Inhuman

Я смотрю на него с минуту, а может две или даже больше, но не могу насмотреться, будто вижу его в последний раз. С жадностью голодного зверя я пытаюсь рассмотреть каждую деталь, каждый изгиб, каждую мелочь, на которую никто и не посмотрит, и не могу остановиться на чем-то одном, из-за чего мой взор мечется от вещи к вещи, от детали к детали. Из-за таких резких смен ракурса голова уже начинает кружиться и хочется за что-то ухватиться, но не мое желание приковало ноги к черепице этой крыши, и не я держу себя, чтобы не сорваться и не дотронуться хотя бы кончиками пальцев до него. Или же я сама отгораживаю себя от совершения греха? Глаза находят на чем можно сконцентрировать внимание лишь через пару минут, а я с жадностью впитываю всю визуальную информацию, например, его одежда. Она настолько непривычна для шумного и бунтарского Нью-Йорка, что становится неудобно находится с ним всего лишь в пижаме, его идеально отглаженный черный смокинг блестел синевой при свете луны, отглаженные стрелки на классических черных брюках казались слишком идеальными, что можно даже сказать «ненормально» идеальны, белоснежная рубашка расстегнутая на пару пуговиц открывает вид на часть выпирающих ключиц и невооруженным взглядом видно, что пиджак пошит спец заказом, так как широкие плечи мужчины и довольно узкая, насколько я могу рассмотреть, талия казались абсолютно непропорциональными, из-за чего подобрать пиджак было просто невозможно, поэтому могу с уверенностью сказать, что костюм был явно пошит в дорогом ателье, а не куплен в каких-то известных брендовых магазинчиках, где одевается большая часть ньюйоркцев. Боюсь смотреть на его лицо. Что-то в голове бьет в гонг и твердит об опасности веющей от этого человека, но сегодня я живу отдельно от своего разума, не сегодня и не сейчас я откажусь от такого желанного предложения. Медленно поднимаю взгляд на лицо мужчины: правильная форма лица с остро выраженным подбородком и скулами кричали о своем аристократическом происхождение, сейчас готова все отдать лишь бы дотронуться до этих скул и проверить их остроту, настолько ли они острые, как ножи или это просто фокус моего восприятия, впалые щеки и небольшие круги под глазами указывают на недостаток сна, могу предположить, что он не спал последние несколько дней, что можно увидеть еще по некоторым признакам на лице, например, бледные тонкие губы, которые имели розовый цвет до их обесцвечивания, сейчас распылились в легкой улыбке или же усмешке, не могу точно определить происхождение этой эмоции, и, наконец, глаза, светящиеся два драгоценных камня, два хитрых темно-зеленых глаза, две радужки переливаются цветом волшебного камня малахита светятся под лунным светом ярко-зеленым, из-за почти невозможно увидеть сейчас его настоящий цвет глаз, но я его помню и мне уже не надо рассматривать их, но они выражают сильную слабость, хоть скрытую за тонкой пленкой уверенность и гордости, как жаль, что только сейчас понимаю, насколько сильно я хотела их увидеть все это время, именно эти глаза я вижу во снах последние два дня, именно они этой ночью убаюкивали меня, я должна была увидеть его сегодня, и я вижу. Его поза источала силу, не только физическую, но и моральную, не побоюсь сказать, что лишь одна его поза вызывала у меня желание отойти на два шага назад, подальше от морального давление, хоть и нет для этого никаких причин, вся его уверенность и неимоверная гордость выражена в каждом жесте и движение, будь то протянуть руку или поправить манжет. — Патрисия, вы согласны? — басистый голос мужчины заставил оторваться от наглого рассматривания. Я неуверенно киваю, еще не до конца понимая, что сейчас будет и как это будет все происходит, но протягиваю медленно кисть мужчины, который терпеливо ждет моего решения, а уже точнее его принятие. Все это время музыка не переставала играть, все еще играл вальс, музыка которого мне была так знакома еще с прошлого года, когда мы всем классом разучивали вальс-бостон. Я обожала этот вальс и знала каждое движение наизусть, поэтому сейчас мне было легко успевать за движениями своего партера, который с грацией кошки и спокойствием удава кружил меня и был уверен в каждом своем действии, будто репетировал его уже много лет специально для меня. На выпускном я танцевала его с Осборном, но ощущение были совершенно другие: я не хотела останавливаться ни на секунду, а сердце стучало в ушах с неимоверной скоростью, хоть танец и был довольно медленный и не требовал никаких усилий, кроме концентрации на самих движениях. Впервые за все мои тренировки и выступление с этим танцем я могу спокойно окунуться в этот вальс, довериться своему партнеру и знать, что он не запутается в ногах и не забудет движения. Я смотрела под ноги и не успевала проследить за сменой движений, будто танцую не я сама, а кто-то другой. За все время пока мы танцуем я не посмотрела ему в глаза — Страх? Стыд? — Нет, это что-то другое, что именно пока я не могу определить. Руки мужчины все время находились на талии, но привычного ненавистного ощущения пота и жары на себе не было, на его смену пришел долгожданный холод, который словно пояс утянул все от конца ребер и до начало бедер, я ощущаю прохладу, комфортную для меня и для мужчины, который сейчас с закрытыми глазами вел меня по черепицы старой крыши моего дома и тоже наслаждался этим танцем, как я. — Закрой глаза, забудь, что ты тут. Повторять мне не надо было, и я с радостью и повиновением закрыла глаза, полностью отдаваясь и доверяю тому, кого знаю лишь несколько минут, кто спас меня от возможных печальных последствий, кто помог мне безвозмездно, а он ведет меня, девушку, которая режет себе руки, которая потеряла родителей в возрасте 6 лет, которая не знает, как чувствовать себя красивой и достойной девушкой. Наконец, не я веду эту партию, не я беру на себя ответственность за ошибки в этом танце, не я делаю заветные шаги первая, а мой партнер, настоящий партнер, который может отвечать за себя и за меня, он не боится сделать ошибку, потому что он уверен в своих силах, он компенсирует мою неуверенность в этом танце своим профессионализмом и знаниями. Мне не было жарко, но я ощущала жар, который плясал во мне и сейчас был готов вырваться на свободу, чтобы показать себя, сказать: «Эй, я тут, я хочу вам кое-что показать», а после устроить пожар на этой черепице, но пока он будет жить во мне, молясь мне каждый день о том, чтобы выйти наружу и увидеть мир, к сожалению, его судьба гнить в моем подростковом неидеальном закомплексованном и изрезанном теле, наслаждаясь единичным проявлением себя в этом танце. Он же другой, я не могу о нем судить исходя лишь из танца, не могу рассказать о нем больше, чем то, что уже вам рассказала, но я вижу, что он не такой, как остальные, он намного холоднее, чем мы все. В нем самом живет огромный мороз, который простужает его день изо дня, отравляя своим мерзким снегом кровь, метелью разгоняя инфекции по всему организму и льдом, покрывающим все живые органы, которым требуется тепло. Этот мороз готов его отравить, убить и удушить, лишь бы выйти наружу, и устроить новый ледниковый период уже в теле каждого человека, а не только его. Я не знаю точно ли это его зовут так, я не знаю откуда он и как сюда попал, почему сейчас танцую с ним, почему мне так хорошо с ним рядом, и я не знаю почему я не хочу заканчивать этот танец. Но я знаю точно, что я могу ему доверять, а значит остальные вопросы отпадают за раз. Музыка уже заканчивается, а значит и танец скоро должен будет закончиться, а я так не хочу его прекращать, не хочу терять эти ощущения, эти эмоции, эти чувства, что так давно я не испытывала. Не хочу терять этот холод, укутавший меня в своих лапах, не хочу терять его длинные пальцы и аккуратные кисти, что в меру правил танца лежат на моей талии и иногда сжимают ее, чтобы я могла успеть за ним, я не хочу терять его сейчас, он опять пропадет, и я уже не смогу его найти. — Я не хочу заканчивать этот вальс. — прошептала я, в надежде, что мне простят за эту дерзость. — Всему есть свой конец, и у этого танца он тоже будет. Под конец вальс начинает замедляться, как и мы. Его руки медленно заводят меня в кольцо, скрывая от лунного света, будто он мог принести мне смертельную рану, а я наслаждалась последними аккордами музыки, укутываясь широкими руками мужчины, получая мягкий холод, и даря ему взамен свое тепло. Музыка закончилась, но мы не торопились расцеплять переплетенные пальцы наших рук, наслаждаясь нашим союзом противоположностей, которые мы оба познали всего за один танец. Мое внутренне пламя порождает уют в жизнях людей, а его мороз сеет хаос в душах людей, моя неуверенность взращенная на комплексах и его уверенность порожденная стойким стержнем внутри, моя болезненная хрупкость и его физическая сила, я могу продолжать так до бесконечности, пока язык не отсохнет. «Юношеский максимализм» — скажите вы, а я с вами соглашусь и не буду опровергать ни одного вашего слова, я не права во многих вещах и понимаю это, но сейчас я твердо уверена в одном — наши отличия делают нас похожими, мы друг другу доверяем, зная друг о друге всего лишь имена и потанцевав всего несколько минут. Многие люди тратят на это годы, годы для того, чтобы узнать друг друга получше, месяцы, чтобы запомнить мелкие детали другого, дни, чтобы запомнить внешность и часы, чтобы запомнить голос, но не мы. Мне кажется, что я уже могу о нем сказать все: о его характере, о его привычках и его самых мелких деталях внешности. А главное, я чувствую, что это взаимно, здесь не нужны были слова, они просто лишние, я просто чувствую это. Ежусь в холодных объятиях Локи, наслаждаясь не мерзким морозом, который преследовал меня последние два дня, а прохладой, о которой мечтает человек летом, и я получила эту прохладу. — Ты уйдешь? — Если ты этого пожелаешь. — Я не хочу, чтобы ты уходил. Это так странно, почему так? Ты меня околдовал? Я смотрю на мужчину снизу вверх и не могу разглядеть выражения его лица, так как достаю лишь до ключиц со своим хоть и не маленьким ростом, но я могу с уверенностью сказать, что он удивился и сам не знает, что мне ответить. Мужчина не выражал никаких эмоций, будто и во все его тут не было, не дождавшись ответа я продолжила: — Я очень сильно мерзну с момента твоего прихода в мою жизнь пару дней назад, а сейчас я не могу согреться в твоих объятиях, так как ты слишком холодной для человека, можно сказать, что ты ледяной человек. Йетти. — Интересно. — ответ мужчины был дан лишь через секундную паузу, а голос мужчины был абсолютно отрешенный, и складывалось ощущение, что это совсем не то, что он хотел услышать из моих уст, но не в моих силах углубляться и разузнавать что-то у него, вряд ли это будет простительно, и, наверное, это первый раз за день, когда я и вправду доверюсь не унимавшейся за весь вечер интуиции. Мужчина замолк на какое-то время, витая где-то в своих мыслях и вынимать его из своих чертогов мысли было опасно для жизни обычного человека, а я могу дать вам слово, что он не может быть обычным человеком, слишком много в нем нечеловеческих особенностей, которые никак нельзя списать на банальную болезнь… — Так быть не должно. — голос Локи прервал поток мыслей, что ввело меня в ступор, и я ожидала его продолжения, но его не было, и тишина снова застала нас врасплох, где мы оба молчим, из-за невозможности развить эту тему и неизвестное продолжение самой беседы. Я впервые за вечер услышала его настоящий голос, он не выражал абсолютно ничего, ни ненависти, ни гордости, ни счастья — просто ничего, лишь пара слов сказанная им ввела меня в аналитический ступор. Когда он появился передо мной, я поверила в его добрую сторону, которая была рада встрече со мной, глупо, но это то, что показал или позволил увидеть он сам, но сейчас я могу поклясться, что одно слово впитало его настоящую сущность хладнокровного и отрешенного от всех существа, именно такое поведение людей пугает меня больше всего на Свете — когда ты не можешь предугадать следующие возможные ходы человека, когда о нем ничего нельзя сказать исход из особенностей характера, телосложения, умственных особенностей и многого другого. — Соглашусь — лучшего ответа я не могла дать ему, раз он решил играть со мной в игру Трикстеров, то я соглашаюсь играть по его правилам в эту игру. — Как твоя рука? Как я знаю, ты ее повредила. — Моя рука? Она, — я опустила глаза на руку, где болтался кончик марлевой повязки перетянутой старым налокотником тети, помогающий фиксировать руку и не сползать повязке, сейчас из нее вылезали клочки повязки и требовали срочной перевязки, но главная особенность заключалась в болезненных ощущениях от движения, которые должны сопровождать меня при манипуляции рукой, но проблема была в том, что не было никаких болезненных ощущений. Для пущей уверенности я распустила кольцо созданное мужчиной, и помохала рукой в разные стороны и размяла ее в ожидании хоть какого-то нездорового дискомфорта, но и в этот раз ничего не было. Не зная, что несколько часов назад отсюда торчал кусок стекла, я бы сказала, что рука абсолютно в порядке. Я с неумением взглянула на мужчину, чье лицо не все еще не выражало ни одной эмоции. -… в порядке, с ней все хорошо. — Неужели? Не решила ли ты, девочка, поиграть со мной? Кто ты такая, жалкая человечишка? — Лафейсон в один шаг оказался рядом со мной и схватил за толстовку, заставляя привстань на носочки и наклониться под жгучим взглядом мужчины. Вот теперь я увидела его настоящего, и я ошиблась, предполагая в нем трикстера, его двуликость лишь обман зрения для таких глупых, думающих, что знают все и вся, людей, но кто же он тогда? — О чем Вы? Я — это я и все. — лучшего ответа я дать не могла, иначе это могло бы сулить неприятностей, а они похоже меня поджидают, но ответа я так и дождалась. Меня тормошило со всех неженских сил из стороны в сторону, пытаясь разбудить или довести до желания встретиться с белым другом, из-за слабого вестибулярного аппарата. Еле разлепив, будто смазанные чем-то липким, глаза я не сразу разглядела обеспокоенного друга, который к моему собственному удивлению стал намного четче виден без очков для меня. Сонный рыжеволосой парень с жадностью дергал меня из стороны в сторону, будто мне это жизненно необходимо. — Гарри, хватит! — открываю с перепугу глаза и вижу обеспокоенного чем-то парня. Солнце болезненно бьет в лицо и ослепляет до белых кругов перед глазам, хотела бы списать такое состояние на похмелье, но вчера я пила только чай, досадно. А вот желудок ощущает всю тяжесть этой пытки тряски, хотя что-то смахивает это все на центрифугирование от этой недо-жертвы инквизиции, наверное, скоро приставка «недо-» точно исчезнет и на одну ведьму в этом мире станет меньше, если это прямо сейчас не закончится. — Стоп! — ноль реакции, — Гарри, АЛО! — голос уже срывался на крик, но то ли мои крики тихие, то ли он глухой, пожалуйста, дайте мне сил хоть кто-нибудь. Наконец-то не только мой мозг проснулся, но и туловище, которое, к моему несчастью, затекло очень даже сильно, и теперь я в перерыв этой турбулентности пытаюсь выкрутиться, не буду точно говорить, но после первого хруста затекшего позвоночника Осборн все-таки решил обратить на меня внимание, не буду говорить, что и этому была рада, голова начала предательски кружиться. — Вот придурок, — готова поставить 20 баксов, что голос у меня не ахти сейчас, так как в горле сильно пересохло, о чем свидетельствует абсолютно сухие губы. — Тебе заняться нечем больше? Лучше бы воды принес, — жестоко? — Да, не спорю, но сейчас мне не до норм приличия. Я так и не услышала ответа, но оно и не надо было — дверь со скрипом хлопнула, что и свидетельствовало, что парень умчался, конечно, остается вопрос куда именно: за водой или еще куда-то, но все же, хотя бы исчезла это тряска и на этом спасибо. Ровно секунды мне хватило, чтобы я опять рухнула на кровать и прикрыла глаза, в надежде, что этот день будет не таким гадким, как вчера, и сегодня я смогу поехать на практику и даже возможную будущую работу у Старка.