Длиною в жизнь

Осень запомнилась хлюпающей жижей, влажностью и предчувствием беды. Далее будет только холод, вечная мгла. Ах, этот Smolensk, ни одного замка, приличествующего дочери Священной Римской империи. Герцогиня Мария Христина закрыла тяжелую книгу, которую читала, пока не смерклось, и теперь в долгих, медленно наползавших сумерках отдавалась своей грусти. Она упрекала себя за то, поддавалась этому кошмару. Что ждет в краю дикарей? Нет! Твердо решилась отныне все хоронить в себе и являться спокойной при посторонних. Но чего стоит это притворство, эта необходимость, выходить к людям, говорить с ними, быть аккуратной. Стать избранницей варвара – есть ли спасение из ада? Шутка небес, четвертая в семье и наиболее здоровая. Родственники правящего монарха Фердинанда, усиленно стремились к короне. Веками их предки вступали в брак, дабы создать государство, в котором не заходит солнце. И три лета назад обещала, что скорее прыгнет в Дунай. – Карлос Испанский ? – ломала запястья. – Он ведь даже не может держать голову и есть сам! Быть навеки заточенной в галереях дворца, лишенной веселья, дружеского участия, с существом, имеющим только некоторое подобие человека, и молиться о старости? А ужасы инквизиции? Кому не хочется нежного зова любви? Блеск, танцы! Она знала только одно – никогда и ни за что в мире не ляжет с выродком, пускающим слюни. Готовила кольцо с ядом быстрым. Ей, низкой ростом, тоненькой много не потребуется. Фрейлины ловили известия о рыцарях Европы. Дамы расспрашивали, шептались. Лишь письмо с золотой печатью в виде двуглавого орла заставило сердце учащенно трепетать: не будет жуткой, давящей Испании! Политика требовала щита против неверных магометян, уверенного династического союза. Известно, что русский король тяжело болен, но, хвала Господу, вдов. О, только б не урод! Честно, изнемогала от любопытства, пока ее кортеж двигался разбитым дорогам. — Хорошо, отец… Я замерзну в этой Московии. Народ радостно кричал, подбрасывая кверху шапки. Впервые видевшие особу такого ранга, хотели запечатлеть в своем сознании каждый пройденный шаг. И потому мгновение созерцания невесты наполнено чудом. В глубине, ей льстило подобное обращение. И еще не столица! Бородатые, хмурые, в мешковатых, длинных одеяниях представлялись хуже разбойников. Однако, сейчас все смотрели на нее так, как будто она была мессией, и дать волю припадут к ногам с тем рвением, с каким истовый верующий кладет поклоны. Высовываясь из кареты, приветственно махнула. Ее честолюбивое личико с большим носом и явной линией рта изображало довольство. Грудь часто поднимается, кровь стучит в виски. Тишина такая, что ясно как потрескивает лампада, зажженная перед иконой. Царевна разбиралась: время было дикое, неведомо что завтрашний день готовил. У нее ли хваткой, цепкой Софьи Алексеевны, руки опускаются? Не в добром тереме с братьями живет: Иван — дурак, Петька — волчонок, огребье Нарышкиных, а Федор...Царь слишком хрупок, дабы тянуть Россию. С большими талантами, получал удары судьбы. Государыня Агафья вон разрешилась от бремени, и кончалась родами с дитем. Порой казалось, что все из-за старика Аввакума. Не он ли, еретик, дерзнул на сие речи, предсказывая смерть весной: «Ты — сын греха, антихрист! Вы разожгли огонь и ходите в пламени огня вашего, который сами на себя разожгли. Да сократятся годы до недель, недели – до дней, а дни до часов…» О, нет! Из горла вырвался слабый стон, но она прикрыла рот и замерла, щурясь. Ели так будет продолжаться, если что-нибудь не шевелит его, то вряд ли еще долго будет на свете. К обычным хворям, расстроенный Федор чахнет, тает как воск. Пытливый ум искал выхода, юлила, хлопотала – страсть, конечно, вести девицу немецкую, но если так любит диковинки, пусть женится! Авось красоты басурманские возбудят, от страшного уведут. Нет, тут нельзя дремать, нужно ковать железо, пока горячо, все силы употребить для того, чтоб подготовить себе на будущее время твердую опору. — Ах, беда, матушка-царевна, совсем изводится государь… - боярыня Хитрая точно несет дурные вести. Ее язык сеял всюду раздоры, поднимал дрязги, крупные обиды, ссоры, неприятности. Только сама непременно являлась чистой как будто дело вовсе не ее касалось: заварит кашу, а другие расхлебывай, сама же Хитрая в стороне, глаза опустит, четки перебирает, и толкует она напевным голосом встречному о христианском смирении. Державные палаты менялись от воли хозяина. Новые изукрашены цветами, коврами богатыми; из чужих стран выписанная мебель; на стенах зеркала английские; в переднем углу под образами высокое, покойное кресло, а рядом стол с книгами, бумагами, перьями и чернильницей в виде глобуса. В углу размещался юноша. И без того природно острые черты лица, нескладной фигуры дышали крайнею изможденностью. Когда- то все предметы занимали его. Теперь прахом все… Хрипеть, гореть изнутри, будто рвутся вены. .Напрасно явились уговорить его. Ни проблеска чувства, ни искры нельзя было увидеть в его темных глазах — это была пустыня, страшная, мертвая, беспощадная.