Ненавижу

      Плисецкий не любил собак и их хозяев. Ему не нравились оливки и шпинат, а от лакричных конфет выворачивало наизнанку. Он терпеть не мог долгих перелетов и ситуаций, когда на соревнованиях его заселяли в гостиничный номер с Поповичем, который вечно страдал по своей ненаглядной Ане. Юре не нравилась Москва. Безумно бесили сумасшедшие фанатки, называющие себя "ангелы Юрия". Но единственное, что Плисецкий по-настоящему ненавидел это слабость. Ненавидел ее до искусанных в кровь губ, до скрипа зубов, до кулаков, стиснутых так сильно, что на коже оставались следы-полумесяцы от ногтей, до саднящего от крика горла. Слабость, которую он не мог простить никому, особенно себе. Еще в детстве Юра решил доказать всем, что он сильный, несмотря на внешнюю хрупкость. Поэтому и пошел в фигурное катание. Каждый раз, когда кто-то шутил про его андрогинную внешность, хотя бы косвенно намекал на возможную физическую слабость, или даже просто смотрел на него пренебрежительно, не как на равного - хотелось врезать по лицу. Или расплакаться. Или выдать поток далеко не цензурной лексики на великом и могучем. Чаще всего последним и заканчивалось.       Юра не мог понять, почему Виктор уехал в Хасецу, променяв все на какого-то слабака, который расплакался в сортире после Гран-при. Ведь это отвратительно - показывать свою слабость. Хотя Виктор всегда пренебрежительно относился к Плисецкому, очевидно равняя его до ребенка. Это раздражало еще больше. Однако злость мотивировала. Плисецкий даже не возражал Барановской, которая заявила, что сделает из него приму-балерину. Делайте что хотите, только дайте возможность доказать, что он сильный. Изматывающие тренировки, зачастую значительно более долгие, чем у других фигуристов, техника, отточенная как лезвие конька, убийственный режим питания - все это не могло не дать результатов. Поэтому к финалу уверенности Плисецкого можно было только позавидовать.       Юра терпеть не мог свое прозвище - Русская фея. А что делать, если природа не наградила его широкими плечами? Каждый новый знакомый смотрел на него, как на милого котенка. В бессильной злобе на самого себя, этот котенок каждый раз выпускал острые как бритва когти. Плисецкому хотелось, чтобы окружающие видели в нем упорство, а не миловидность черт. И вот на Гран-при он встретил Отабека. Когда молчаливый казах спас его от фанаток, Юра уже ожидал шутки в стиле Джей-Джея, что, мол, принцессу спасли из лап дракона. Однако их не последовало. Вместо этого Алтын сказал то, что никто до этого и не думал заметить. "У тебя глаза солдата" - прямо сказал он. В душе Плисецкого поселилось уважение к Отабеку. На него не хотелось кричать, с ним было спокойно. "Будешь моим другом?" - на этот вопрос нельзя было ответить отказом.       После того, как на шею Юрия надели золотую медаль - осталось только одно. Разбить в пух и прах образ "русской феи". - Отабек, ты же мне поможешь? Казах, с которым Плисецкий успел сблизиться за несколько дней, кивнул в знак согласия.       Показательная "Welcome to the madness" идеально подходила, чтобы навсегда избавиться от ненавистного амплуа хрупкости и нежности. Рваная музыка, динамичная, технически сложная программа, Алтын в кожанке, срывающий зубами перчатки - зрители долго приходили в себя, осознавая, что это все показал юноша, до этого катавший "Агапе". -Ты был великолепен, - сказал Отабек после того, как они зашли в раздевалку. В его голосе не было слепого восхищения, не было тягучего флирта, который неизменно был у Леруа или Джакометти. -Спасибо большое, что помог. И что отнёсся серьезно. Это правда очень важно для меня. -Не за что. Ты же мой друг. Естественно, я отношусь к твоим просьбам всерьез. -Знаешь, ты первый, после дедушки, кто видит во мне взрослого человека, а не озлобленного на весь мир ребенка. -Потому что ты не озлобленный на весь мир. И уж точно не ребенок. Дети так не катают, - Отабек подошел ближе к Юре и облизнулся, - У Кацуки с Джакометти вместе не найдется столько Эроса, сколько было в этом прокате. Плисецкий, повинуясь какому-то странному порыву - может потому что разум еще не пришел в себя после выступления, а может потому что у казаха, стоявшего рядом был до неприличия бархатный глубокий голос - встал на носочки, приблизился к Алтыну так, что их лица разделяло несколько миллиметров, и накрыл его губы своими. Отабек целовался неторопливо, горячо, прижимая блондина к себе, словно пытался запереть его в своем сердце. Несмотря на то, что он это начал, Юра явно был ведомым, а не ведущим. Но почему-то, сейчас это его совсем не бесило.