывает его, чистый и достаточно громкий для того, чтобы разобрать слова. Ммм… Артур. Боже, ты такой горячий. Я хочу тебя. Не могу больше терпеть. Мы можем… Гвейн мгновенно застывает, встречаясь взглядом с Ланселотом. Тот выглядит совершенно уставшим, его взгляд отяжелел, а голова слегка запрокинута назад. На один миг Гвейн думает, что, если он сейчас коснется его, притянет к себе, то сможет пробиться через маску чести и достоинства и отыскать в его сердце страсть, которая, он был уверен, скрывается за внешним благочестием. Однако, Гвейн понимает, что как только он переступит черту, он не сможет повернуть назад. И если Ланселот не готов, то Гвейн все разрушит сам. Он отворачивается, закрывая глаза, чтобы обрести контроль. Черт бы побрал этого Артура за то, что ему приспичило зажать Мерлина именно сегодня! Ему холодно, он устал и пропах запахом кожи седла и дымом от огня. Вряд ли он сейчас может вызывать желание, если даже попробует соблазнить Ланселота в таком виде, в холоде, да и к тому же прям тут. Это неуважение, оскорбление для благородства Ланселота. Гвейн снова смотрит на Ланселота, который отвечает ему осторожным, пристальным взглядом. Заставив себя улыбнуться и поведя плечами, Гвейн подается вперед и хлопает его по плечу, мысленно надеясь на то, чтобы Мерлин и Артур замолчат. Леон зевает и говорит, будет первым нести вахту. Нет, если Леон что-то услышит и потом будет отпускать пошлые шутки на этот счет, – это будет отвратительно. Для Гвейна почему-то жизненно важно, чтобы в палатке Артура сейчас было тихо. И чтобы Ланселот, напряженный и притихший, был рядом с ним. Он так сосредотачивается на этих мыслях, что пропускает мимо ушей то, что говорит Леон. Тот скользит взглядом по ним обоим с понимающей улыбкой, и уходит в свою палатку. Они молчат, когда он уходит, а из палатки принца снова раздается шепот и шорох ткани. – Скажи мне, что хочешь этого, – голос Артура хриплый и тихий, но они слышат каждое слово. – Я хочу услышать это. Шепот Мерлина прерывается стонами, низкими, отчаянными. Артур намеренно тянет время, хотя Мерлин торопит его. – Я хочу почувствовать твой член в себе. Хочу, чтобы ты трахнул меня… Желание так густо разливается в воздухе, что кажется, его можно порезать на части и подать как пудинг. Его тело дрожит от желания, член прилип к животу, плотно заключенный в брюки, и наливается вопреки его отчаянному сопротивлению этой страсти. Боже, он не может этого сделать. Он обливается потом на холодном воздухе и не знает, что теперь делать. Это замкнутый круг и нет выхода, кроме того как ускользнуть в свою палатку, обхватить вставший член рукой, приласкать до боли напряженную мошонку, и надеяться, что ему повезет и Ланселот не войдет как раз в этот момент. Он смотрит на Ланселота слишком долго, мысленно содрогаясь от своих невысказанных желаний, а потом откидывает одеяло вновь. И в этот момент Ланселот останавливает его, накрыв рукою его руку и крепко сжимая его. – Подожди, – мягко, тихо говорит он. Совсем как голоса в палатке принца. И Гвейн смотрит в его глаза, не смея двинуться. – Ланселот… – Останься, – его голос дрогнул, а теплый взгляд Ланселота становится слишком горячим, пристальным, внимательным. – Просто послушай. Пальцы Ланселота с силой сжимают руку Гвейна, и он смотрит на их руки, на напряженное запястье Ланселота, а потом на его челку, которой тот позволил упасть на лицо, скрывая его и словно пытаясь спрятать что-то, что Гвейн мог заметить. Если Ланселот все-таки решится сделать первый шаг, Гвейн не даст ему остановиться на полпути. Он хочет заглянуть в его глаза, хочет знать, чего же на самом деле Ланселот желает. Гвейн протягивает руку и убирает пряди с лица Ланселота. Иди сюда. Оседлай меня. Да… Вот так. Я хочу посмотреть на тебя. Боже… Ты прекрасен. Он не смеет произнести ни слова, не хочет испугать Ланселота и разрушить все, что происходит между ними сейчас. Ланселот подается вперед и просовывает их переплетенные руки под плащ, устраивая на своем напряженном бедре. – Ты такой теплый, – говорит Ланселот, словно эхом на слова Мерлина, и кладет раскрытую ладонь Гвейна на свою ногу, неторопливо ведя ею наверх. – Я хочу… Спокойный, теплый взгляд его глаз затуманен, когда он смотрит на Гвейна. – Скажи мне, – шепчет рыцарь, выдыхая каждое слово. Ланселот прикрывает глаза на несколько мгновений. – Большего, – наконец, отвечает он. – Не только это. Больше. Все. Я хочу всего тебя. Гвейн вздрагивает и кивает. Вот оно, их начало. – Скажи это еще раз. Ланселот мягко улыбается и ведет его руку еще выше, касаясь внутренней поверхности бедра и, наконец, достигая паха. Он едва успевает вздохнуть, как Ланселот скользит его ладонью по горячей выпуклости прямо под поясом своих брюк. – Я хочу всего тебя, Гвейн. Ланселот убирает руку, когда очередные звуки раздаются из палатки – шуршание нетерпеливо стаскиваемых вещей, – но Гвейн не отстраняется и не оглядывается. Он и так может представить, что это Мерлин опускается на колени перед Артуром или это принц, двигаясь, цепляет каждый раз матерчатый полог палатки. Голос Мерлина низкий и приглушенный. И если бы они сейчас с Ланселотом не молчали, то не смогли бы расслышать его. … смотрел на тебя весь день. Хотел тебя все это время. Просто… Быстрее. Быстрее. Глубоко вздохнув, Гвейн не отводит глаз от Ланселота и придвигается, пока их плечи и колени не касаются друг друга. От этого прикосновения Гвейн вздрагивает, хотя между ними четыре слоя одеял и одежд. Он может только догадываться, о чем думает Ланселот – насколько сильно, должно быть, он хочет Гвейна, раз отбросил прочь свои принципы и так нетерпелив. Теперь пути назад нет. Только если сам Ланселот не остановит его. Теперь все в этом проклятом лагере будут знать, чего больше всего хочется Гвейну. Ланселот хочет его. На другой стороне костра Элиан что-то бормочет, а низкий баритон Персиваля отвечает ему коротким смешком. Гвейн смотрит на них, однако, языки пламени и дым, ставший гуще, скрывают их. И все, что он может предположить, так это то, что они, возможно, тоже заняты чем-то подобным. Мягкие звуки позади них становятся все громче и громче, и этого достаточно для Гвейна – он прикрывает глаза и старается изо всех сил не позволять себе безудержные фантазии насчет Мерлина и Артура. Или Ланселота. Он удивленно вскидывается, чувствуя руку Ланселота на своем колене. Его глаза широко распахнуты, он осторожно смотрит на Гвейна, как будто сумел прочесть его нетерпение, хотя как Ланселот смог догадаться, он не имеет ни малейшего понятия. Он знает, каково это, знает, каким невозможным может быть первое прикосновение. Его скулы напряжены, а на лице читается решимость. Рука уверенно скользит выше, под плащ Гвейна и останавливается на теплом и напряженном бедре. Ланселот закусывает губу, и Гвейну приходится глубоко вздохнуть. Еще и еще раз. Оставаться спокойным так тяжело. Он касается пальцами завязки на брюках Ланселота, но останавливается, готовый в любой момент развязать узел, но ждет, пока тот не кивает в знак согласия. Гвейн расправляется с завязкой в один прием, Ланселот пристально смотрит на складки одеяла, как будто может видеть через них, что тот делает. Отрывистый смех Элиана разносится над лагерем, и Гвейн снова бросает взгляд через костер. Элиан не смотрит на них, а дым достаточно густой, чтобы скрыть их. Вздохи Мерлина становятся более частыми и громкими, и даже стенки палатки не защищают – словно он совсем рядом с ними. Его всхлипы, однако, прерываются, словно ему заткнули чем-то рот, и вскоре Мерлин снова глухо стонет, как будто кусает плечо или руку Артура. Под аккомпанемент этих звуков Гвейн скользит кончиками пальцев по обнаженной коже Ланселота. Он горячий словно огонь по сравнению с холодными пальцами Гвейна. Ланселот запрокидывает голову назад, закрывает глаза, а частое дыхание облачком срывается с его губ. Гвейн проводит кончиками пальцев вниз и нежно ласкает мягкую теплую кожу его мошонки, а потом решается двинуться дальше, мягко касаясь двумя пальцами плоти позади. Ланселот чутко реагирует на каждое прикосновение, его былое притворство пропадает. Он двигает бедрами на каждое касание пальцев, разводя ноги шире и усиливая хватку на бедре Гвейна. Шшш… Расслабься. Такой тесный. Мерлин… Ты всегда такой тесный для меня… Ритмичное шуршание о ткань палатки такое медленное, что член Гвейна напрягается еще больше, но он все равно подстраивает движение руки вдоль члена Ланселота под этот темп, сдвигая крайнюю плоть с головки его плоти каждый раз, двигаясь вверх-вниз. Ланселот вскидывает бедра от каждого его движения, подстраиваясь под мягкие ритмичные звуки в палатке. Он упирается ногами, с силой вдавливая каблуки сапог в мерзлую землю. Гвейн ласкает его в невыносимо медленном темпе­, который задают Артур и Мерлин, и думает, делает ли принц это специально, вовлекая слугу в эту игру, или же Мерлин и правда такой тугой. Каждый. Гребанный. Раз. Ланселот, наверное, такой же. Невозможно тесный. Гвейн почти уверен, что Ланселот никогда не был раньше с мужчиной. Иначе бы он обязательно упомянул об этом. С другой стороны, он ни разу не упоминал и о своих женщинах, никогда не уходил в компании хотя бы одной. О боги… Может, у него вообще никого не было. Гвейн не верит, что ему настолько повезло. А еще это гребаное чудо, что они делят с Ланселотом одну палатку, и что он, оказывается, испытывает к Гвейну гораздо большее, чем тот думал, и что потянулся сейчас к нему вот так. Все это какой-то невероятный дар и огромное облегчение. Гвейн провел слишком много ночей, страдая от эрекции, которая неизбежно возникала, когда он видел, как Ланселот раздевается, умывается или спит. Или дышит. Он само воплощение чистоты. Порядочный и честный, и если Гвейн и хочет чего-то большего, чем быть им, то это только прикоснуться к нему, быть рядом с ним, окружить себя им и почувствовать его. И последнее, чего он хочет, так это разрушить все, что между ними, запятнать. Но боги, как же сильно он желает каждую частичку того, что Ланселот захочет ему подарить! И вот сейчас эта чистота в его руках, заполняет его руку, нежный, словно шелк, которым обернут эфес его меча, словно огонек в его ладони. Плоть Ланселота длинная, внушительных размеров и не помещается целиком в его кулак, так что головка каждый раз обнажается, когда рука Гвейна движется к основанию. Мерлин уже что-то неразборчиво бормочет под пологом палатки, умоляя, каждым жадным стоном, снова и снова. Артур контролирует себя хуже, не осторожничает. Ты такой горячий. Такой тугой. Как будто я раньше не трахал тебя. Тише, тише. Дыши. Позволь мне… Пожалуйста… Наверное, это первый раз, когда Гвейн слышит это слово из уст Артура. Интересно, что же настолько вдохновило его, что принц сказал «пожалуйста» Мерлину? Как Мерлину удалось заставить его сказать такое? Может быть, Артур сейчас между ног Мерлина, ласкает губами его плоть. Его блондинистая голова ритмично движется между широко разведенных бедер Мерлина, а пальцы, влажные и нетерпеливые, осторожно готовят юношу. … хочу тебя… Пожалуйста… Пожалуйста, быстрее… Гвейн скользит между ног Ланселота, касаясь пальцами нежной чувствительной кожи, закрывая глаза и представляя, что это его волосы сейчас касаются бедер Ланселота, как если бы он был между его ног, целуя каждый участочек его тела в предвкушении удовольствия. Ланселот напрягается, когда Гвейн снова обхватывает его плоть. Большим пальцем он размазывает капельку смазки по шелковой головке плоти, и Ланселот стонет, прикрывая глаза и вскидывая бедра вверх вниз. Он такой красивый, такой чувствительный. Гвейн хочет всего и сразу, попробовать все, только бы видеть, как Ланселот дрожит и выгибается, только бы слышать его стоны. – Твою мать, Ланселот. Ты такой… – он поспешно прикусывает язык, останавливая готовые сорваться слова. В палатке Мерлин умоляюще шепчет что-то, вздыхает и скулит, и стонет, очевидно, совершенно забывшись и потеряв контроль от того, что Артур с ним делает. Те прекрасные, нетерпеливые звуки, которые он издает, заполняют Гвейна, и он не может не представлять, как звучал бы Ланселот, когда кончал в его объятиях. Рука Гвейна ускоряется в такт движениям Артура и Мерлина, его пальцы сильнее сжимают плоть Ланселота, который уже и так тверд, но, кажется, еще сильнее крепнет. Он стонет и тяжело вздыхает от каждого движения. Гвейн знает, как возьмет Ланселота в первый раз. Медленно и осторожно, запутываясь пальцами в его волосах и целуя. Он уже думал о том, что скажет Ланселоту, чтобы успокоить и приободрить его. Он лежал без сна в одной палатке с Ланселотом, чувствуя его запах. Он представлял, как Ланселот разводит под ним ноги, отдавая ему всего себя. Гвейн подготовил бы его пальцами и языком. Боги! Он просто обязан показать Ланселоту все ласки, которые может сделать только языком, облизать каждый сантиметр его загорелой, гладкой кожи, ощущая ее солоноватый вкус, лаская изгиб его шеи, его плечи, бедра, продолжая до тех пор, пока Ланселот не начнет умолять его проникнуть внутрь. Не останавливайся... Просто... Мне нужно... Я хочу.... Чтобы ты трахнул меня. Что ж, ясно как божий день. И хватка Ланселота на руке Гвейна становится крепче. Гвейн замедляет движение руки, но член Ланселота так напряжен в его ладони, что кажется, будто он кончит только от этих ласк, а когда он поднимает взгляд, то его глаза подернуты пеленой желания, а дыхание частое и быстрое. Гвейн удерживает его взгляд, Ланселот кусает губы и постанывает низким, просящим голосом, как будто он хочет что-то сказать, но не может подобрать слов. На мгновение Гвейну кажется, что все закончилось. В голову приходит мысль, которой не было в самом начале: насколько пусто будет в душе, когда утром он увидит, как краска стыда окрашивает лицо Ланселота. Твою мать, да... Мерлин, сядь на меня... Вот и все. Предел, которого он достиг. И надеялся, что это предел и для Ланселота. Он высвобаживает руку из-под руки Ланселота и смотрит ему в глаза: – В палатку? В его голосе проскальзывает нотка мольбы, но это неважно. Он ждет. Ланселот моргает, потом кивает и закутывается в плащ, поднимаясь на ноги. Гвейн обходит костер, слыша, как за спиной хрустнула ветка под ногой Ланселота, и говорит: – Мы спать. Вы первые на часах. Персиваль вскидывает брови и грубо толкает Элиана в бок, когда тот открывает рот, чтобы возразить. – Договорились, – отвечает Персиваль. Элиан недовольно хмурится и раздраженно отталкивает руку друга, отворачиваясь, а Гвейн думает, что готов расцеловать Персиваля за его догадливость. Он идет в их общую с Ланселотом палатку, невольно задерживая дыхание, когда он проходит мимо палатки Мерлина и Артура. Оттуда отчетливо доносятся ритмичные звуки влажного трения плоти о плоть. На мгновение он застывает, мысленно благодаря обоих, и ныряет под полог палатки. Ланселот сидит на полу, спальные одеяла расстелены так, чтобы места было достаточно для обоих, и это развеивает последние сомнения, отвечает на все вопросы, которые были у Гвейна, прежде, чем он успевает их задать. Ланселот приподнимается, когда Гвейн опускается перед ним на колени, отбрасывая в сторону плащ и отодвигая одеяла. Его руки стискивают отвороты рубахи Гвейна, притягивая его ближе. Они оба тяжело, быстро дышат. Гвейн запускает руки под слои одеяла, лаская бедра Ланселота, чувствуя жар его тела через тунику. Он ждет, не торопится, хотя это промедление сводит его с ума – настолько хочется взять то, что Ланселот, как он полагает, хочет ему дать. Он не спрашивает – кто знает, может быть всего лишь слово может разрушить магию между ними. Он облизывает губы, и Ланселот жадно следит взглядом за его жестом, его глаза темны от вожделения. Наконец, Ланселот кивает, с шумом втягивает воздух, делая глубокий вздох, и обхватывает властно его шею, притягивая ближе для поцелуя. Он грубый, жадный, они впиваются губами в губы друг друга, Гвейн вторгается в рот Ланселота, углубляя поцелуй. Из отчаянного и жадного он становится страстным. Рука Ланселота сжимается на его шее, он целует Гвейна, а тот лишь пытается немного успокоить его, смягчить. Он запускает руку под тунику Ланселота, сжимая пальцами его сосок, и толкает его на спину. Ланселот покоряется . Его ноги разведены, и Гвейн стоит на коленях между ними. Ланселот тяжело дышит, тянется к нему, и это выглядит чертовски прекрасно. Гвейн уже устал от проклятой одежды, от всего, что отвлекает его от Ланселота. В палатке уже немного душно, словно в пещере, – сегодня это убежище принадлежит только им, и больше никому тут нет места. Гвейн встает, касаясь затылком низкого потолка, скидывает сапоги и стягивает свою рубаху. Он снова встает на колени и, помедлив, подцепляет пальцами пояс брюк, ловя взгляд Ланселота, который все еще распростерт перед ним в соблазнительной позе, дожидаясь знака. Им не нужны слова – Ланселот приподнимается и стягивает свои штаны, отводя взгляд. Он останавливается – его ноги разведены. Ланселот приподнимает ногу, пытаясь стащить штаны в таком положении, но Гвейн останавливает его, убирая его руки, и укладывает обратно на спину, упершись ладонью в грудь. Он снимает с Ланселота сапоги, а потом стягивает штаны. Одновременно с этим Ланселот, напряженный и дрожащий от нетерпения, умудряется стащить с себя тунику. Ловя изучающий взгляд Гвейна, Ланселот трепещет. Он совершенно обнажен. Черт, как же Гвейн хочет коснуться губами каждого сантиметра этого прекрасного тела! Губами, пальцами, проникнуть в него. Стянув брюки, Гвейн кладет ладони на выступающие обнаженные колени Ланселота, заставляя его развести бедра. Его мягкое движение встречает неожиданное сопротивление, и Гвейн приостанавливается: интересно, достиг ли Ланселот предела и не охладеет ли его страсть, когда так много обнаженной плоти? Ланселот садится и снова обнимает Гвейна за шею, хмуря брови и опуская взгляд. – Я хочу взять тебя. Это неожиданно. Совсем не то, что Гвейн обычно представляет, когда думает о том, как они занимаются любовью с Ланслотом, но сильная хватка на его плечах возбуждает слишком много фантазий и возражать совсем не хочется. Он действительно хочет почувствовать Ланселота в себе. Отдаться кому-то, кто равен тебе по силе, весьма возбуждающая мечта. Он вновь укладывает Ланселота на спину, а сам перемещается, оседлав его бедра. Гвейн двигается вперед и назад, его плоть, сочащаяся смазкой, трется о бедра Ланселота. Гвейн дрожит от страсти и возбуждения. Глаза Ланселота закрыты, а голова запрокинута назад. Он выгибается, застывая, и кладет ладони на грудь Гвейна, теребя его соски, низко стонет так, что больше похоже на всхлипы, будто ему больно. Гвейн балансирует, одной рукой проводя по щеке Ланселота и запуская ее в волосы, а потом наклоняется и целует его, быстро, властно, глубоко. В этом поцелуе вся его страсть, желание, которые он сдерживал все эти месяцы. Он ловит стоны Ланселота, продолжая двигаться на нем. Живот Ланселота уже влажный от смазки, а их члены трутся друг о друга. Ланселот кладет руки на бедра и двигает его быстрее, впиваясь ногтями в кожу. Хватка ослабевает, и ладони скользят вверх, по спине, по бокам, а потом перемещаются на живот, двигаясь выше по груди, цепляя твердые соски. Гвейну отчаянно хочется, чтобы Ланселот сжал его задницу, вжал его крепче в свой пах, проявил инициативу, потому что он подозревает, что Ланселот далеко не так пассивен в постели, и Гвейну хочется это видеть, чувствовать, кожей, плотью – всем телом. Он обхватывает руку Ланселота, направляя ее ниже, где так хочется ее ощутить. Теплые пальцы Ланселота ласкают изгиб его спины, и Гвейн стонет, невольно ускоряя движения на возлюбленном. – Пожалуйста, – умоляет он, горячо выдыхая в губы Ланселота. – Коснись меня там... Пальцы Ланселота спускаются ниже по разгоряченной коже спины Гвейна в расщелину, почти касаясь там, где Гвейну хотелось больше всего. – Скажи, что я должен делать, – шепчет Ланселот. Гвейн невольно закусывает губу, услышав эти слова. Боги, что он должен ему ответить, чему научить, если его прикосновения уже совершенны?! Гибкие пальцы на его заднице, а он все двигается вперед-назад, желая только одного – прикосновения к своему входу. Гвейн приподнимается, немного отстраняясь, чтобы посмотреть на Ланселота, и говорит: – Приготовь меня, пальцами. Я покажу тебе как. – Быстрее, – откликается Ланселот и теплый поток воздуха касается губ Гвейна. Он снова наклоняется и целует возлюбленного, неторопливо скользя по его телу, горячему и жаждущему. У Гвейна есть масло. Фиал спрятан где-то во внутреннем кармане дорожной сумки. Бывают ночи, когда он пользуется им, лаская себя пальцами сам. Это происходит тогда, когда сдерживать свои желания, находясь постоянно рядом с Ланселотом, становится совсем тяжело. Гвейн садится, отодвигается от Ланселота, чтобы дотянуться до своей сумки. Ланселот закрывает глаза, глубоко вздыхая, но он не может просто лежать и потому беспокойно ерзает. Его руки все еще сжимают задницу Гвейна, и тот успокаивает возлюбленного легким касанием, а Ланселот смотрит на него распахнутыми глазами. Гвейн становится на колени, вытаскивает колпачок фиала и смазывает пальцы, отставляя фиал в сторону, а потом заводит руку назад. Он удерживает взгляд Ланселота и проникает в себя, скользя другой рукой по руке Ланселота. Он двигает пальцем внутри, втирая разогретое масло. Проникая вторым пальцем, он откидывает голову назад и закрывает глаза. Он стонет и насаживается на пальцы, проталкивая их глубже, но Ланселот накрывает его руку своей, заставляя замедлиться, делать более плавные движения. – Позволь мне... Я хочу... – шепчет Ланселот, почти касаясь кончиками пальцев его входа, почти проникая внутрь. Масла достаточно, чтобы сделать прикосновение приятным. Пальцы Ланселота совсем другие, чем его собственные. Они проникают внутрь, растягивая его и поворачиваясь. Он вздыхает и сжимает крепче руку Ланселота, который рвано выдыхает, останавливаясь, словно больше не сможет сдерживать себя, если не прекратит. Гвейн кивает и начинает двигаться сам, а свободной рукой скользит по и без того твердым соскам. По всему телу пробегает дрожь, когда пальцы Ланселота движутся в нем, а плоть скользит по плоти. И он смотрит вниз на их члены, сочащиеся смазкой и трущиеся друг о друга. – Достаточно, уже все в порядке, – шепчет он, ложась на грудь Ланселота. Твердые соски прижимаются к горячей коже Ланселота, и кажется, что от этого прикосновения можно обжечься. Он движется назад и пальцы Ланселота вновь без труда проникают в его вход. Он стонет от нетерпения, отодвигается и направляет плоть любовника в себя. Головка члена упирается в его вход. Гвейн стискивает зубы, чтобы удержаться от искушения с силой насадиться на плоть. Он напряжен, пальцы сжимают одеяло по бокам от плеч Ланселота. Гвейн смотрит в ему глаза, и приходится прикусить язык, чтобы не умолять его. Хватка на бедрах усиливается, и Гвейн тяжело дышит, покрываясь испариной от того, что приходится сдерживаться, хотя каждая частичка его тела жаждет Ланселота. А тот неторопливо вскидывает бедра, осторожно проникая в него ненамного, а потом снова выходя. У Ланселота дрожат руки, а дыхание учащается. – Шшш... Просто не торопись, – шепчет Гвейн, наклоняясь к нему, чтобы поцеловать, медленно, проникая в рот Ланселота. Он не сдерживает стона прямо в поцелуй, когда Ланселот проникает в него, неторопливо, но решительно, сантиметр за сантиметром, пока, наконец, Гвейн не оказывается полностью сидящим на его бедрах. Гвейн медленно отодвигается, разрывая поцелуй, и устраивается на бедрах Ланселота. От этого движения член любовника проникает глубже, и Гвейну кажется, что никогда не позволял никому большего. Он откидывает голову назад, вздыхая, и немного ерзает, впрочем, так, чтобы не выпускать из себя плоть Ланселота. – Боги, я не могу... Гвейн… Пожалуйста. Я так долго ждал тебя. Я должен... Пожалуйста... – голос Ланселота полон вожделения и... страха – то, о чем Гвейн и подумать никогда не мог. Это самый лучший подарок: то, что Ланселот хочет его так сильно, так отчаянно. Он ложится на грудь Ланселота, быстро целуя его. – Кончи для меня, – шепчет он в губы Ланселота и трется щетиной о гладкую кожу лица Ланселота, придвигаясь к его уху и выдыхая. – В меня. Ланселот напрягается и тянется поцеловать Гвейна, а его пальцы на заднице Гвейна сжимаются сильнее, опуская любовника на свою плоть резким, коротким толчком. Он толкается вверх и долго кончает, стиснув зубы у самых губ Гвейна, а стоны низкие и глубокие, и Гвейн будто чувствует их изнутри. Ланселот замирает и расслабляется под ним. Гвейн поднимается и садится, его член напряжен до боли. Он смотрит вниз на Ланселота, на лице которого написано наслаждение. – Я не смог остановиться, – бормочет тот, краснея. – Я ждал тебя так долго... Слишком долго. – Нет-нет, все было замечательно, – говорит Гвейн, скользя пальцами по бедрам Ланселота и наклоняясь, чтобы поцеловать любовника. Он еще не кончил, но все, что было между ними сейчас, было действительно прекрасно. Наконец-то быть так близко к Ланселоту, касаться его, целовать его. – У нас еще все впереди. Ланселот кивает, протягивая руку и обхватывая плоть Гвейна в кулак. Гвейн вздрагивает от этого прикосновения. Это почти больно, но прекрасно, и хочется, чтобы это продолжалось вечно. – Гвейн, я хочу... Ты мог бы... – Ланселот глубоко вздыхает и подталкивает Гвейна, выходя из него, а потом переворачивается на бок, отворачиваясь и шаря по одеялам. А Гвейн просто не может понять, не может принять, что Ланселот оставит его вот так. Но тот поворачивается и ловит взгляд Гвейна, а потом приподнимает ногу, закидывая ее на бедро любовника, и вручает ему фиал. – Пожалуйста... Гвейн сжимает фиал. Как же сильно он этого хочет, отчаянно хочет, но ведь это Ланселот. Это все для него. Он не может отказать, но и не выдержит долго. – Ты уверен? Я не продержусь долго, Ланселот... Боги, я буду в тебе... Как только я буду в тебе, я не смогу сдерживаться, – от этих слов его возбуждение становится даже сильнее. Его плоть упирается в задницу Ланселота. – Я хочу почувствовать тебя, – шепчет Ланселот, подаваясь бедрами назад и потираясь о плоть Гвейна. – Я хочу тебя в себе. Застонав, Гвейн упирается лбом в плечо Ланселота, выливает масло на пальцы и вздрагивает, когда приходится касаться члена, смазывая его от основания до головки. Еще немного масла на пальцы и он скользит ими между ягодицами Ланселота, лаская тугой вход. Ланелот напрягается от этого движения, а потом снова подается назад, насаживаясь на пальцы. Гвейн позволяет ему двигаться, проникая в него глубже до тех пор, пока Ланселот не вздрагивает и не стонет, умоляюще выдыхая: – Я хочу тебя, пожалуйста... – Просто расслабься и позволь мне позаботиться обо всем самому, – откликается Гвейн и, когда Ланселот кивает, он начинает растягивать его пальцами, проникая сначала одним. Ланселот нетерпеливо и сбивчиво откликается на его проникновения, а его задница такая тесная, что Гвейна охватывает дрожь от предвкушения. – Еще, еще, – почти стонет Ланселот, выгибаясь и с силой насаживаясь на его палец. Гвейн выходит из него и уже двумя пальцами трет его вход, прежде чем ввести их. От тесного, горячего тела Ланселота перехватывает дыхание. Любовник открывается ему, сжимает его пальцы, осторожно выталкивает их, а потом расслабляется, вновь позволяя проникать внутрь, и Гвейн движется в нем, желая только одного – чтобы это его член, а не пальцы наконец-то оказался внутри. Он добавляет уже третий палец. Тесно, так тесно. И медленно. Ему кажется, что Ланселоту будет больно, но тот лишь глубоко вздыхает и подается назад, насаживаясь и откидывая голову назад, на плечо любовника. Гвейн замедляется, массируя вход внутри Ланселота, поворачивая пальцы и ища чувствительный бугорок. То, что он его нашел, он понимает по тому, как ногти Ланселота впиваются в его бедра, а каждый мускул в его теле дрожит от напряжения. Ланселот трепещет в его объятиях, зажмурившись, а потом выдыхает: – Пожалуйста, войди в меня... Я хочу тебя внутри. Гвейн снова надавливает на чувствительное местечко, и Ланселот всхлипывает. Убрав пальцы, Гвейн целует Ланселота аккурат за ухом. – Тише, не торопись. Гвейн направляет свою плоть и подается вперед, медленно, пока, наконец, не оказывается внутри. Короткий толчок и он полностью проникает в Ланселота, а тот задерживает дыхание, напрягаясь, но не отодвигается, позволяя проникнуть в себя, тесного, горячего, сжимая член Гвейна. Когда он проникает так глубоко, как только возможно, Гвейн останавливается. Он внутри, их тела настолько близко друг к другу. Ланселот поворачивает к нему голову, чтобы поцеловать, и касается бедер Гвейна, тянет его к себе, заставляя войти вновь до упора, чтобы дотянуться до губ любовника. Гвейн отодвигается и, сжав волосы Ланселота, укладывает его на подушку, наклоняясь к его шее. Он вдыхает запах любовника, скользя по его шее, и прикусывает кожу, вновь вторгаясь в него, глубоко и безжалостно. Ногти снова впиваются в бедра, заставляя продолжать. На солоноватой от пота коже Ланселота остаются синяки от укусов, а Гвейн вбивается в тело любовника длинными, глубокими толчками. Долгие стоны Ланселота звучат как ободрение, и Гвейн, будучи слишком близко к разрядке, старается держать ритм. Любовник выгибается в его объятиях, заходясь в стонах наслаждения. Гвейн закрывает глаза и думает о том, как долго он ждал этого, как сильно хотел и сколько раз представлял это, даже не предполагая, что Ланселот позволит ему приблизиться настолько. Рука, сжимавшая его бедро, отодвинулась и обхватила запястье Гвейна, перемещая его ладонь на плоть Ланселота, переплетая их пальцы. Член Ланселота напрягается в хватке обеих рук, а Ланселот снова дрожит, замирает, напрягаясь, и стонет, кончая. И это чертовски прекрасно. Его тело расслаблено, но спина больше не касается груди Гвейна, когда он выгибается. Гвейн и сам уже понимает, что не может сдерживаться больше – он ускоряется и вскоре волна удовольствия прокатывается по всему телу. Он кончает, вбиваясь грубо и глубоко, как только может, его бедра ударяются о бедра Ланселота. Гвейн тяжело дышит, уткнувшись в его шею, и касается кончиком языка синяков, оставленных от яростных поцелуев. Его глаза еще закрыты, он упирается лбом в плечо Ланселота, вдыхая запах любовника. Его тело расслабленно после такой мощной вспышки удовольствия, от этой близости и ощущения того, что Ланселот хочет его также сильно, как и сам Гвейн. Он истощен, его плоть обмякла внутри влажного прохода Ланселота, но Гвейн не может заставить себя отстраниться, не может остановить нежных перекатов бедер, не может отпустить Ланселота, не чувствовать его гладкую кожу или не ощущать ногу, поглаживающую лодыжку Гвейна. И Гвейну кажется, что он может оставаться так навечно, обнимая Ланселота и сам пребывая в объятиях возлюбленного, чувствуя себя на своем месте, словно они – половинки одного целого. Ланселот подается назад, снова прижимая Гвейна к себе за бедра, трется об него. – Останься – это так приятно, – шепчет он. – Тише, я только здесь и хочу быть, – Гвейн придвигается ближе, прижимаясь всем телом к любовнику и обнимая его за талию. Их тела идеально подходят друг другу. Задница Ланелота плотно прижата к бедрам Гвейна, а его спина влажная и гладкая прилегает к груди Гвейна. Он подпитывается теплом, прислушиваясь к дыханию Ланселота, которое постепенно выравнивается и успокаивается. Он и сам расслабляется, обнимая Ланселота. Гвейн тоже истощен, но прохладный ветер заставляет его встрепенуться. Ланселот подтягивает свое одеяло, укрывая их обоих и переплетая ноги с ногами Гвейна. И не нужно думать о том, как сохранить тепло, – их тела так близко прилегают друг к другу. Гвейн засыпает с надеждой на то, что Мерлин и Артур завершили вечер также отлично, как и он. Они просыпаются в коконе одеял, плотно прижавшиеся друг к другу. В спину Ланселота упирается возбуждение Гвейна. Вместо пожеланий доброго утра Ланселот поворачивается к нему, обнимая, и целует. Его плоть тоже тверда и прижимается к плоти Гвейна. Ланселот берет оба члена и сжимает одной рукой, начиная двигать уверенно и жестко, а свободной рукой быстро зажимает рот Гвейну, заглушая стон, когда любовник кончает. И лишь когда головокружительная пелена оргазма немного отступает, Гвейн понимает причину этого. Весь лагерь уже в движении. Потрескивает огонь, а среди негромкого говора снаружи явственно слышен голос Артура. Отыскав свои вещи среди беспорядка, они поспешно одеваются, стараясь не растерять тепло. Сталкиваясь локтями, коленями, плечами, они торопливо натягивают штаны и туники. Когда они уже собираются выходить, Гвейн не может устоять перед искушением задержать Ланселота, прежде чем они присоединятся к рыцарям, королю и Мерлину, чтобы позавтракать. Он кладет руку на его плечо и тянет вниз, заставляя опуститься на колени. – Теперь, когда ты мой, я не отпущу тебя, – шепчет он, скользя пальцами по волосам Ланселота, и притягивает любовника для мягкого, нежного поцелуя, а потом прижимается лбом к его лбу. В горле стоит ком. Он сглатывает и добавляет: – Понял? – Отлично понял, – шепчет в ответ Ланселот, улыбаясь в следующий поцелуй, который длится дольше, словно Ланселот не может никак его прервать. Заставить себя выйти из палатки почти невозможно. Кажется, будто он оставляет половину себя внутри, но он выходит следом за Ланселотом на свежий воздух, и им приходится разойтись, чтобы позавтракать. И лишь когда они видят остальных, понимают, что их так и не разбудили встать на часы. Гвейн подходит к Мерлину и спрашивает его тихо, наклоняясь: – Кого поблагодарить за долгий сон? Ухмылка сползает с губ Мерлина только, когда Гвейн толкает его плечом и вскидывает брови. Мерлин понижает голос до шепота и отвечает: – Они поделили между собой вашу стражу, подумали, что вам надо отоспаться. Артур издает короткий смешок и поднимает кружку, салютуя Ланселоту. – Долго же вы, мы уж подумали, что бедняга Гвейн потерял хватку. Ланселот изумленно смотрит на Артура, а потом на Мерлина, остальные смеются, когда рыцарь густо краснеет. Впрочем, Гвейн полагает, что и он сам выглядит также. Гвейн берет теплую кружку, которую ему вручает Мерлин, изо всех сил стараясь не улыбаться на его ухмылку. – Сегодня вечером вы будете тише, надеюсь, – не унимается Мерлин и подмигивает ему. Артур снова поднимет кружку, указывая в сторону Ланселота. – Да уж, мы не могли уснуть полночи. – Ваша палатка тоже не каменная, кстати, – огрызается Гвейн и садится напротив Ланселота, который мягко улыбается ему. – Что ты имеешь в виду? – интересуется Артур, явно не понимая, о чем речь, однако щеки Мерлина стремительно краснеют. Совсем как у них с Ланселотом. – Он имеет ввиду, что у нас был пример для подражания, – отвечает Ланселот, не отводя взгляда от Гвейна.