Часы

— Я оставлю их тебе, Кид. Верни мне их, когда придет время. Через три месяца встретимся у той башни с часами, - в его глазах едва заметная тревога и волнение. — Я буду ждать, тантей-кун. Тик-так. Тик-так… Отмеряют вечность. Когда он понял, что с нетерпением ждет встречи с владельцем часов? Тик-так. Тик-так. — Часы останавливаются со смертью владельца. Считается, что человек, нося их, настраивает их под себя, завязывает на себе, — Акако белозубо улыбается, скалится, как акула. — А еще часы отмеряют время до смерти. Веришь? — Нет. Глупости это все, — недовольно машет рукой Кайто, поправляя браслет на запястье. — А я наоборот, верю, — Хакуба вытаскивает из кармана часы. Красивые, видно, что старинные, с изящным узором по крышке. — Они принадлежали моей матери. А ей их подарила бабушка на свадьбу. Когда мама умерла, они остановились вместе с ней. — Глупости все это, — повторяет фокусник, разглядывая цепочку. — А даже если и правда, то что с ним может случится… Он обязательно заберет их. Тик-так. Тик-так. Привычка вслушиваться в мерный звук появилась недавно. Слова ведьмы что-то задели в сердце, из-за чего Кайто иногда просыпался посреди ночи, вслушиваясь в тихие звуки. Они продолжали идти. Тик-так. Тик-так. Он носил их бережно, скрывал под манжетами рубашки, не надевал во время грабежей — тогда они лежали на тумбе у кровати. Перед сном аккуратно открывал защелку, перебирал в руке металлические звенья и клал рядом. Чтобы слышать. И ждал, когда же придет их владелец. Тик-так. Тик-так. Прошел месяц. Второй. Сначала Кайто не очень любил носить часы — было неуютно, непривычно. Потом привык. А сейчас уже ощущал потребность защелкивать стальной браслетик на запястье. В такие минуты он кривился, вспоминая металл наручников. Но они были абсолютно разными. Теплый широкий, против узкого стального браслета, вгрызающегося в кожу. Тик-так. Тик-так. Часы стали сопровождать его почти везде. Вплелись в его жизнь тихим биением неутомимого механизма. Иногда казалось, будто на запястье бьется чужое сердце — спокойное, сильное. Уверенное. И сам Кайто становился спокойней, сильнее и увереннее — потому что владелец часов знал, кому их отдавал. Словно поделился частичкой себя. Тик… Тишина. Сердце замерло на мгновение, сжавшись в тугой комочек, а затем пустилось вскачь. Тишина. Стрелки не идут, замерли. Часовая на четырех, минутная между семью и восемью, секундная на пяти. Тишина. — Четыре часа, — тихо произносит Кайто, пытаясь поймать стрелки в тусклом свете луны. — Тридцать семь минут. Двадцать пять секунд. Тишина. Почему-то это время кажется невероятно значимым. Тишина. В этот момент что-то умирает внутри него. Будто то самое сердце — смелое, огромное и живое — замолкает. Навсегда. Оглушающая, злая тишина. Часы теперь лежат в тумбочке. Они абсолютно бесполезны — просто сломанный механизм, не поддающийся починке. Каждый раз, защелкивая безжизненное время на запястье, он вспоминает узкий браслет наручников. Теперь они ощущаются одинаково. Тишина. Он знает. Где-то глубоко внутри он знает, что это бесполезно… но все равно приходит на встречу, о которой они договорились три месяца назад. Тишина. Только там никто не ждет. Только горькая, оглушительно-звонкая тишина.