Не снись

      Генри Бауэрсу никогда ничего не снилось. Он всегда засыпал в одиночестве, закрыв тёмными шторами окно, через которое назойливо пробирался яркий лунный свет и мешал закрыть глаза, погрузившись в бездонную тьму, ничем светлым не наполненную, только страхом и болью, теми ужасными чувствами, которые Генри испытывал каждую ночь, представляя, что завтрашнего дня уже не будет. Теми чувствами, которые мешали Бауэрсу спокойно жить, как все другие обычные дети. Хотя, если приглядеться, то Генри это уже и не было нужно, ведь он привык. Привык к тому, что его ненавидят и боятся, и даже собственный отец порой может поднять на него руку. С зажатой в ней бутылкой.       Генри уже готов был смириться с тем, что ни о каком светлом будущем речи идти не может, что его на дух не переносят и сверстники, и давние знакомые, и те, кто только начинают с ним общаться, если ещё, к тому же, сразу не получают по роже. Смириться даже с тем, что каждую ночь, как только его глаза закрываются, он не видит тех красочных, полных счастья и радости снов, которые видятся нормальным людям. Но никак не может смириться с тем, что ему снится Денбро, «Заика Билл», или просто «сопляк», как его называют в школе.       Бауэрс даже раз осторожно спросил у своих прихвостней — Патрика и Реджи — что бы это могло значить, но они лишь дико захохотали в голос, и не подумав прикрыть рты, и ответили, что Генри «просто неудачно пошутил». Бауэрс разозлился, ведь он никогда не шутил, не тому его учила жизнь, чтобы шутить, тем более о Билле и его «Неудачниках».       Однажды, когда эти проклятые сны о Денбро, перемежающиеся с бессонницей, совсем измотали Бауэрса, его отправили к школьному психологу, потому что учителя, видите ли, заметили, что состояние Генри ухудшается с каждым днём и на уроки он приходит чуть ли не падая после каждого шага. И закономерно заподозрили неладное.       Психолог вёл долгие угнетающие беседы с Бауэрсом о том, что того беспокоит, почему он стал так плохо выглядеть и исхудал за столь короткий срок, не принимает ли он запрещённые препараты, на что получал ответ: «Мне снятся блядские сны о сучке Денбро!». И после этого Бауэрс всегда вскакивал с места, пинал скрипучий стул, на котором сидел весь сеанс, чувствуя себя унижено и неуютно, и уходил, громко хлопнув дверью. На этом визит к психологу обычно заканчивался, но учителя опять приводили Бауэрса в эту светлую, выполненную в «больничном» стиле, комнату, потому что ситуация с его здоровьем не становилась лучше.       И вновь начинались скучные дискуссии с врачом о том, как избавиться от ночных кошмаров, что могло бы быть их причиной, предпосылках из детства и прочем. Такие же скучные, как школьные уроки или регулярные, как работа почти, избивания кого-нибудь из «Неудачников».       Психолог всегда говорил, что у Бауэрса бессонница из-за «переходного возраста» или «получаемого стресса в школьных учреждениях». Сухие формулировки с привкусом канцелярщины. Он говорил, что эти кошмары скоро пройдут, что, когда организм Генри наконец сформируется и будет готов к взрослой жизни, Бауэрс сможет нормально засыпать. Но Генри почти не слушал, ему было всё равно. Он сидел здесь — в кабинете психолога — лишь только потому, что эти сеансы шли параллельно с уроками, и Генри не приходилось выслушивать, как ему ебут мозги учителя своей бесполезной чушью, а потом вызывают его отца из-за того, что Бауэрс, видите ли, плохо учится. И никто не пытался контролировать те моменты, когда Генри куда-то уходит или наоборот, слоняется рядом, спрашивать: «зачем уходишь?», «надолго?», «почему ты не в школе?», и, если он не отвечает, посадить под домашний арест.       Теперь-то, со всей этой «психиатрической помощью» жизнь Генри ухудшилась настолько, насколько только возможно. Бауэрс был вынужден ходить только из дома в школу и из школы домой, забыв о том, что он когда-то мог сбежать с уроков, напиться и гулять со своими дружками. Теперь, каждый раз, как только уроки заканчивались и нужно было идти домой, за Генри приезжал отец прямиком с дежурства, злой и уставший, и спрашивал о том, как провёл учебный день его сын, спрашивал об оценках. И если Генри отвечал, что: «учителя опять сверлили ему мозг», то получал такой подзатыльник, что голова потом болела всю следующую ночь. А вот если ответ был: «беседовал с психиатром», то, бывает, и проносило.       И если эту усилившуюся «опеку» ещё как-то можно было пережить, то множащиеся кошмары — нет. Каждый вечер Бауэрс боялся ложиться в кровать, зная, что ужасов в снах вновь не избежать. Боялся, что он больше не проснётся, утонув в них. Но, если подумать, это были даже не кошмары, а что-то непонятное, малооформленное, и несмотря на то, что Генри просыпался в холодном поту, он чувствовал, что в паху ужасно ноет.       В этом Бауэрс окончательно убедился тогда, когда смог разглядеть всю прелесть всплывающей перед ним картины. Не кошмары, а сладкие пошлые сны с сучкой Денбро, после которых хотелось дрочить, представляя, что это именно он сидит на коленках Бауэрса и, приоткрыв свой маленький ротик, тихо стонет в плечо.       Порой Бауэрс спрашивал психолога: «А что обычно снится?» На что тот ему отвечал, сжав ручку тонкими, нервными пальцами: «Иногда то, чего боишься, а иногда то, чего хочешь». Но почему тогда Генри снится этот ебучий неудачник? Его худощавое тело, бледная кожа, завитки волос и пошлые стоны, которые заводят лучше любой дорогой шлюхи? Бауэрс терялся в вопросах и не находил ответа. Он не знал, с чем это связано и, казалось бы, никто не знал. И сам Денбро ни о чём не подозревал, не знал о том, что у Генри встаёт при любом писке или жалком стоне с его стороны, когда Бауэрс его избивает.       Иногда этого неудачника хотелось взять. Взять и всё, и плевать, что подумает скудоумное общество. Но тогда Билл точно пожалуется кому-нибудь, и жизнь превратится из кошмара в кромешный ад.       Но иногда эти желания было невозможно сдержать, они будто вырывались из сознания и превращали Генри в неконтролируемого психа, который срывался на всём и всех, что попадались ему под руку, даже собственных прихвостнях — Патрике, например, который получил от Бауэрса в рожу лишь из-за того, что сострил на тему дрочит ли ещё Генри на Билла или уже нет, или Хаггинсе, который был засунут головой в обоссаный унитаз почти по той же самой причине.       В итоге Бауэрс спал лишь урывками. В голове то и дело крутились разные мысли, связанные с этими кошмарами, которые не давали покоя. Генри, может, и засыпал под утро, но всплывающие перед глазами пошлые образы не давали выспаться, и весь последующий день Бауэрс чувствовал себя ужасно. Настолько, что ему было плевать на «Неудачников», на их укоры и «шутейки» по поводу внешности Генри, на которые они осмеливались — он выглядел весьма устрашающе: растрёпанные волосы, стоящие дыбом из-за скопившейся в них грязи, покрасневшие глаза, подведённые чёрно-синими тенями, как косметикой. Бауэрс исхудал настолько, что можно было задуматься о том: «как давно он вообще ел?» и побыстрее уйти, лишь бы не видеть некогда угрощающе выглядевшего задиру, превратившегося сейчас в тень себя прежнего. Нервную, озлобленную тень.       — Бауэрс, что с тобой, бля, творится? Ты вообще ешь или так же сел на диету, как шалава Гретта? — Патрик явно переживал за друга, часто интересовался в собственной манере тем, как долго Генри ещё собирается сходить с ума со своими кошмарами. На его удивление, даже психолог не помог, а ведь он некогда вылечил манию у Хогстеттера, но это было давно.       — Отвали, ублюдок, — прошипел сквозь зубы Бауэрс, со всей силы хлопая дверцей шкафчика и прикладываясь лбом к холодной стали. — Твоего нытья мне только не хватало.

***

      Генри тяжело вздыхает, ударяя кулаком в стену, и замирает, услышав до боли знакомый хохот Билла и его «Неудачников». Поворачивает голову и с презрением смотрит на счастливо смеющегося Денбро. «Им-то сейчас весело, блядь, — думает Генри, устало моргая. — А я тут страдаю из-за этого педика». Бауэрс сжимает зубы и через силу смотрит на Билла, на его юное, невинное тело, которое магнитит своей беззащитностью. Жалкий сопляк, которого так хочется взять.       — Хочешь, чтобы мы их отпиздили? — Патрик переводит взгляд с Генри на стоящую неподалёку группу «Неудачников» и облизывается, предвкушая, как он будет слышать крики и смотреть в полные ужаса глаза парнишек.       Генри молчит, делая вид, что не слышал Хогстеттера, и сопит. Громко, натужно, еле сдерживаясь. Почему он должен мириться с той мыслью, что никогда не сможет выебать сопляка Билла в его узкий анус? Слишком уж Денбро чистый для Бауэрса, но он испортит его. Вымажет в своей сперме, изгадит и пометит. Генри срывается с места, быстро сокращая расстояние. Почему бы не выебать его прямо здесь, в школе? Нажалуется? А не похуй ли уже?       — Что т-ты т-творишь, Бауэрс? — Билл сопротивляется, упираясь в плечо Генри, хватается за его рубашку и сжимает её в своих тонких пальцах.       Бауэрс игнорирует все действия со стороны Денбро, принимая это, как должное. Ведь все хорошие мальчики сопротивляются, когда их хотят испортить, но потом все, как один, ложатся под плохишей, подставляя свои упругие жопки. Так почему же Билл не сделает это для Генри? Разумеется, Денбро сделает это, он даже будет не против, будет пошло стонать, открыв свой маленький ротик, как это было в кошмарах... кошмарах ли?       — Мелкая маленькая сучка, — шипит Бауэрс, открыв дверь мужского туалета и толкнув ничего не понимающего Билла внутрь. Закрывает за собой матовую дверь. — Совращаешь меня, смотришь и виляешь задницей. Думаешь, я этого не замечаю? Как ты, бля, ещё снишься мне?       — О чём т-ты, Генри? — Билл делает осторожный шаг назад, когда Бауэрс надвигается на него. Сглатывает, чувствуя, как лопатками упирается в холодный кафель грязных стен. Прижимается к нему спиной, пытаясь слиться, словно каракатица или камбала, но от Бауэрса не так-то просто увильнуть.       — А ты не знаешь? Сколько я уже хожу к этому блядскому психологу и распинаюсь перед ним, пытаясь не проболтаться о том, что мне снится, как мы с тобой ебёмся? — Бауэрс исподлобья смотрит на сжавшегося Денбро и прищуривается. — Сколько я не спал, думая о твоём блядском теле, сколько раз представлял, как ты будешь орать и дёргаться в экстазе. И теперь… Я больше не могу, Денбро, жалкая мелкая сучка, ты мне теперь снишься.       Генри по́шло улыбается, что придаёт его внешности устрашающий вид, и Билл тихо непроизвольно скулит, в глазах смешиваются, наверное, чуть ли не все те странные чувства, которые может испытать человек при страхе. Денбро тихо стонет и сжимается, когда Генри касается его своими руками, пытаясь задеть особо нежные места, отталкивает Бауэрса и срывается с места, чтобы выбежать из туалета, но Генри вовремя подставляет ногу, и Билл падает, успев перевернуться набок, и вся сила удара приходится не на лицо, а на плечо. Денбро айкает, поджав губы, и отползает назад, придерживаясь рукой за ушибленное место, пока Бауэрс угрожающе-медленно приближается.       — Не дёргайся, — Генри громко сопит, нависает над Биллом, упираясь руками в его плечи и сжимая их. Садится на сжимающиеся бёдра Денбро, прекращая его сопротивления, и достаёт из заднего кармана выкидной нож, жмёт на кнопку, чтобы выскочило лезвие.       Билл напрягается и замирает, когда Бауэрс проводит холодным остриём ножа вниз по его шее, обводя ярко выраженные ключицы и надавливает, касаясь груди. Денбро сглатывает и поднимает взгляд на Генри, встречаясь с его широко открытыми безумными глазами. Бауэрс дико смеётся, приоткрыв рот, и Денбро скулит, понимая, во что влип.       — Я долго терпел, Денбро. Ты теперь моя сучка, понял? — Бауэрс проводит ножом по рубахе Билла, срезая пуговицы, и резко оголяет его напрягшейся живот. — Я не знаю с чем это связано, но ты заводишь похлеще любой шлюхи, и сегодня ты доигрался, Денбро.       Генри кусает Билла за мочку уха и, спустившись чуть ниже, на шею, оставляет алые засосы на бледной нежной коже. Один, два, три... восемь? Билл уже сбился со счета. Было больно, противно и грязно. Слишком грязно для Денбро. Он хотел закричать, сбежать, и его совсем не волновало, что их кто-то застукает вместе, его волновало, что он рядом с Генри, с этим чёртовым больным ублюдком Генри, который не то, что вызывал ненависть при одном его появлении, так еще избивал Билла, его друзей, а сейчас вообще пытается изнасиловать. Что может быть хуже? Даже конец света не сравнится с… этим.       Билл начал брыкаться, когда почувствовал, что Бауэрс позволяет себе лишнего. Упирался, когда Генри сорвал с него рубашку. Порванная, она валялась рядом с ногами Бауэрса, словно половая тряпка, и служила чем-то вроде подстилки, пока он переворачивал брыкающегося Билла на живот.       — Блядь, ты можешь спокойно принять то, чего добивался, — рычит Генри и хватает Билла за плечо, сжимая до покраснения нежной кожи. Медленно стягивает с Денбро его узкие шорты, растягивая удовольствие. Это было почти как в сне: та же поза, те же движения и действия. Генри скалится, наконец срывая с узких бёдер Денбро его шорты. Эти блядские короткие шорты, которые не давали Генри спокойно уйти из класса. Он всегда ждал, когда все уйдут и быстро шёл в туалет, чтобы снять еле сдерживаемое возбуждение, которое появлялось каждый раз, когда сучка Денбро появлялся в этих шортах — кто только позволял ему расхаживать по школе в таком виде ! — и… в общем, во всём, что облегало его зад, на который тело Генри реагировало как-то неопределённо.       — Чего я д-добивался, Генри? — в глазах Денбро был неподдельный страх, а ещё необычный интерес. Интерес, который никак не должен был проявиться прямо здесь и сейчас. Билл отвёл взгляд, лишь бы Генри не заметил этого.       — Чтобы я выебал тебя, маленький сучонок, — пояснив, Бауэрс сжимает бёдра Денбро, и тот корчится и тихо стонет, закусив губу. Генри дико улыбается, сузив глаза. Придвигает Билла за талию ближе к себе и нависает над ним.       Бауэрс смотрит на Денбро, буквально пожирая взглядом каждый миллиметр его тела. Прикасается пальцем к ярко выраженной скуле и ведёт вниз к подбородку, задевая алые губы. Всё это как-то нелепо: эта противная нежность, какая-то осторожность, совсем не свойственная Бауэрсу. Он привык делать всё резко и грубо, а тут, с этим сопляком Денбро, медлит, как девственник перед первым поцелуем. Что с Генри не так? Неужели эти дерьмовые кошмары на него так действуют?       Бауэрс ладонью зажимает рот Денбро, отстраняется и другой рукой, дрожащими пальцами, касается пряжки ремня, расстёгивает её и спускает штаны на бёдра вместе с ставшими непозволительно тесными плавками.       — Ты мне больше никогда не будешь сниться. Никогда, слышишь? Я выебу тебя и ты, блять, оставишь меня в покое! — Генри раздвигает бёдра Билла и проводит пальцами по его сжимающемуся анусу. Сплёвывает на ладонь и смазывает слюной. — Только попробуй пикнуть, пожалеешь.       Денбро морщится и скулит, чувствуя, как внизу горит. По щекам текут слёзы, и Билл приглушённо стонет в ладонь Бауэрса, когда тот делает сильные и рваные толчки, вдалбливаясь глубже. Сглатывает, закрыв глаза. Чувствует, как его сердце бешено колотится в груди… ту-дум, ту-дум, ту-дум… Сколько ударов? Сто, двести в минуту? Всё это неправильно, слишком бешено и быстро. Навряд ли Генри ощущает то же самое, что и Билл. Бауэрс говорил о каких-то своих кошмарах, но для Денбро кошмар — это Генри, то, что он делает. Этот первый раз слишком болезненный, и вовсе не физически.       Бауэрс ведёт ладонью вниз по шее Билла, по отметившимся уже засосам, нажимает на его кадык, останавливаясь на ярко выраженных ключицах. Сопит, еле сдерживаясь от того, чтобы не порвать Денбро, сжимает его упругие ягодицы.       — Маленькая продажная шлюха, — неразборчиво шипит Бауэрс сквозь плотно сжатые зубы, делая особо резкое движение. Выходит из сжимающегося ануса Денбро и кончает ему на живот.       Опустив голову, Генри всё ещё стоит на коленях, пока Билл отползает от него и, закрывая рукой лицо и пошатываясь, поднимается, натянув рваную рубаху и шорты, подходит к грязной раковине и умывается. Никто не должен знать об этом позоре. Нужно отдышаться и придти в себя раньше, чем сюда заявятся друзья Билла или кто-нибудь из «Неудачников». Поймают - и всё, будешь навечно заклеймён «педиком» и «сучкой Бауэрса».       Бауэрс поднимает голову и смотрит беспомощным взглядом на худощавую фигуру Билла. Можно ли надеяться, что теперь Генри наконец сможет выспаться, ведь он сделал так, как было в кошмарах? Те же стоны, движения и всхлипы. Всё, как там, во снах. Но только почему всё было так ужасно? А эта противная сдержанность, почти... забота? Что может быть хуже неё? Генри хватается за голову, зарываясь и путаясь пальцами в собственных волосах.       Билл замирает и сглатывает, чувствуя на себе тяжёлый взгляд Бауэрса. Мельком смотрит на него и отворачивается, сжимая полог разрезанной рубахи. Денбро больше никогда не сможет смотреть на Бауэрса так, как раньше. Теперь всё изменилось, и Билл поклялся в ту же минуту, когда подошёл к Генри и, заикаясь, сказал: «Я ненавижу т-тебя, Бауэрс, ненавижу...», что он его действительно ненавидит, что больше никогда не встретится с ним, если только не по воле случая.       — Сучонок, — шипит Генри, уже много позже, кое-как поднимаясь на ноги и держась за голову. — Мелкая продажная шлюха.       А потом Генри поймёт, что сны его не отпустили. Что всё не так легко, как кажется, и Баэрсу неспроста снятся кошмары о Билле Денбро. Генри поймёт, что он всё-таки тоже человек и способен чувствовать что-то… или кого-то. Поймёт только тогда, когда поумнеет и перестанет думать только о себе. В будущем? В невероятном, для такого, как Генри, будущем...