Cor meum ad te birthing

Это началось совсем недавно. Как раз после того, как оба побывали в Японии. Ни с того ни с сего стало болеть всё тело и большинство органов, в особенности – сердце. Он часто начинал без причины задыхаться, кашлять, а потом с ужасом и неким удивлением смотрел на маленькие фиолетовые лепестки в своей ладони. Отабек никак не понимал, что именно произошло. Пару недель назад он вернулся домой и проводил с Юрой всё свободное время. А потом, когда Юра уехал обратно в Россию, казах отчего-то не мог больше испытывать тех эмоций, которые испытывал рядом с Плисецким. Радость сменилась безразличием, счастье – депрессией. Он больше не восторгался обыкновенным вещам. Солнцу, дождю, прохладному ветерку. Жизни. Спасало лишь то, что оба часто созванивались, но абонент Юрочка часто был недоступен и занят. Экзамены, как-никак. Поход в больницу тоже не дал никаких результатов. Врачи были абсолютно бессильны. Вылечиться Алтын должен сам. Либо вылечиться, либо погибнуть. Третьего не было дано. * * * — Был бы я главным, я бы отменил все экзамены, — жалобно простонал блондин, тяжело вздохнув. С учётом того, что он часто ездит на соревнования и ленится, сдавать целых четыре предмета ему будет довольно-таки сложно. Отабек ему очень сочувствовал – сам ведь когда-то то же самое сдавал. Но сдал хорошо, перешёл в следующий класс, а потом и вовсе школу окончил. Юра завидовал. Только завидовать нечему, потому как в университете дела обстоят ещё хуже. Хорошо, что у Алтына есть знакомые и родственники, которые совсем не против помочь ему с учёбой и подтянуть успеваемость. Единственное, что раздражало – девушки. Девушки везде. Они повсюду. Абсолютно. Однажды Отабек увидел одну в своём доме, а потом не мог нормально спать где-то с неделю, задаваясь вопросом, как она туда попала. Родители же настойчиво требовали от сына знакомства с его возлюбленной. Отабек привёл на семейный обед Юру. Больше родители его не трогали. — Бек? Бека-а-а, — протянул Плисецкий, да так громко, что Отабек вздрогнул. — Ты меня слушаешь? — Да, — ответил тот, тихо вздыхая. Он и забыл, с кем говорит. Вообще, Отабек часто стал выпадать из реальности, уходя и теряясь в собственных мыслях. Сам он возвращался редко, приходилось окликать. — Да? Что же я сказал? Алтын двумя пальцами потёр переносицу, закрыв глаза. — Ты сказал, что не хочешь сдавать экзамены и с радостью бы их отменил. — Повезло тебе, — недовольно буркнул Юра. Отабек услышал глухой шлёп, с каким подушка падает на кровать. Только упала не подушка, а Плисецкий развалился на всей кровати. После этого последовало тихое мурчание и крик Юры — "Не царапай меня, пушистая зараза." — В последнее время ты странно себя ведёшь, — заметил блондин. — Часто кашляешь, говоришь ещё реже, чем обычно. Всё точно нормально? — Нормально. Нет. Ни черта не нормально. Приходится врать всем, даже Юре, который знает то, чего не знает никто. Но нельзя же сказать всем – "Здравствуйте, во мне растёт цветок, который с каждым днём всё сильнее сжимает мои лёгкие и перекрывает доступ кислорода. Я не знаю, что это, но, наверное, скоро умру." Так и до диспансера недалеко. Или до наркологии. Скорее всего, второе. — Нормально всё, не переживай, — повторил Алтын, вдыхая как можно больше воздуха. Его стало катастрофически мало. Снова. — Я... позвоню... чуть позже... извини... Отабек пытается говорить спокойно, но его голос предательски дрожит. Только рука отпустила телефон, как казах вцепился пальцами обеих рук в горло, сплошь покрытое царапинами и синяками. С губ слетел хриплый стон, за которым последовал кашель. Отабек аккуратно прикрыл рот ладонью. Воздух. Его слишком мало. Надо дышать спокойнее, расслабиться, подумать о... Спокойнее, чёрт возьми.  Сердце колотится быстро, но какими-то рваными кусками: минута – дикое биение, минута – тишина. И боль. Боль, что ядовитым стеблем поднимается из сердца, из самого синусового узла. Каждый импульс питает этот странный стебель, этот непонятный цветок, уже выпустивший шипы, но всё ещё не распустивший лепестки. Дайте любви. Взаимной любви. Нежности. Сочувствия. Что-нибудь. Алтын почти в отчаянии, и он готов принять даже жалость... только не отвергайте. Он медленно опускает руку, чувствуя, как приятное тепло разливается по всему телу. На ладони пара фиолетовых цветов, которые тут же рассыпаются в пыль, а Отабек позволяет остаткам растений просыпаться через пальцы. Что станет с Юрой, если он узнает? Что будет, если он увидит его... таким? Отвернётся. Уйдёт. Ему станет отвратительно общаться с таким человеком. Он больше не захочет его видеть. Не захочет знать. Алтын тихо всхлипнул. За что? Почему? — Отабек, — раздался голос Плисецкого откуда-то снизу. Он не успел нажать на кнопку сброса вызова, и Юра всё слышал. — Отабек. Будь там. Я приеду. Я обязательно приеду. Я помогу тебе. Ты слышишь? Я помогу.