Нож

      Громко хлопнув дверью, Генри быстро спустился по лестнице во двор. Наконец он освободился от этого чёртового домашнего ареста. Если бы Бауэрс не побил «новенького» и не потерял любимый нож, ему бы не досталось так, как сейчас. На руках маленькие раны от осколков, напоминающие о разбитой бутылке, которую швырнул в него отец. Было больно. Ко всему и этот поганый алкоголь, въедающийся в пострадавшие участки кожи. Бауэрс кричал, когда отец его бил, заткнул рот ладонью и со злостью швырнул в комнату, закрыв сына в ней.       Генри стоит перед крыльцом своего дома, но совсем не хочет заходить туда. Его просто не тянет. Нет там ничего, что могло бы радовать. Он больше не чувствует чего-то, что может притягивать, как, например, семья. Семьи у Генри нет уже очень давно. Зато есть банда верных шестёрок. Только и они не были с ним в тот злополучный вечер, когда отец после очередных приливов агрессии оставил Генри избитым до неузнаваемости.       Этим вечером Виктор решил немного прогуляться и выйти на улицу. Уже закат, довольно прохладная погода, из-за чего парень решил поверх привычной для него майки надеть толстовку. Вокруг никого, нет даже «Неудачников». В целом, это даже к лучшему. Криссу не нравилось смотреть на лузеров, ведь в любой момент уже на подсознательном уровне он шёл и бил их. Не всегда можно было сдержать себя в руках.       Солнце ещё находилось на небе, но казалось, что через пару минут оно исчезнет, скроется из вида или вовсе потухнет. Листья постепенно желтеют, а это означает лишь одно — скоро начнётся грёбаная учёба, скоро снова надирать задницы мелким поганцам. Виктор и сам не знал за что он с ними так. Ладно его друзья (если банду Бауэрса можно так назвать), ладно Генри (ибо назвать его «другом» язык не повернётся). Крисс сам не знает почему. Отчасти бить лузеров весело, но в то же время порядком выбешивает надоедает. Вот только просто так уйти из банды и расстаться со всеми Виктор пока не готов.       Медленными, тихими шагами он добрался до дома Бауэрса. Парень не знал, зачем он пришёл сюда. Ему просто хотелось проведать Генри. И сейчас, стоя на улице и буравя спину Генри взглядом, Крисс знает, что его просто тянет к Бауэрсу. Вот только он ничего не может с этим поделать. Неужели арест Генри уже закончился? Он казался очень долгим.       — Привет, — раздался голос за спиной Бауэрса, и Крисс осторожно коснулся тонкими дрожащими пальцами плеча Генри.       — Сука, нахрена припёрся? — не медля с ответом рявкнул Бауэрс. Ему сейчас не хотелось видеть никого из его банды. Вообще никого не хотелось видеть. Хотелось просто стоять, смотреть на этот чёртов дом, сплюнуть на порог и, развернувшись, свалить подальше, хоть даже в другой штат, где его не только отец, но и эта грёбаная школа с учителями не достанут. Но разве он имеет на то возможности?       Генри иногда хочется посмотреть на свою банду, не как на друзей, любящих бить всех, кто попадётся под руку, а как на обычных людей. Узнать, что им нравится. Что не нравится. Понять, какие они люди внутри. В душе. Вот только невозможно это. Может Белч ещё более-менее, а вот Патрик — полный психопат, характер которого так полюбился Генри с их первой встречи. Ну, а о Криссе вообще нечего сказать, он просто ходит на подпевках и выполняет любые просьбы «главаря».       Иногда Бауэрс жалеет, что отец решил переехать в Дерри после смерти жены, сказав, что новая школа и новые друзья помогут Генри восстановиться. Жалеет, что у него умерла мать от нелепой случайности, и он не сможет проплакаться в её плечо, рассказав обо всех проблемах. Но есть же Виктор, который ходит за ним по пятам, словно тень. Даже сейчас, Генри смотрит на него с укором, но не хочет его прогонять. Почему? Потому что ему нравится общество Виктора, его присутствие, быть с ним наедине? Ответов нет, и Бауэрс никогда их не добъётся, если не спросит сам, но опускаться до того, чтобы спрашивать такую глупость у своего же человека — он не хочет.       — Зачем пришёл? — уже тише, с хрипотцой после долгих бессонных ночей, спрашивает Бауэрс. Он небрежно скидывает со своего плеча руку Виктора и проходит мимо него в сторону машины, нарочно задевая плечом Крисса.       Как всегда Виктор промолчал. Он всегда молчит. Хоть пни его, но всё равно и звука не выбьешь. Но не стоит принимать его за бесхребетное, извивающееся под любым сапогом. Своё мнение у Крисса всё же есть.       Ещё пара секунд молчания, и он спокойно, даже нехотя говорит. Подбодрить хочется любым способом, пусть даже и лживым.        — Проведать тебя решил, посмотреть, отпустили тебя или нет. Мы же волнуемся всё-таки, — подтвердив свои слова кивком головы, Виктор развернулся и подошёл к Генри.       Крисс, как дитя, мечется из стороны в сторону, быстро привязывается, пусть даже и к тем личностям, которые могут его угробить. Правда что, если не тот случай, хотя чего там, Генри уже было давно привык к домашним арестам — главное, чтобы до настоящего ареста не дошло.       Виктор вспомнил про нож, который ему с трудом удалось найти среди кучи листьев и веток. Каждый день Крисс таскал «подарочек» Бауэрса-старшего с собой, и вот наконец пришло время отдать его хозяину.       — И, — Крисс медленно засовывает руку в карман на штанах и достаёт оттуда холодное оружие, также медленно протягивая его Бауэрсу, — извини, что не в коробке и без банта, но вот.       Виктор еле слышно хмыкает от наивности своих слов и ждёт. Ждёт ответа со стороны Бауэрса. Сейчас может произойти что угодно: ругань, пинок, может, очередное избиение… Генри непредсказуем.       С безразличием оглянувшись, Бауэрс смотрит в сторону блестящего оружия и тут же рывком забирает его, единственный стоящий подарок от отца. Ему никогда не приходили поздравительные открытки с надписью: «С Днём Рождения, Генри», он никогда не ел праздничный торт, не знал, что значит по-настоящему любить и быть любимым. Отец его ненавидит, и Бауэрс это знает, всё видно по словам, действиям, поступкам. Даже тогда, когда Генри чистил «ствол» отца, тот наиграно улыбнулся, посмотрел на сына и выстрелил под ноги. Эта дрожь, чувство страха, что собственная жизнь вот-вот кончится, Генри никогда её не забудет. Никогда.       Всё было бы пустяком, если бы Крисс одумался и принёс этот нож тогда, когда Генри отчитывали. Плевать как именно, но он должен был его получить. Плевать, как Виктор принёс бы его, пускай лез хоть в окно второго этажа, но он обязан был его принести.       Сейчас это уже не так важно, ведь всё прошло: арест закончился, а Генри оказался избитым собственным отцом. Всё как обычно. Бутч всегда напивался и поднимал руку на своего отпрыска — это так для него естественно. Иногда Генри мысленно спрашивал себя, не сбежать ли ему? Поживёт у Патрика, Реджи или даже у того самого Крисса. Бауэрс никогда не видел его дом, ведь тот даже не приглашал его к себе опустошить пару-тройку ящиков бутылок пива или просто расслабиться под тяжёлый рок.       Повернув голову, Генри натянуто улыбнулся и посмотрел через плечо на Виктора. Его жалкая, сжавшаяся позади фигура… Он никогда не представлял опасности. Никогда. Даже сейчас.       Крисс вопросительно изгибает брови и его глаза расширяются при виде улыбки Бауэрса. Нет, он совсем не рад, что наконец увидел её, без капли хитрости и ехидства, которая появлялась всегда, когда он избивал «Неудачников». В этой улыбке можно столько разглядеть: фальшивость, усталость или какую-то малозаметную душевную боль… Дальше перечислять даже не хочется, настолько Виктор проникся выражением лица Бауэрса, что замер на минуту, разглядывая каждый миллиметр его лица. Уже отпечатавшуюся складку между бровей, которая ещё только сильнее проявляется, когда Бауэрс хмурится; его слегка оголённые и еле заметные в полуоткрытом рту зубы. Всё же интерес к жизни Генри только нарастал. Крисс каждый раз при встречи со своей бандой хотел понять, почему у их «лидера» сложился именно такой характер. Иногда, когда Бауэрс остаётся один на один со своей бандой, проскальзывает маленькая возможность разглядеть в нём хорошего человека.       — Ты сегодня свободен? Может прогуляемся? Бродить одному уже как-то скучно, — спокойно говорит Крисс, с трудом продолжая скрывать своё волнение, даже при таком напряженном для него моменте.       — Какая, к чёрту, прогулка? — Бауэрс резко разворачивается на пятках и подходит вплотную к Криссу.       На лице Генри улыбку сменяет злобный оскал. Зубы сжимаются, скулы становятся более выраженными, а в глазах начинает играть огонёк угрозы. Как же сейчас хотелось сжать эту тонкую шею, приложить разок это слабое тельце Крисса о землю и смотреть в глаза до тех пор, пока жертва не перестанет под ним дёргаться, словно пойманная на крючок рыба, которую без труда вытащили на сушу.       Генри нажимает на рукоять ножа, и лезвие моментально выскакивает, разрезая воздух. Этот сученыш имеет наглость спрашивать о грёбанной прогулке, когда вчера вечером его избил отец? Он или слишком жестокий, или же просто глупый щенок, не понимающий душевного состояния Генри.       Бауэрс подносит лезвие под шею Крисса и злобно улыбается, слабо надавливая на тонкую кожу парня. Виктор ощущает, как на шее моментально разрывается кожа и образует ранку, такую маленькую, но такую болезненную, как будто её протёрли соком от лимона вперемешку с солью.       — Блядь, тише! — Виктор будто на автомате поднимает руки вверх и медленно отходит назад до того момента, когда его шеи не коснулся нож. Тело будто на мгновение затвердело. Крисс перестал шевелиться, с тревогой наблюдая за тем, что делает Бауэрс.       Слабая, еле видная, рана остаётся под подбородком, алая жидкость начинает медленно течь вниз, по хорошо выраженному кадыку, ключицам и исчезает за воротником когда-то бывшей белой майки. Генри громко вздыхает, смотрит исподлобья на Крисса и снова улыбается. На этот раз не насмешливо. По-звериному.       Если сделать что-то лишнее или то, что Генри точно не понравится, то можно прямо на месте покинуть клуб хулиганов. Смелости хватает только на несколько слов:       — Блять, Генри, послушай, может хватит? — Виктор моментально осознаёт, что сказал это напрасно и лишь успевает закрыть шею рукой, попутно стирая капли крови.       — Хватит, — Бауэрс повторяет только что сказанные слова Крисса, опуская нож лезвием вниз и смотрит в траву, под ноги Виктору.       Крисс замешкался. Неужели ему удалось остановить главного садиста и психопата, по словам людей, лишь одной простой фразой? Это, казалось бы, невозможно, но тут до Виктора дошло. А что, если это точь-в-точь сказал ему его же отец? Может быть его слова как-то повлияли на эту ситуацию? Остаются лишь догадки, ведь если нужен точный ответ, то нужно спрашивать напрямую у Генри, чего сейчас не хотелось уж точно.       Его никто не видел таким забитым. Лишь отец, когда он пытается спрятаться в угол, вжаться в диван, слиться, как хамелеон, с обстановкой в комнате, лишь бы его не нашли и снова не побили. Бауэрс медленно опускается на землю, упирается ладонями о собственную голову и смотрит всё туда же, на землю, на эту беззаботную траву. Она, переливаясь оттенками зелёного в закате, тихо шелестит, так приятно, так расслабляюще. Если бы обстановка позволила Генри откинуться назад и посмотреть на чёртовы безмятежно плывущие облака, если бы ему хватило смелости свалить из этого чёртового городка, он бы давно развлекался бы где-нибудь в другом месте. Но он не может этого сделать. Его здесь что-то держит, а что именно — Генри не знает.       — Хватит, сука, хватит, — шептал себе под нос Бауэрс, как безумец, не отрывающий взгляд от земли.       Розовое солнце мелькнуло в удивлённых глазах Виктора, заставляя слезам собраться за нижним веком из-за яркого света и пропасть, унося за собой воспоминания об этом дне. Близился поздний вечер.       Крисс уже хочет выгнать всё произошедшее из своей головы. Всё было настолько быстро, он даже не успел опомниться. Только что на его шее сияло лезвие, а сейчас Генри почти что лежит в его ногах. Виктор тихо опускается на колени и, молча смотря на Бауэрса (точнее на его макушку), нервно вздыхает.       — Идём, — Крисс не хватает его руки, вообще не трогает. Он хочет заставить Генри встать одним лишь криком. Виктор говорит так первый раз, словно сам командует этой шайкой, — я не хочу, чтобы ты видел своего отца сегодня.       Генри недоверчиво, но удивлённо поднимает взгляд на Крисса. Его смазливая мордашка сейчас сияет в тусклом свете солнца. Бауэрс не любил просто смотреть на людей, если не заставлял тех рыдать, ползая у своих ног. Он даже никогда их не разглядывал. Они же не картины в музее. Да и те не имели для парня никакого значения.       Генри упирается локтями в землю, но не встаёт. Этот сученыш позволяет себе слишком много говорить! Виктор никто для него. Жалкий человек в этом поганом мирке — большего о Криссе не скажешь. И этот жалкий человек сейчас смотрит на дрожащего Генри, словно он его главарь, а не наоборот.       — Отвали, слышишь, сука, отвали! — резко вскакивает Бауэрс, вновь подставляя под горло Крисса нож. На этот раз он готов был зарезать любого, даже этого смазливого паренька. Крисс такой жалкий, беззащитный.       Дрожащей рукой Генри подводит лезвие охотничьего ножа под горло, ведёт вниз, слегка касаясь одежды. Ткань, цепляясь за остриё, послушно рвётся, издавая характерный звук.       Генри зажимает губы, поднимает взгляд на лицо Виктора. Бауэрсу так хочется воткнуть нож в эту грудь, хочется его убить, вновь почувствовать кровь на своих руках, но Генри этого не делает. Растягивает сладостный момент, который позволяет ему услышать еле уловимые стоны изо рта парнишки.       Крисс никогда не позволял себе вести себя как лидер, но, видимо, настал тот самый момент, когда нить его ещё не прожитой жизни может оборваться в любой момент. Чёрт поймёшь, что задумал этот Бауэрс, но ясно одно: он или жутко нервничает, или вообще не пытается что-либо предпринять. Дрожащие руки и бегающие из стороны в сторону глаза, которые останавливаются на лице Крисса лишь на считанные секунды; Виктор не отводит от него взгляда, готов в любой момент остановить, но нож без особых усилий разрезал майку. В голову мигом поступил сигнал. Дело плохо.       С виду и не скажешь, что Крисс умеет драться, но защитить кого-то или же себя силы вполне хватит. Вот только применять её пока не лучший вариант.       Виктор слабым ударом выбивает нож из руки Генри и он отлетает на небольшое расстояние. Пришлось бить по лезвию — кровь тут же побежала по пальцам и каплями начала падать на землю, окрашивая траву в алый цвет.       — Хорошо, я отвалю! — гаркнул Крисс, начиная наступать перед Генри и медленно подходить, после грубым движением толкая того на землю, — Если объяснишь мне, блять, что за херня творится!       Генри злобно ухмыляется, хищным зверем смотря на Виктора. Он видел его почти насквозь. Эти грубые движения, резкие, но неосторожные. Парень не знает, что делает.       Не знает, куда вляпался.       — Крисс, сука! — Генри хватает того за ворот и резким движением толкает на землю. Никто не посмеет с ним так говорить, будто он какой-то послушный щенок, никто не заставит его говорить, краснеть перед людьми, оправдываясь в собственных действиях, потому что Бауэрс сам не знает, почему это делает — всё происходит быстро, даже для его сознания. Он просто отвечает на действия, пытаясь вселить в жертву ужас и страх перед ним самим.       Генри падает на грудь Крисса, накрывая его тело своим. Всё. Щенок попался, теперь он никуда не денется. Никуда не сбежит. Слишком глуп (или наивен?), чтобы дотянуться до недалеко лежащего ножа и пырнуть Бауэрса в живот.       — Сука, Крисс, — шёпотом говорит Генри, опаляя горячим дыханием рану на шее парня. Видно, как тот дрожит, как ему хочется сбросить с себя лишний вес. Тело Крисса начинали пробирать страх и тревога. Он тут же среагировал, и как можно незаметнее пытался дотянуться до ножа, но выпрямить руку он никак не мог: груз помешал. Генри помешал.       Бауэрс с наслаждением проводит дрожащим пальцем по кадыку Виктора, обводит его контур. Шея просто пылала, по сравнению с ней, цвет кожи на лице Виктора отличался в несколько тонов. Крисс ведь знал, что добром это не закончится. Генри слегка приподнимается, отодвигаясь и освобождая от своего тела грудь парня и, упираясь коленями в землю, выгибается в спине, хватает нож, откидывая его подальше от руки Крисса.       Просто выговорись, блять, и всё, иногда корил сам себя Виктор. Так ли легко говорить Виктору об этом? Живёт один, люлей не получает, хороший и воспитанный мальчик, не привыкший к страстным признаниям. Ему уже глобально насрать почему Бауэрс такой, он устал каждый раз требовать с него ответа словами, или просто прожигающим взглядом, кажется уже, что ему это не нужно, а выслушать-то хочется.       Генри вновь оттолкнул нож, и тот был выброшен в непонятном направлении. Плевать. Главное для Бауэрса — Виктор его не видит. Генри расположился, как хозяин, на тонком теле Крисса. Он смотрит пронзительно, словно хочет заглянуть во все глубины души. Сейчас Вик рискует даже на локтях приподняться, не то, что спихнуть и убежать.       Какой же Крисс сейчас жалкий, казалось, такой доступный. Бауэрс ведёт ладонью по дрожащему тельцу. В кое-каких местах разрезанная толстовка оголяла бледную кожу, давая дополнительное место для хозяйничества. Генри сжимает зубы, чувствуя внутри себя неприятное чувство. Оно, словно алкоголь, разливается быстро и собирается комком в паху. Рыкнув, Бауэрс вскакивает с парня, подхватывает нож и поворачивается к тому спиной, сжимая в руке отцовский подарок.       — Лучше бы ты не приходил. Оставил бы этот нож мне в почтовом ящике… — тихо шепчет Бауэрс. Без мата. Без агрессии. Ему наконец удалось нормально сказать, но это, возможно, будет первый и последний раз.       Крисс медлит и долго не может прийти в норму. Всё происходит в слишком замедленном темпе, словно в фильмах, когда включили режим слоу мо, и картина на экране становилась более эпичной, или же наоборот, более печальной. Это чувство тут же пропало, когда в его голове эхом прозвучали слова Бауэрса. Он говорил так спокойно и тихо, что блондина на несколько секунд отправили в утопию, где Генри обходился со всеми как с людьми, а не как с животными. Вот только таких манер и характера вряд ли дождёшься. В лучшем случае, можно получить по лицу острым лезвием, или вообще остаться лежать под деревом, на ветвях которого будут развешены органы из твоего же тела, словно гирлянды на ёлке.       Медленно приподнимаясь с колен, Генри смотрит на Крисса, лежащего на земле. Хотелось крикнуть, чтобы тот не разваливался, не лежал, словно забитый щенок, перед Бауэрсом, но сейчас хотелось поступить с ним, как со шлюхой, выебать и бросить. Если это произойдёт — Виктор будет задыхаться в собственных стонах.       «Лучше бы не приходил, лучше бы не приходил». Да его совсем не сюда нести должно было. Ноги путаются и ведут его туда, куда не стоит идти. Видимо, с разбором личностей у них очень плохо. Но почему Крисс пришёл именно сюда? Он мог пойти на скалу, или к кому-нибудь другому «в гости». Если бы его и принял кто нормально, так это был бы Белч. Ну, или Патрик. Если, конечно, повезёт…       Крисс не спеша поднимается, понимая, что майке уже конец. Он снимает её со своего тела и кидает в рядом стоящую мусорку, после выходит на пустую дорогу и через плечо смотрит на Генри. Ветер только усиливается, обвивая тонкое и бледное тело Виктора своими потоками, заставляя тем самым застегнуть на себе кофту и наконец сдвинуться с места.       — Стой, — тихо окрикивает Крисса Генри, так, чтобы услышал только Виктор. Отца дома нет, а в поле зрения попадаются только мелькающие на трассе машины. Их можно провожать взглядом, смотреть в след до тех пор, пока те не исчезнут за ближайшим поворотом. Лучи закатного солнца будут назойливо лезть в глаза, по сему Бауэрс стоит спиной к трассе, а значит и к Криссу. Ему хочется повернуться, посмотреть на его лицо, скорее всего озлобленное из-за нескольких предыдущих поступков, но не может, иначе сорвётся, слетит в концы с катушек. Генри так не хочется переступать эту черту, когда ты находишься перед полосой гнева и нормального состояния. Бауэрс обычно переступает её, становясь агрессивным и неуправляемым.       — Что? — доносится из уст Крисса и он оборачивается, но всё, что видит — спину Генри. Хоть бы повернулся для приличия.       Генри медленно делает шаг вперёд, привлекая к себе внимания, сжимает в руке нож до побеления костяшек. Указательный палец сжимает голое лезвие, и оттуда начинает медленно течь кровь, но Бауэрс терпит, жмурит глаза. Парни не плачут, часто по ночам твердил он себе под нос, но иногда слёзы было просто невозможно сдержать, так и сейчас… Только Виктор пришёл к нему домой, осмелился подойти и положить свою руку ему на плечо — смело с его стороны — даже такие робкие движения отдавались в спине мелкой дрожью. Генри​ не привык, не привык к такой помощи со стороны другого человека, поэтому он сейчас старается её отвергнуть. Не хочет казаться слабаком.       Крисс решается переспросить и наконец снова подойти к шатену; это всё страх, это он управлял телом, он заставлял подходить всё ближе и ближе до того момента, пока Виктор не оказался в метре от Бауэрса. Слишком уверенные действия для такого, как Крисс, слишком уверенные; парень наблюдал за капающей кровью, которая стекала по лезвию ножа и падала на траву. Опять замедленная картинка. Капли в воздухе передвигаются с места на место и образуют совсем другую форму, сливаясь в единое целое или разделяясь на несколько других капель, которые при столкновении с землёй, создавали маленькие брызги и пачкали бок правого ботинка Генри.       Тяжело выдыхая, Виктор поднимает свою дрожащую руку и еле касается руки «лидера». Пальцы медленно скользят к ножу, после немного отодвигают его от указательного пальца, дабы Генри не ранил себя ещё сильнее.       Бауэрс разжимает руку, чувствуя, как холодное лезвие вытаскивают из раны. Затем он шипит, бормочет что-то вроде имени, но выходит нелепо. Это даже речью не назовёшь. Какой-то хрип. Он опускает взгляд, смотрит на нож, видит, как Виктор его убирает.       — Генри, — тихо произносит Крисс. По его виду и не скажешь, что он держал зла на Бауэрса. Только негодовал глубоко в душе насчет только что сделанного поступка.       Бауэрс внимательно следит за действиями друга: за его неуверенным прикосновением, громким дыханием, как оно прерывистыми толчками покрывает волосы, почти не задевая шею Генри. Так непривычно, чувство безопасности заставляет сильнее напрячься, ожидая после какую-нибудь подставу, но этого не происходит. Виктор просто не способен на подобное.       Сглотнув, Генри разворачивается к Криссу и смотрит в его глаза. На его лице отображается лишь неуверенность, страх перед Бауэрсом, перед его натурой. Он по-прежнему держит Крисса за ладонь. Кровь медленно растекается по ладони, обводит каплями костяшки, выпуклые вены. Бауэрс непозволительно громко вздыхает, как обычно этого не делает в присутствии других.       Зажмурившись, Генри сдавливает пальцы Виктора и тянет на себя. Крисс не отводит взгляда от лица, исследует его и от каждого движения, за которым следить не успевает, лишь чуть вздрагивает.       Солнце медленно скрылось за горизонтом, фонари работают через один, освещая только часть всей дороги и дом, который почти что поглотила тьма. В ней можно было скрыться, спрятаться, сбежать от будничных проблем. Темнота — это единственное место, в котором Виктору чаще всего бывает уютно и спокойно. Это то место, где царит тишина, где тебя никто не теребит и никто не повышает голос. Крисс не общительный паренёк, поэтому может замечтаться и пропустить веселье. Вот только во многих случаях удержаться и не вмазать кому-либо из лузеров не может.       Генри всеми жестами, если это можно так назвать, своего тела завоёвывает внимание Виктора и всё, что остаётся делать — подчиниться и «подплыть» к Бауэрсу, сталкиваясь телами. Крисс уже забыл, что хотел сказать, когда позвал Бауэрса по имени. Все мысли вылетели из головы также, как вылетали грубые слова из уст Генри при виде, от его глаз, какого-то недочёта. Либо просто позабавиться. Руку теплом обвивают застывающая кровь и ладонь; юноша чувствует себя в безопасности и пока не спешит прижиматься к Генри, потому что всё равно чувствует некий дискомфорт — он понимал, что его лидер делает всё не со зла, но это жизнь так повесничает.       Бауэрс приподнимает руку и неожиданно хватает Крисса за затылок. Сжимает волосы, чувствует, как парню неудобно.       Крисс вздрагивает, чувствуя, как его уже отросшие волосы сжимают вместе с тонкой кожей на затылке и оттягивают назад, заставляя тем самым дать полный обзор на выгнувшуюся шею. Ожидать можно было что угодно: удар по лицу, оторванный кусок плоти от шеи, даже смерть. Кому нужен в шайке тот, который при проявлении нежности от другого человека уже готов растаять? Правильно, никому. Ну, или нет. Неужели Генри испытывает Крисса, делает всё это ради забавы, чтобы помучать его и потом выбросить как обычный мусор? А возможно всё тоже самое, только наоборот. Бауэрс всегда любил доставлять людям боль, чувствовать страх перед собой, даже в этот неловкий, наполненный нежностью, момент, которую Генри совсем не любил. Ему нравилось жёстко, брать сразу, но никак не растягивать своё желание, даже если другие люди смотрят на него. Генри вообще было плевать на мнение посторонних, ему нравилось, когда они подстраивались под него.       Приблизившись к шее Виктора, Бауэрс слегка касается её губами, оставляя еле заметный след зубов. Проводит языком по выпуклой венке по подбородком, чувствует, как тело парня напряглось. Такой податливый, наивный слабый мальчик, которого надо защищать. И Генри на это согласен.       Бауэрс проводит рукой по толстовке, цепляется ногтями за молнию и тянет вниз, оголяя худощавое тельце Крисса. Парень дрожит, чувствуя прикосновение к своему животу. Генри ведёт рукой вверх, стараясь задеть особо нежные места, осталось только почувствовать инициативу от Виктора.       Крисс аккуратно кладёт свои маленькие ладони на широкие плечи Бауэрса и сжимает их, пробираясь пальцами под майку, поглаживая стройное, подкачанное тело. Волна эмоций и новых ощущений пробежалась по коже, оставляя за собой слегка приподнятые волоски и мурашки. Он выгибается в спине и, когда решает склонить голову к лицу Бауэрса, не спеша целует в скулу.       Генри чувствует спокойное прикосновение. Такое робкое, нежное, но столь не очень приятное. Генри никогда не чувствовал себя так… Хорошо? Нет! Бауэрс не готов принять нежность, даже сейчас, в этой романтической обстановке — самое начало ночи, впереди ещё несколько часов до тех пор, пока не вернётся отец с ночного дежурства. Виктор вовремя нашёл нож и принёс его Бауэрсу-младшему. Он мог оставить его себе, конечно мог. Но слишком добрый для этого.       Бауэрс выдыхает, хватает Виктора за полурастёгнутую толстовку и тянет вниз, на мокрую траву, накрывая его своим телом и, полностью сняв уже ненужную верхнюю одежду, начинает медленно покрывать покрытое мурашками тело блондина — ему холодно, но он ещё успеет согреться, согреться вместе с Генри.       Бауэрс дрожащими от накатываемого возбуждения руками расстёгивает штаны Виктора, ведёт пальцем вниз, задевая набухшую плоть, злобно улыбается и хмыкает, стягивая одежду ниже, до колен. Генри морщится, не хочет, чтобы его видели красным от смущения; это такое поганое чувство, но мозг сейчас не контролирует телом. В глубине своей чёрной, пошлой души Бауэрс хотел трахнуть Крисса, но в более жёсткой обстановке, когда Виктор будет не поддаваться, а сопротивляться. Тогда было бы лучше. Не сейчас.       Но и это развитие событий Бауэрсу нравится не меньше его грязных мечтаний.       Эти ощущения слишком противные; соприкосновение спины с холодной травой и в тоже время теплое тело Бауэрса. Это две несовместимые вещи, но при их слиянии Виктор чувствует комфорт, как странно бы это не звучало. Комфорт и удовлетворение.       Виктор поднимает за подбородок лицо Генри и притягивает к себе, аккуратно целуя в сухие губы с мелкими царапинами, стягивает с Бауэрса майку и, выгибаясь в пояснице, чувствует, как шершавые пальцы любовника прикасаются к паху.       С губ срывается приглушённый стон, отдаваясь эхом в мыслях Крисса, так повторилось всего пару раз и то, когда Генри осторожно касался дрожащими пальцами члена Виктора. Крисс ведёт ладонями вниз по широкой груди «главаря», опускаясь к ширинке на его джинсах, расстёгивает и обхватывает пальцами плоть вместе с тканью боксёров, мучительно долго переминая.       Бауэрс шипит в губы Виктору, чувствуя, как тот медленно сжимает его набухший член. Блядское возбуждение. Генри никогда не хотел поддаваться этой поганой тяге, тем более к парню. Бауэрс издевался в школе над «пидорами», унижал их, заставлял глотать собственную мочу, опрокидывая их голову в грязный унитаз, и никогда не думал о том, что будет трахаться с таким… с таким же пидором, как Виктор. Нет, он совсем не плох, даже наоборот: худое тело, тонкие пальцы, маленькие губы, одним словом, если бы он не был принят в банду Генри, то давно бы лежал оттраханным где-нибудь на полу в туалете или за двором школы после окончания уроков, куда практически никто не ходит. Но всё повернулось иначе. Вместо жёсткого и грубого траха, Бауэрс нежно касается бледной кожи Крисса, стягивает с него штаны.       Дрожащей рукой, Генри быстро стягивает с себя штаны, и громко выдыхает, чувствуя, как его плоть наконец освободилась от узких штанов.       Сплюнув на ладонь, Бауэрс провёл ею между ягодиц Виктора, слегка задевая сжавшийся анус, и подставляет головку. Одно движение, толчок и Генри входит до основания, чувствует, как внутри Крисса узко. Это первый раз. Бауэрс слышит рваные стоны парня.       Боль медленно отходит на второй план, уступая возбуждению, похоти и страсти. Генри не мог подумать, что Виктор, такой забитый и скромный, способен так страстно и открыто поддаваться на каждые движения Бауэрса.