Зимний путь длинной в три дня

Лёха кричал сложносочинёнными матерными выражениями, страшно орал, бесился от собственной беспомощности и был самым любимым человеком на Земле в этот момент. А ведь всё так безобидно начиналось. Безобидно по меркам зимнего Питера. Приключения, приятельство, а теперь вот — пиздец. Тройное п, три дня. Эрик застрял у него в голове раковой опухолью и мелодией блядского Шуберта на перефирии нервов. Смог, сука, даже в душу пробраться. Втёрся в доверие и… сжёг. Как ебучий самый дорогой в жизни брелок сжёг. Легко, просто и не задумываясь. А теперь всё, теперь пиздец и дышать без него незачем. Крича на него, замахиваясь кулаками, Лёха пытается его от себя отвадить. Так глупо и по-дурацки. Но уже слишком поздно, слишком глубоко, и он сам, блять, виноват. Нехуй было целовать, как в последний раз в жизни. Смешно, но это и был последний раз. Тот самый последний во всех смыслах поцелуй. Этот долбоёб классический сломал ему сердце и разъебал вдребезги душу. Дал почувствовать это странное чувство влюбленности и вспомнить каково это было. Поэтому уходить от него — невозможно себя заставить. Это жизнь, а не сраная, блять, сказка. Здесь люди не могут быть вместе. Не могут далеко и в Индию. Не могут навсегда. Но могут искренне. Лёха приказал беречь горло, а он не смог сберечь даже жизнь.