Я уебанский пёс и не знаю слов любви

Вы думаете, это шутка, да? А вот хуй вам... Юра пиздец какой серьёзный сейчас. Во всём виноват, конечно, Дима. Ну вот правда же, блядь — а кто ещё? Дима, сука, Дима. Дима — пиздец какой. Охуевший, охуенный, охуевающий каждый раз, когда Юра приходит. Или не приходит, или звонит трезвый, или шлет пьяные сообщения. Дима — просто пиздец. Дима вызывает у Юры слишком много разных и — вот что главное! — дохуя противоречивых желаний. На третьем десятке, четвертом миллионе подписчиков, первой (потихоньку в пизду загоняемой) печени — дожил, блядь. Во-первых, Диму хочется выебать. Нет, серьёзно, вы его видели вообще? Как можно это — угловатое, страшное, пиздливое, выёбистое… Мужика, блядь! — и хотеть? Юра уже (выстраданное, поутру желчью выблеванное, с больной натугой высранное уже) конкретно этим вот вопросом не задаётся. Перешёл, сука, на следующую, нахуй, стадию. На конечную, видимо… Знаете, есть большая разница: делать что-нибудь, чтобы стало хорошо, и делать то же самое — но чтоб просто не сдохнуть. Например (лучший — потому что единственно действенный-достойный — пример), пить. Пить можно красиво, мягко проваливаясь в алкогольную нирвану и уютно скатываясь по наклонной в приятной компании — и любить весь мир, короче… А когда — едва проснувшись — рукой трясущейся (бабка в Паркинсоне за своего признает) к бутылке тянешься — не кайфа ради, а лишь бы потушить ебаный пожар из боли и тошноты… Тут уж вопрос выживания, серьёзно. Так вот и с Димой. Диму вот не просто хочется выебать, нихуя тут простого нет. Диму нужно выебать — и не для превосходства морального, не для того, про что Юра на людях (людя…школьникам ебучим, кого обманывать-то?) затирает, не ради «я-самый-самец-в-петушатне». Не для оргазма (для чего, блядь, вообще-то ебутся все нормальные люди) и не для компромата. Себе даже Юра соврать не может (не, может, конечно — не про Диму только). Для жизни. Батя с пафосом не перегибает, суки. Для. Ёбаной. Юриной. Жизне-блядь-деятельности. Для того, чтобы делать следующий шаг, вдох, глоток. Диму хочется выебать: чтобы грязно, быстро, насухую почти — по слюням, без резинки, со сбитым нахуй дыханием, невнятными матами (себя) и гордо-тяжелым сопением (его). Скрутить, навалиться, уронить мордой надменной в постель. Присунуть, чтобы трудно шло, чтобы он, блядина такая, зажиматься пробовал — а хуй там плавал! Хуй там — в Диме — самое то, конечно. Выебать Диму надо так, чтобы у него колени разъезжались — стертые, красные. Чтобы голова (загонами переполненная, тяжелая) бессильно в матрац тыкалась, чтобы взгляд бессмысленный, пустой, чтоб губа нижняя, прокушенная в трех местах, влажная, вкусная — отвисала чуть-чуть. И пускай тогда у Димы — силенок не останется больше пиздеть, пускай он лежит, хрипло дышит, ребрами поводит как лошадь загнанная и ресницами своими редко-редко лупает. Ох, как хочется-то, блядь. Во-вторых — ясно как божий (погожий) день — Диму надо, блядь, уламывать. И — что обидное-то самое! — хочется. Тоже. Долго и со вкусом. По-другому с ним нельзя — Дима ж нежный и ранимый, хули. Черную рубашечку нацепит, музыкальный инструмент терзает, болезный, ничё не жрет — романтично… До слёз. До Юриных (крокодиловых, но оттого не менее грустных) слёз. Это значит, что Диме нужно звонить по вечерам и желать сладких снов. Желательно — при этом не совсем в хламину убранным ещё быть, чтоб хуйни откровенной не спиздануть. О слепые и жестокие боги! Что творите-то с человеком — когда это Юра, блядь, Хованский фильтр между мозгами и языком ставил? Юра, который над раками из концлагеря уссыкался? Юра, который… А вот поди ж ты! Поди ж ты Диме угандошенным позвони. Не, трубку его уточка не бросит и истеричненько «опять, Юра» не заверещит, это-то и хуёвое самое. Нет, только «важными» делами отговорится, попрощается сухо и коротко — и останется «Юра, опять» один — пьяный и униженно-грустный. С Димой таким быть — не нужно. Нужно водить его в веганский магазин, пытаясь не рассмеяться (и не блевануть — одновременно) над представленным ассортиментом. Нужно мяться (маяться) рядом как малолетка — неделями, опасаясь получить по ебалу за руку на острой коленке. Прям страшась, да. Сука, какие у Димы коленки… Даже под черными джинсами — обычными, плотными — они волшебные. Выпуклые, твердые — и сквозь ёбаную ткань даже — горячие. Юра готов им молиться, блядь, часами, честно. Носом в них по-собачьи тыкаться — и похуй, кто чё скажет. Они просто Диминых коленей никогда не видели (так — с красотой, блядский рот, в глазах, чтоб ему пусто было, смотрящего — не видели, надеется Юра уголком своего большого, алкогольно-кардиомиопатического сердца). В-третьих — Диму хочется радовать. Смешить — и чтобы не едкий оскал, не «опять, псина», «заебал, Хованский» — а чтобы настоящая улыбка. У Димы очень хорошая улыбка — она долго-долго разгорается на тонких, по-рыбьи некрасивых губах, искрами тлеет в зрачках, а потом вырывается сразу, вдруг — и у Димы совсем другое лицо делается. Моложе, мягче, ещё — невозможно-невероятно-незаконно — красивее. Что бы Дима не затирал постоянно — иногда, Юру немного обижающее, редкое иногда — ему нравится. Нравится, как Юра шутит — и это вставляет похлеще трёхчасового стендапа. Ещё Диму до зуда во всем теле хочется накормить. Желательно — мясом, куском целым, курой-гриль, котлетой, фаршем, ша… Но если Дима совсем против — то и каким-нибудь тофу-хуёфу его вегетарианским, только б нормально ел. Чтобы джинсы черные, плотные не сползали незаметно с тощей (охуенной, но объективно тощей) задницы, чтобы скулы острые (охуенные, но блядь!..) не торчали так призывно как пупки у голодающих пиздюков из Африки. Потом Юра почти скулит от ненормального (не-для-него, нет — зачем, за что, сука?) прилива храбрости — хочется вот вспомнить, что гангста, епта бля, и пойти пиздить Диминых недругов. Прям руками, ногами, арматурой и чем посерьёзней, да. Давайте ещё раз, по буквам: Ю р е. П и з д и т ь. Не пиздеть, а драться. Юра же такое не любит (как нормальный адекватный чел, ребят). Юра же только крабам может ноги отрывать. Юра же «говно ссыкливое», «тварь обосранная» — вы чего, комменты не читаете? Истинную правду же глаголют… уста, блядь, рутубовских младенцев. А вот Юре каждого уебанского комментатора на ютубе хочется обратно в ебливую мамку его засунуть — когда про Диму плохо пишут. Ну не дебилизм ли? Дирижабль, ага. И концом — венчиком терновым, венцом лавровым, вишенкой, блядь, на торте — оказывается непонятное-невозможное «Диму — любить». Вот так просто (дохуя сложно и больно) — лю, сука, бить. И небеса не разверзлись, и гром не ебанул, и молния на месте не поджарила. Диму — любить. Раздевать медленно, целовать в закрытые глаза, гладить бледную кожу. Каждый ёбаный пальчик, каждую костяшечку на кисти, крупной, мужской же, сука — языком обводить. Носом в ямку между ключиц, замереть-привыкнуть, одуреть от тепла, от запаха родного-единственного. Ниже ладонями скользнуть, ребра погладить — выдохнуть. Растягивать долго-долго, до сладкой судороги, до полуобморока, пальцами скользкими внутрь толкаться, встречать мягкое и горячее, пульсирующее — в извечном ритме, от начала времен знакомом. Вдох-добавить палец-выдох. Нести чушь какую-то при этом, от осознания дурея: тебя — и допустили. Тебя, Юрку-пса, алкаша жирного с фигурой ромовой бабы и пропитыми мозгами — да к телу. Пока входишь — щеки целовать беспорядочно, летуче, хорошо-то как, Господи-хуёсподи… Член — отдельно, душа в рай — отдельно, Диму — держать-не отпускать ныне и присно, и вовеки веков. А… под коленями подхватить, челку сдуть со лба взмокшего, и двинуться — прямиком в ад, нахуй! Дима, Дима, Ди… Потом его вытирать — обманчиво-нежного, притихшего, расслабленного такого. Голос хриплый, руки трясутся отходняком посторгазменным. Рядом. Дима — и рядом. Сопит тихо, серьёзно. Самому — не спать (как после такого — да спать, совсем охуели) — носом в плечо чужое (Димино, вкусное, теплое) воткнуться и дышать до утра счастьем своим... Су-у-ка. Не о том думаешь, Юр. Не-о-том. Дима же в этой хуйне виноват? Виноват. Чушка ёбаная. Надо его выебать? Надо, Юр. И как мы это сделаем, а, Юр? Что мы можем-то, Юр? Без уголовщины — попробуем пока? «Вы думали: это шутка — мы тоже…»