Часть 1
31 декабря 2017 г. в 22:59
Капли тёплой воды глухо падали на оголенное тело, слабым эхом отбиваясь от стен. Патрик дома один. Он наказан, но откидывая голову назад и всматриваясь в потолок, парень и не думает об этом. Родители считают, что посадив сына под домашний арест, они заставят его учиться. Но учёба не для Хокстеттера, только не для него. Он пригласил Генри потусоваться этим вечером, чтобы скрасить скуку и одиночество. Бауэрс придёт, Патрик точно знает.
Вздохнув, Хокстеттер плавно опускается на дно ванной, закрывая глаза и подставляя лицо под струи тёплого душа. Нужно было снять напряжение после этого чёртового дня, расслабиться. Патрик наконец-то останется с Бауэрсом наедине, один на один, больше им никто не помешает.
— Ладно, Патрик, — парень откинулся назад, медленно и с наслаждением проводя рукой вниз. Ему сейчас так не хватало Генри, его безумного взгляда ярко-зелёных глаз, этих прекрасных глаз, его худого тела, вертлявой попки.
— Чёрт, — шипит Патрик, судорожно вздыхая, и касаясь собственной плоти, — не сейчас.
Будто успокаивая себя, Хокстеттер пытался отогнать столь приятные, но неподходящие в данный момент мысли. Рыкнув, Патрик проводит рукой по набухшему члену, чувствует маленькую дрожь в коленях и мурашки, пробегающие по всему телу. Тёплое чувство приятно разливается от каждого касания. Он двигает рукой, плавно набирая темп, и вот уже готов был признать, что близится разрядка; с громким и хриплым стоном, разбивающимся на тысячи осколков картинок калейдоскопа о стены небольшой ванной комнаты, Хокстеттер излился себе в руку. Он уже не раз дрочил на Генри, на собственные мысли о нём, представляя, как тот будет извиваться под его телом и стонать, но Патрик знает, что это невозможно. Просто невыносимо жить с мыслью о том, что объект твоих возбуждающих мечтаний сейчас стоит рядом с тобой и ничего об этом не подозревает.
Патрик иногда любил оставаться наедине с Генри, но это были совсем другие случаи. В отцовском гараже Бауэрса, он тогда не мог успокоиться после нервозной ночи, которая, наверное, навсегда оставила след в его памяти и жизни, а ещё один шрам от бутылки. Отец разошёлся очень сильно и побил отпрыска, разбив ему о спину бутылку с недопитым алкоголем. Ему не только досталось от осколков, что Патрик старался аккуратно вынуть пинцетом, но и разъедающий плоть алкоголь, который только добавлял боли к этой жуткой ране. Генри тогда был вне себя от гнева, чувства мести, хотелось зайти и за приятеля зарезать Бутча Бауэрса его же разбитой бутылкой, но Хостеттер этого не делал, он был занят другом, его проблемой.
Патрик всегда был рядом, когда Генри было больно, хорошо или приятно от того, что они бьют этих жалких неудачников. Даже этому новичку, как его там, Бен? Даже ему досталось от рук Бауэрса-младшего. И Патрика.
— Генри, — одними губами шепчет простанывает Хокстеттер, закрывая чистой ладонью лицо. В голове смешалось странное чувство стыда перед другом, почти что братом, который доверяет ему, а он… Сейчас лежит и дрочит на Бауэрса.
Выдохнув, Патрик открывает глаза сквозь ладонь, и видит лишь темноту. Темноту и ничего больше. Ему нравится темнота. Это таинственность, загадочность, непостижимость, как Генри, как его натура. Многие сказали бы сейчас, что это тупое влечение, но нет. Это не влечение, и не любовь, уж точно. Патрик никогда не сможет полюбить, он знает. Это чувство давно забыто в его мерзкой душе, утеряно среди разврата и желания смерти всему миру.
Сегодня Хокстеттер пригласил Генри потусоваться вместе. Можно ли было отказаться от такого, особенно когда на носу Рождество? Нет. Слишком плохо, даже для Бауэрса. Его заставили сидеть дома все праздники — грубо — но Генри сможет разбавить эту обстановку, даже знает, как именно. Недавно одалживал у Патрика выпуск его любимого порно, так почему бы сегодня не занести ему маленький подарочек, не отдать, а потом побухать до возвращения родителей Хокстеттера?
Генри проходит по заснеженной улице к такому знакомому дому Патрика — его можно было узнать издалека. Тёмная крыша, несмотря на снег; окна, в которых практически никогда не горит свет (даже сейчас). Это место кажется пустым и мёртвым. Безжизненным. Холодным.
Бауэрс проходит на порог и стучится в дверь. Ледяной ветер бьет в лицо, заставляя глухо зарычать и уткнуться носом в ворот куртки. Никто не открыл. Не слышал, не знал, забыл? Так много вопросов, но Генри это не интересовало, сейчас ему надо было попасть с этого блядского холода в теплоту, и больше ничего.
— Патрик, сука, где ты? Открывай! — побарабанил кулаком в дверь Бауэрс, но ему снова никто не ответил. Ледяной ветер снова обдал лицо холодом и снежинками. Разозлившись от этого ещё пуще, Бауэрс дёрнул за ручку двери. Та податливо открылась, маня зайти внутрь. Парень хмыкнул. Даже для Патрика странно не закрывать двери на замок.
Выплюнув воду изо рта, набравшуюся за всё это время, Патрик наконец встаёт. Ноги отдаются жуткой колкой болью, будто ты стоишь на иголках. Чёрт, надо было хотя бы ноги согнуть, теперь ходи и мучайся. Хокстеттер шипит про себя, протирая икры и чувствуя, как боль медленно начинает проходить.
С облегчением выдыхая, парень перешагивает через невысокий борт ванной и трясёт мокрыми волосами, словно собака. Он всегда так делает, ему нравится, когда маленькие капельки жидкости, будь то кровь или обычная вода, разлетаются в разные стороны. Это выглядит и смешно, и странно одновременно. Патрик всегда считал, что секс и ванна — вещи хорошо совместимые, они прекрасно подходят друг другу. Здесь жаркая атмосфера, как должно быть между телами трахающихся. Ему казалось, что в будущем он когда-нибудь сможет оттрахать своего любовника, но тот даже не подозревает о безумных мыслях, в которых Патрик сводит себя и Генри. Под такие воображаемые стоны не грех и подрочить.
Henry
Эти буквы Хокстеттер выводит на запотевшем зеркале медленно, стараясь не чиркнуть лишнего. Улыбается, выводя последнюю букву, Патрик отходит, любуясь надписью, но первые буквы уже запотели от его горячего дыхания. Было бы неплохо, если бы Генри вырезал на его руке своё имя, тогда бы этот шрам остался надолго, и Патрик смог бы любоваться им когда ему вздумается. Но Бауэрс так не поступит. Никогда.
Протерев большим полотенцем тело, Патрик вновь подходит к зеркалу. Мокрые волосы, усталая физиономия, это всегда основа составляющая его образа. Обычно он не чувствует бодрости. Она приходит лишь тогда, когда им предоставляется момент побить неудачников.
Вдруг Патрик улавливает еле слышный шум в гостиной, будто кто-то там ходит. Неужели родители так быстро вернулись? Стоит проверить. Быстро завернувшись в полотенце и повесив свою футболку на плечи, Хокстеттер открывает дверь, но тут же встречается взглядом с Генри. Тот стоит с разъярённым лицом, зубы сжаты, словно он хочет на кого-то напасть, разорвав того на месте, и смотрит угрюмым взглядом в сторону Патрика. Ярко-зелёные глаза блестят от гнева. Это можно было увидеть даже в таком слабо освещённом помещении.
— Бауэрс? — спрашивает Патрик, упираясь голым плечом в деревянный косяк двери. Он видит, как Генри расслабляется, разжимает руки и полностью разворачивается к нему всем телом.
— Я, блять, шёл сюда бухать с тобой, а не смотреть на твоё голое тело! — громким тоном говорит Бауэрс, поворачиваясь в сторону гостинной.
Пробежавшись взглядом по исчезающей фигуре дерзкого гостя, Патрик проводит рукой по бедру, до него только сейчас дошло, что он до сих пор не отошёл от ласки. Если Генри это увидел? Блять, тогда он конкретно спалился.
Сглотнув, Хокстеттер проходит в свою комнату. Обычная атмосфера. Тёмная, вонь от протухшей коллекции в собственном пенале, так обыденно. Хотя нет, сейчас эту скуку скрасил Генри, который принёс и положил диск на постель Патрика. Окинув диск взглядом, парень снимает с себя полотенце, бросает в сторону рабочего стола, оно с шуршанием падает на пол, закрывая некоторые постеры с голыми моделями, одевает на себя кое-где грязную от колы майку, джинсы и поспешно выходит к Бауэрсу.
Тот, раскинувшись на кресле, сидит в вальяжной и свободной позе, разглядывая старые журналы. Рядом на столе стоит целый набор бутылок пива. Можно было сейчас прямо перемахнуть через лестницу, и присоединиться к Генри, но нет, как-то пусто без закусок. Пройдя к холодильнику, Патрик открывает дверцу и в нос тут же ударяет запах когда-то недавно стоящей здесь хорошо прожаренной индейки, но предки забрали и это.
Не посоветовавшись с Бауэрсом, Хокстеттер хватает под руки оставшуюся с сегодняшнего завтрака пиццу и, как только подходит к дивану напротив телевизора, бросает перед лицом Генри упаковку и плюхается на мягкое местечко, захватив с собой бутылку. Пара движений пальцев и крышка со стуком падает на деревянный паркет.
Крышка с бутылки Бауэрса летит туда же. Патрик внимательно следит за ней, смотрит, как она перекручивается и падает сверху на его крышку, звонко о неё ударяясь. Откинувшись назад, Хокстеттер делает глоток пива и поворачивает голову в сторону Генри. Сейчас он смотрит телевизор, не подозревая ни о чём. Даже не обращает внимания на Патрика, а с чего бы это? Парень демонстративно пододвигается ближе к Бауэрсу, задевая его бутылку своей и чокается, издавая звенящий звук лёгкого удара стекла.
Патрик откидывается на спинку, закидывает ногу на ногу и снова делает глоток. Алкоголь отдаётся терпким вкусом и разливается по телу, пробираясь в кровь. Неожиданно, последний глоток застревает комом в горле и Хокстеттер кашляет. Громко. Понимая, что он задыхается, Патрик отбрасывает бутылку куда-то в сторону Генри и бьёт рукой себя по груди, кашляя громче, но потом всё проходит. Слышится громкий голос Бауэрса, как он вскакивает и отряхивает быстро впитавшийся в ткань штанов алкоголь.
— Генри, — кряхтит Патрик, выпрямляясь и подходя ближе к приятелю. Тот лишь угрюмо смотрит на него, сжимает челюсть, хочет ударить, но дружба не позволяет. Они друг друга слишком долго знают, чтобы драться из-за таких пустяков.
— Патрик, блять, что ты, сука, наделал! — быстро бубнит Генри, отодвигая мокрые штаны от своей кожи. Противная мокрая ткань от алкоголя, только этого сейчас не хватало. Можно было понять, ещё стоя на пороге дома Хокстеттера, что этот визит закончится неудачей. Закусив губу, Патрик наклоняется перед Бауэрсом, помогая ему быстро избавиться от мокрой одежды.
— Извини меня, Генри, — шёпотом произносит Хокстеттер, так, чтобы его было еле слышно, так, чтобы Генри мог услышать только своё имя. Он не поднимает взгляда, следя за ловкими движениями пальцев друга.
На висках выступает холодный пот, и Бауэрс готов поклясться, что чувствует некое смущение перед другом. Впервые Патрик быстро расстёгивает ширинку штанов, опускается ниже, чтобы было удобнее снять одежду, но, когда он опустился на колени, улавливает едва различимый среди собственного сопения голос Генри.
— Давай же, блять, — Бауэрс откидывает голову назад, подаваясь слегка вперёд, и слегка вздрагивает, чувствуя на своих бёдрах тёплые руки. Он не знал, что именно имел ввиду, но Хокстеттер сразу понял. Плавные движения, расслабляющее невнятное бормотание, было хорошо, слишком хорошо для этого неудачного момента.
Патрик приближается вплотную, стягивая с Генри мокрые боксёрки, проводит ладонью по члену друга, задевая нежную головку; его тело слегка вздрагивает, он поддаётся вперёд, неслышно стонет.
— Сюрприз, Бауэрс, — широко ухмыляясь, шепчет Хокстеттер, опаляя дыханием нежную плоть друга.
Парень тянется вверх, попутно снимая с друга его красную безрукавку. Тот шипит. Генри не привык к такому отношению к себе. Он никогда к такому не привыкнет. Чёртов отец, он загубил ему жизнь, с таким человеком невозможно увидеть светлое будущее. Хокстеттер плавно ведёт руками по худым бокам Бауэрса, от чего тот снова шипит. Неужели Бауэрс такой? Ему нравятся ласки друга, но он не понимает, что, сука, с ним происходит. Он хочет Патрика, прямо сейчас и грубо, но знает, что окажется снизу. Потому, что того считают большим психом, чем Генри, чем сам, чёртов Генри Бауэрс.
Наконец, Хокстеттер встал во весь свой рост. Он был слишком высокий для Бауэрса, но тот слегка нагнулся, чтобы быть с другом на одном уровне глаз.
— С Рождеством, Бауэрс, — шепчет Патрик, наклоняясь и быстро целуя губы Генри. Тонкие, сухие, но такие желанные. Бауэрс никогда бы не сделал первый шаг, даже если бы втюрился, но этого и не надо было. Сейчас подходящий момент, и этим можно воспользоваться.
Хокстеттер разрывает неаккуратный поцелуй, вновь тянется вниз. Соблазнительно ведёт пальцем по накаченному прессу Генри, обводит недавние синяки, слабо касается небольшой ранки на животе и обхватывает рукой его член у основания. Бауэрс, рыкнув, запрокидывает голову назад, чувствует приятное ощущение внутри себя. Раньше он сам себя ласкал, но сейчас… Ощущение чужих рук на собственной плоти, это возбуждает. Он снова хрипит, поддаётся вперёд, когда Патрик заглатывает член медленно — словно хочет растянуть этот момент, постараться остановить его, насладиться, как будто он никогда не повториться. Хокстеттер, словно ненароком, поднимает свой взгляд на Генри. Его глаза затуманены возбуждением, оба парня чувствуют его, как тёплым чувством оно разливается по телу, собирается в комок где-то в паху, а потом опускается вниз, вызывая дрожь в коленях.
Патрик сглатывает, задевая зубами особо нежные места, Генри глухо рычит, грубо хватает Хокстеттера за волосы, а тот лишь смотрит в его глаза. Ярко-зелёные когда-то, теперь уже почти тёмные, чёрные. Но они всё также блестят похотливым огоньком, Патрик видит, что Бауэрсу мало, хочется чего-то больше, и уж если не сейчас, то никогда. Хокстеттер неуверенным движением встает, покачиваясь от чувств, собравшихся в его мыслях и теле. Он никогда бы не подумал, что его желания осуществлятся, превратятся из были в реальность. Это заводит ещё больше. Чувство счастья, что сейчас может произойти самое плохое, что происходило в жизни Хокстеттера заставляет ненадолго отогнать возбуждение, но оно всё равно дрожью пробирается в тело, в разум и душу.
Патрик проводит ладонью по груди Генри, задевая соски, обводит ярко выраженную ключицу, ярову впадину, ведёт по кадыку, осторожно берёт подбородок Бауэрса и притягивает к себе. Неужели у такого плохого парня, как Хокстеттер, такие нежные и плавные прикосновения? Этот парень умеет растягивать желаемое.
Генри сжимает волосы сильнее, чувствуя шершавый язык на своей головке, приоткрывает рот, чтобы вдохнуть воздух. Казалось, его в этой комнате вообще нет. Не хватало только задохнуться от собственных стонов.
Поднявшись с колен, Хокстеттер хватает запястье Бауэрса и швыряет, словно мешок дерьма, на диван, одним шагом преодолевает расстояние между собой и мебелью, нависая на Генри. Сейчас он не чувствует ни позора, ни вины, лишь влечение. Только тупая похоть. Сейчас Патрик видит под собой того, кто сможет помочь избавиться на некоторое время от этих чувств.
Наконец он сможет услышать эти стоны в реальности, почувствовать на своих губах тонкие губы Генри, его грубые прикосновения, пальцы, сдавливающие тонкую кожу на спине и царапающую её до крови.
Можно сказать, этот праздник для обоих удался.