Обещаю

      Крупные снежинки кружатся, танцуют плавный вальс с ветром, мягко ложатся на асфальт, постепенно покрывая его целыми сугробами. Напоминает сказку, завораживает. Я всегда любил Рождество — казалось, в эту ночь исполняются мечты, самые сокровенные желания. Но я вырос. И я заключён призраком в этом доме навечно. Так что о сказках мне, думаю, и мечтать не стоит.       На первом этаже слышится шум. Она снова ругается с родителями. Но почему? Почему бы просто не пожить счастливой семьёй? Провести вместе Рождество, подарить друг другу подарки, побеседовать за рождественским столом. Я бы всё отдал, лишь бы вновь увидеть счастливые лица своей семьи, лишь бы посидеть с ними хоть минутку.       Едва слышный скрип ступенек. Несколько шагов, и дверь тихо отворяется. Не спешу поворачиваться, ведь она всё равно не видит меня. Как бы я хотел, чтобы увидела, услышала, коснулась меня. Но она не услышит и уж точно не коснётся. Потому я продолжаю наблюдать за искристым снегом, всё с большим усердием окутывающим землю.       Судорожный вздох. Всё же оборачиваюсь и вижу — она смотрит на меня своими карими пустыми глазами. Именно на меня. Не насквозь, не мимо. На меня. И воздуха стало слишком мало. Сердце, которое, казалось бы, должно было перестать стучать сотни лет назад, стало навёрстывать упущенное.       В глазах страх, непонимание, удивление. А я всё жду, когда же она закричит. Стою, парализованный, и жду её крика. Ведь она испугана, верно? Ведь она видит незнакомого парня, стоящего около её окна. Но она не кричит. Тоже парализована. Тоже ждёт чего-то. Может быть, объяснений?       — Я знала, — тихо шепчет она и не моргает. Совершенно не моргает. И этот взгляд пугает.       — Я… — начинаю, даже не продумав, что скажу ей. Я уже даже позабыл, как звучит мой голос. Непривычно.       — Я всё это время знала. Знала, — повторяет она. Шепчет, точно в бреду. И по-прежнему не моргает.       А я ведь даже не понимаю, что она «знала». Знала, что в её комнате живёт многовековой призрак? Навряд ли. Тогда что же?       Делает шаг ко мне, ближе. Внутри всё сжимается, напряжение нарастает с каждым вздохом. Хочется, наконец, обнять её. Коснуться так, чтобы она почувствовала. Но спешить не стану. Не хочу напугать её, не хочу потратить впустую единственную возможность поговорить с ней.       — Я знала, что не одна, — наконец, дополняет она и улыбается. Искренне. Так, как не улыбалась уже давно. Как часто я видел её искреннюю, нефальшивую улыбку? Наверное, никогда. А эта настоящая улыбка сейчас подарена мне. Мне. Чем я заслужил подобное?       Подходит ещё ближе, остаётся не больше четверти метра. Чувствую её сбитое дыхание и даже слышу громкое сердцебиение. А она всё смотрит на меня и улыбается. В глазах уже нет былой туманности, лишь свет. Свет, столь яркий для меня, что слепит сильнее солнца. Это, действительно, сделал я? Я, действительно, заставил её улыбаться?       Почему же она не боится меня? Почему эта хрупкая девчонка не боится парня, так внезапно появившегося в её комнате? Не девушка, а сплошная загадка. Но тем и привлекательнее.       — Ты же всё это время был здесь? — спрашивает она и касается кончиками пальцев моей щеки. И мир перестаёт существовать. Только она осталась здесь. Всё, что важно сейчас — Она. А она касается моей щеки. Что же может быть прекраснее?       — Да, — отвечаю, прикрыв от столь приятного прикосновения глаза, и дополняю, наслаждаясь тем, что она может услышать меня: — Я всё это время был здесь.       — Я знала.       Который раз она говорит это? Неважно. Важно лишь, что я могу услышать её голос, обращённый ко мне. Только ко мне.       А её ведь даже не смущает, что я мог видеть её без одежды и что я наблюдал за ней почти что круглосуточно. Её не волнует это. Странная девушка. Существует ли кто-либо в этом мире лучше неё?       Тянется ко мне и обнимает. Крепко. Так, будто я вот-вот исчезну. А я прижимаю её к себе в ответ. Так, будто она единственное в этой вселенной сокровище. И это так.       — Почему ты появился? — спрашивает едва слышно, под самым ухом. Чувствую её сбитое горячее дыхание на своей шее. — Почему именно сейчас?       — Не знаю, — честно отвечаю я. — Должно быть, из-за Рождества. Рождественские чудеса… или нечто подобное.       — Ты веришь в чудеса?       — А ты нет?       Отстраняется. Но руки с моих плечи не убирает. Смотрит своими карими счастливыми глазами. Уже без улыбки. Куда же делась твоя прелестная улыбка, милая? Пожалуйста, улыбнись.       — Утром ты исчезнешь вновь?       — Возможно.       — Я не хочу, чтобы ты исчезал.       — Но ведь ты впервые видишь меня.       — Ты всё время был рядом. Единственный, кто был рядом. Этого достаточно.       — И буду рядом. Хоть ты и не увидишь меня. Я буду рядом. Слышишь?       — Слышу.       В венах забурлила кровь. Да, та, что уже несколько столетий назад замерла. Хлынула к лицу, отчего кожа слегка покраснела. А я, не подумав, притягиваю Её к себе. Аккуратно касаюсь её губ. Не чувствуя сопротивления, целую настойчивее, впиваюсь в её губы. Провожу рукой по её русым волосам, нежно касаюсь бледной кожи. Наслаждаюсь моментом, который не повторится, возможно, никогда.       Отстраняюсь. Вижу, как заливается румянцем её бледная кожа. И вижу улыбку. Вторую за эту ночь. Вторую улыбку, подаренную именно мне. И мои губы сами растягиваются в такой же счастливой улыбке.       — Я смогу увидеть тебя на следующее Рождество? — задаёт вопрос и смотрит мне прямо в глаза, отчего сердце замирает, отчего воздуха становится всё меньше.       — Может, не будем загадывать наперёд? — Провожу рукой по её мягким волосами, точно успокаивая. — У нас ещё есть несколько часов.       «И целая вечность» — мысленно дополняю я. Если она не переедет, я буду продолжать наблюдать за ней. Целую вечность. Но видеть меня она сможет лишь раз в год, на Рождество. Точно Санта-Клауса, приносящего подарки. Только вот я приношу ей заботу и нежность, которую, видимо, не приносит ей больше никто. И это печально.       Как такую прекрасную девушку можно не любить? Как можно не наслаждаться её улыбкой? Как можно пройти мимо и не засмотреться? Как можно не хотеть слышать её смех?       А я ведь даже ни разу не слышал, как она смеётся. Единственный подарок, который она мне могла преподнести, — улыбку. Искреннюю улыбку. Но её заливистый смех я не слышал никогда. Готов поспорить, он напоминает звучание маленьких колокольчиков, ласкающих слух.       Я должен рассмешить её. За эту ночь я обязан рассмешить её, чтобы услышать её смех. Ведь следующего раза может и не быть. Что, если на следующее Рождество она уже будет жить в другом доме? Ведь она так часто переезжает.       Но сейчас она здесь. Совсем рядом — по-прежнему держит свои маленькие бледные ладошки на моих плечах. И смотрит. Пронзительно. Её взгляд проникает внутрь меня, касается самого сердца, которое вновь начало стучать с её появлением. Если бы не она, я бы уже позабыл о том, каково это — слышать своё сердцебиение.       И она сделала моё Рождество действительно сказочным. Исполнила самую главную мечту — смогла увидеть меня, услышать. Теперь я должен сделать её Рождество сказкой. Счастливой запоминающейся сказкой.       По её щеке бежит слеза, оставляя мокрую дорожку. Улыбка с моего лица сразу исчезает. Хмурю брови, вытираю её слезу, в очередной раз наслаждаясь возможностью коснуться её кожи так, чтобы она почувствовала.       — Что случилось? — спрашиваю утешающим тоном, питая надежду, что плачет она не из-за меня. Ведь я не хочу заставлять её плакать. Хочу лишь, чтобы она улыбалась, смеялась. Чтобы её глаза никогда больше не были туманны и пусты.       — Пообещай мне, что будешь оставлять мне записки. Будешь связываться со мной любыми способами. Я… я должна знать, что не одна в этом мире. Обещаешь?       — Обещаю.       Эта ночь казалась выдумкой, невероятным рассказом, где я впервые был счастлив, где я мог, наконец, поговорить с той, что украла моё сердце, и я совсем не против, если оно навечно останется у неё.       Всю ночь мы сидели на краешке её огромной кровати, где раньше она так любила сидеть в одиночестве и плакать. Я касался её холодных рук, гладил по волосам, наслаждался её губами. С трепетом слушал этот томный голос, что был самой лучшей усладой для моих ушей.       Когда уже начало казаться, что эта сказка будет длиться вечность, за окном стал проявляться рассвет. Я всегда любил это явление. Настолько изумительным и красочным оно было. Но сейчас, напротив, рассвет казался тягостным, хмурым. Ведь появление солнца обозначало, что Ей придётся попрощаться со мной на, казалось бы, целую вечность.       В комнате становится всё светлее, а я всё крепче держу её за руку. Ничего не говорю — лишь держу её руку и смотрю в её блестящие глаза. Совсем немного, и они вновь станут безжизненными. Ведь совсем немного, и я исчезну, как и эта Рождественская ночь, ставшая счастливейшей в моей жизни.       Она подскакивает на месте. Хмурит тонкие брови, непонимающе качает головой, не верит. Вглядывается в меня, но взгляд у неё такой, будто смотрит мимо меня, насквозь. И я понимаю, в чём дело. Чувствую незаполнимую пустоту в груди при одном лишь осознании. А она всё ищет меня. Вглядывается в воздух. Туда, где, по её мнению, я только что сидел. И сижу. Только вот она больше не видит.       Отчаянно хватаю её за руку, цепляюсь за неё. Пытаюсь сделать всё, чтобы она почувствовала это. Почувствовала меня. Но она не чувствует. Не чувствует, не видит и не слышит. Испуганно глядит в пустоту, и я замечаю, как начинают краснеть её глаза.       — Не плачь, прошу, — поднимаясь с кровати, говорю я дрожащим голосом. — Я обещаю тебе, я буду рядом. Всегда. Слышишь? Ну, пожалуйста, услышь меня.       Провожу ладонью по её щеке, что уже стала мокрой от слёз. Чувствую, как внутри всё рассыпается на части, точно фигура из песка, сломанная маленьким ребёнком. Глажу Её по волосам, вытираю её слезы, будто бы успокаиваю. Но успокаиваю я не её, себя. Успокаиваю, чтобы не сорваться.       — Слышишь меня? Я обещаю. Я обещаю, что буду рядом. Обещаю тебе, — и вот, теперь, точно в бреду, шепчу я, а не она. Шепчу одно коротенькое слово, так много значащее для нас обоих.       «Обещаю».       И сказка кончилась. Как и эта короткая, но счастливая Рождественская ночь.