Сын Неба

По саду бродит Юэ-Яо. Она гуляет там не первый день, изящная и лёгкая, и белые одежды, полупрозрачные от тонкости ткани и тяжёлые от вышивки, обвиваются вокруг её тела. Ходит и поёт, реже — негромко, воркующе говорит что-то самой себе (он никогда не может приблизиться настолько, чтобы разобрать слова). Изредка бывает молчалива и только улыбается, скользя по выложенной цветным гравием дорожке в своих расшитых жемчугом туфельках. Потом он спохватывается: почему в белом? Она никогда не любила этот цвет, считала, что он делает её невзрачной. И вспоминает: её вынесли отсюда в белом шёлке. Здесь, во дворце, редко говорят о смерти и вещах приземлённых, но часто вершат их. О тех, кто умирает в этих стенах не своей смертью, не говорят — «удавилась», или — «отравилась», или — «разбила себе голову». Говорят — «вынесли в белом шёлке». Линь Юэ-Яо давно мертва. Он настолько устал, что уже даже не удивляется, видя её в саду. В конце концов, где ей ещё гулять. Тогда, тринадцать лет назад, она до последнего отказывалась признавать вину или умолять о милости. Юэ-Яо происходила из клана воинственных полководцев, и её отец, кажется, не понимал особой разницы между ней и её братом, Линь Се. Она всегда была упряма и не имела женских добродетелей: вместо раскаяния супруга Чэнь требовала справедливости, рвалась в императорскую приёмную, писала чиновникам и генералам письма, которые не уходили дальше рук стерегущих её евнухов. Юэ-Яо сражалась до конца. Её маленький дворец держал оборону, возглавляемый своей госпожой, даже когда пришла весть о гибели её братьев и племянника, даже когда ей принесли посмертную прядь волос её сына. Только когда император повелел отобрать у неё одежды и драгоценности, положенные супруге и матери Первого принца, она не смогла вынести унижения и перебросила ткань через потолочную балку... Смотря на эти балки, он иногда думал, не специально ли их делают такими массивными во дворце — как раз, чтобы выдержать тяжесть тела. Когда-то он, не самый старший и не самый любимый из шести принцев, получил власть благодаря уму, коварству, и, да, не в последнюю очередь безжалостности. Из братьев уцелел только младший, князь Цзи. Подумать только, тогда он казался безопасным. Отцовский любимчик, вероятно, самый умный и одарённый из сыновей прежнего государя, Цзи пережил столичную Смуту Пяти Принцев, а после много лет благоденствовал при новом правлении. А теперь, как видно, намеревался пережить и старшего брата и снискать почести при Цзинъяне... Мысли императора ходят по кругу. Когда голубиная почта доставила доклад о казни заговорщиков на горе Мэйлин, сестра, Старшая принцесса Цзинъян, зарезалась у Солнечного дворца: как-то сумела пронести мимо стражи к личной императорской резиденции мужнин меч. Впрочем, какое там «как-то» — и тогда, и после во дворце и за его пределами хватало людей, готовых рискнуть жизнями за опальный род Линь. Император был в ярости: он намеревался пощадить Цзинъян в память об их родстве, но безумная баба додумалась совершить традиционное "самоубийство на пороге обидчика", суля императорскому роду проклятие и обличая в злодеянии самого государя! Что это было, как не подрыв императорской власти и авторитета, открытое неповиновение? Цзинъян заслужила своё наказание... Должно быть, он действительно постарел: воспоминания приходят всё чаще, особенно после того, как он стал случайным свидетелем преступных забав в Восточном дворце. Разве мыслимо было бы такое непотребство, занимай Восточный дворец принц Ци? Император помнит, как склонялся над миниатюрным прудом с лотосами, по сути, просто большой чашей, полной зеленоватой от растений воды (музыка из покоев наследного принца звенела у него в ушах), помнит сырую взвесь на лице и отражение внизу — тёмный силуэт в венце, без лица. Дракон. Сын Неба. В тот день он чувствовал себя просто стариком. Он знал, что Янь Цюэ влюблён в Юэ-Яо, и тем слаще было отобрать её у него: Цюэ был куда как красноречив на поле боя или в зале для переговоров, но в присутствии Юэ-Яо терялся, становился сух, резок и почти что груб. А императору нравилось чувствовать себя победителем. Что ж, теперь Юэ-Яо может утешиться, и её братья, сын и внуки тоже. Пятно смыто с их имени, и по всей стране в храмах зажглись огни в их честь — говорят, народ без счёту стекается в них, чтобы оплакать погибшего больше десяти лет назад принца. Его всё ещё помнят. Это острая, жалящая мысль. Её братья, её сын, но не её племянник. Этот — ходит по императорскому саду, почти как его тётка: тоже в белом, разве что по сравнению с ней он чуть теплее. — У меня, — говорит он при встрече, — есть поминальная табличка отважного полководца Шу из рода Линь. Она была установлена в дворцовом храме, ваше императорское величество. И в этот миг у него бледная до пергаментности кожа, неузнаваемое лицо и глаза страшные, как правда. Он всё ещё в ранге кэцина, приглашённого чиновника из чужаков, но двери его резиденции из-за наплыва гостей не закрываются ни на минуту: опытные придворные отлично умеют определять направление ветра во дворце. За здоровьем императора присматривает благородная супруга Цзин. Ни у кого нет сомнений также в том, чью голову в скором времени украсит убор Вдовствующей императрицы. Наследный принц доверяет своей матери безраздельно, её власть в Шести дворцах неоспорима. Император сам дал ей эту власть. В то время ему ещё казалось, что это он принимает решения и одаривает по собственному разумению. На самом деле его уже затягивало в воронку, из которой не выбраться, а он, безумец, стоя в оке бури, полагал, что в безопасности. Что ещё может обуздать стихию. Цзинъянь, принц-наследник, навещая отца, не трудится прятать шальной блеск в обведённых бессонными кругами глазах. Так бывает у молодых жён в первое время после свадьбы. У императора было достаточно женщин, чтобы опознать эти признаки. Но ему уже почти всё равно. В тот год, когда Юэ-Яо вошла в Запретный дворец, сирень цвела, как сумасшедшая, и сад исходил головокружительным благоуханием. Даже супруга Янь, тогда ещё никакая не императрица, как будто повеселела и расцвела, а после Юэ-Яо родила Цзинъюя, и дети начали появляться один за другим... Он оставил её довольно быстро: какой мужчина станет ждать два года никак не способную оправиться от родов женщину? Тем более, имея выбор? И никогда не чувствовал себя из-за этого виноватым. После он любил ещё многих: наложница из рода Юэ не лишена была чисто женской хитрости (которой всегда недоставало супруге Чэнь), и его забавляли её уловки и попытки управлять им, а после была принцесса Линлун, неукротимая и свободная, как ветер, пропахшая степными дикарскими травами — но запах сирени навсегда остался в его памяти связанным с той весной, когда был зачат его первенец. Сяо Сюань стар (хотя два года назад ещё был полон сил и собирался править лет двадцать), он устал, и ему слишком часто мерещатся мертвецы. Он не может вспомнить лица своего старшего сына: помнит скулу (лицо на треть, на три четверти, крутой изгиб ресниц), улыбку, голос, но полная картинка никак не складывается. В груди болит, тянет всё чаще, и по ночам становится тяжело дышать. Поэтому он боится закрывать глаза и почти не спит. В саду гуляет Юэ-Яо, напевает тонким девичьим голоском и срывает цветы, белые и алые.