Черные глаза-пуговки

      Нашитые на некогда бордовый плюш черные глаза-пуговки неотрывно следят за каждым движением его рук, словно выжидая момент, когда он уронит золоченую монетку на пол, чтобы тут же подхватить ее, спрятать в широких мягких лапах и отнести Хозяйке. Обязательно склонив огромную, уродливо заштопанную в нескольких местах голову и бросив на него не то победный, не то угрожающий взгляд.       Проклятый медвежонок.       Линдон усмехается, кладет монетку на стол и накрывает ее ладонью.       Взгляд черных глаз-пуговок становится почти злым. Если бы плюшевые игрушки вообще могли смотреть на кого-то зло.       Эта вот может.       Охотница тихо смеется, наблюдая за ними, осторожно достает из-за пояса крупную монету и, наклонившись, толкает ее ребром по полу.       Огромная плюшевая голова поворачивается резко, так резко, что Линдону кажется — она должна не выдержать и оторваться от изношенного темно-бордового тела. Короткие толстые ножки, набитые не то обрывками ткани, не то опилками, бегут на звук, едва слышно топочут по дощатому полу таверны, как мог бы делать ребенок, который совсем недавно научился ходить. Мгновение и широкие мягкие лапы ловят добычу, прячут ее между собой — на грязной морде, покрытой сеткой неровных стежков, сделанных неизвестно кем и неизвестно сколько лет назад, мелькает подобие улыбки.       Линдон передергивает плечами, поднимает монету со стола, подкидывает и тут же ловит — как делает каждый раз, перед тем как убрать золото в поясной кошель.       Огромная плюшевая голова оборачивается к нему, хотя короткие ножки продолжают нести игрушечное тело к Охотнице. Черные глаза-пуговки смотрят на него в упор со злостью.       Ловкие, привыкшие различать ценность золота едва ли не по одному прикосновению пальцы вздрагивают, прежде чем опустить монету в кожаный мешочек.       — Ты бы хоть кидала своей зверушке что поменьше, — усмехается он, подзывая трактирную служанку. — Не успеет поймать или отберут, и мы лишимся ужина.       — Успеет, — улыбается Охотница, принимая из широких мягких лап принесенную монету. — А отобрать у него золото даже ты не смог. Или думаешь, найдется кто-то, кто окажется ловчее самого ловкого кингспортского вора?       Линдон снова передергивает плечами: не то от того, как довольно рычит плюшевый медвежонок, которого Охотница садит себе на колени, не то от воспоминания, так не вовремя вспыхнувшего в памяти.       Он однажды пробовал забрать у этой проклятой игрушки монету, которую обронил на дороге. Ему хватило одного раза, — всего нескольких мгновений, — чтобы понять: у безобидного на вид плюшевого медвежонка железная хватка, острые зубы и злой, совершенно не игрушечный взгляд.       И Хозяйка — единственная, кому он будет отдавать свою добычу.       — Выпивку повторить и еще тарелку с мясом, — бросает он подошедшей служанке, натягивая привычную для таких обращений улыбку свободного ночью повесы.       — Да, господин, — молоденькая девчушка заливается краской и торопливо уходит, ее отец-трактирщик бросает в их сторону хмурый взгляд, словно обещая: если дело зайдет дальше простых улыбок, говорить он будет не словами, а кулаками.       Линдон усмехается в ответ, почти равнодушно, и допивает оставшуюся в кружке брагу.       Огромная плюшевая голова вертится на короткой шее, наклоняется то так, то эдак, окидывает быстрым хищным взглядом всю таверну, ожидая новой монеты.       Иногда черные глаза-пуговки замирают на его лице — смотрят со злостью и торжеством.       Иногда — это в те моменты, когда ладонь Охотницы касается грязного, заштопанного в нескольких местах темно-бордового плюша.       Но когда проклятая игрушка поднимает огромную голову на свою Хозяйку, в потертых черных блямбах видна только нежность.