Безделушки

Он проснулся оттого, что ноги совсем заледенели. Не открывая глаз, он попытался закутаться плотнее в грубое шерстяное одеяло, но холод все равно проникал в самые кости. Лежать на ковре было жестко, от окна и дверей тянуло сквозняком. «Спи, спи», - уговаривал он себя. Ему не хотелось возвращаться в тоскливую реальность, где его ждала только бедность, убогость, унылая пахота, чтобы свести концы с концами, отвратительные люди, отвратительная еда, все серое, промозглое, заскорузлое, тупое, косное… Но поздно сбегать, он уже не мог уснуть, открыл глаза и сел на полу, распрямляя ноющие конечности и проводя пятерней по спутанным, давно немытым волосам. Есть ли деньги на баню, или надо ждать получки – своей или родительской? Отец на баловство не даст, вся надежда на мать. От холода захотелось отлить, и он, вспомнив, что удобства на улице, со вздохом подгреб к себе поближе разбитые, просящие каши ботинки, натянул надставленные (и уже обтрепанные снизу) брюки и старенький, но еще теплый ватник, доставшийся от отца. Он с трудом соображал, как все это надеть, и едва мог преодолеть брезгливость. На полу рядом сопели сестры, в люльке хныкал младенец, на единственной в их комнатке кровати похрапывали родители. Он сидел на полу, ошалело оглядывался и пытался сообразить, что это все значит и почему так смутно и странно в этой привычной обстановке. Но… как же Лондон и все остальное? Марго, Эрик, чета Гослингов, Ковент Гарден? Получается, что это был только сон, подробный и необыкновенно реалистичный. Его охватила дрожь. Он был уверен, что все это происходит с ним на самом деле, он был счастлив – и все это для того, чтобы проснуться дома в Уфе и понять, что никогда он отсюда не выберется? Наверное, пора собираться на работу… Но где он сейчас работает? Он даже этого не помнит, настолько прекрасный сон его заморочил. «Уфимский молокозавод» - всплыло в памяти. Как он там оказался, как докатился до такого? Ленинград и Кировский театр ему тоже приснились, или это все-таки было с ним на самом деле, но как-то ухитрился все просрать? Как?! Откуда-то вдруг послышались завывания полицейской сирены, и он вздрогнул и недоуменно вскинул голову – это был совсем не уфимский звук. По стенам пробежали синие и красные всполохи, он зажмурился, а когда открыл глаза, то обнаружил, что сидит на полу, кутаясь в шерстяной плед. Разум подсказывал, что это гостиная их с Эриком лондонской квартиры, но в темноте, после тревожного сна он уже сам себе не верил. Сердце все еще бешено колотилось, лицо было мокрым от слез. К тому же, если он все-таки в Лондоне, то почему один, тут, на полу? Где Эрик? Почему так тихо, темно и холодно? Ему хотелось орать от ужаса, но боялся, что от громкого звука эта реальность тоже пропадет или трансформируется во что-то иное. Нужно быть очень осторожным и не совершать резких движений, чтобы не выпасть из этого сна, он, по крайней мере, приятнее предыдущего. Руди очень хотелось выяснить, существует ли на самом деле Эрик. Если да, то… он больше не будет ни с кем трахаться на стороне, никогда! Кутаясь в колючий тонкий плед, он покрался на поиски. В темноте квартира выглядела незнакомой и, прямо скажем, подозрительной. В любой момент она могла оказаться чем-то другим. Руди не сразу решился перейти из гостиной, в которую проникал хоть какой-то свет из окон, в коридор, где было хоть глаз выколи. Наконец, поскуливая от ужаса, он пересек на цыпочках темное пространство и ввалился в спальню. Слава богу, Эрик был там, спал на краю кровати, свернувшись под одеялом. Или это не он? И, как только Руди его коснется, окажется, что это мираж? Руди забрался на кровать, замирая от ужаса, и потряс Эрика. Ему нужно было убедиться во что бы то ни стало, что это именно Эрик. Пусть проснется и подтвердит, что является собой, пусть назовется! Но Эрик только пробормотал сквозь сон: - Рудик, отстань. Руди потряс его еще. - Эрик, пожалуйста, Эрик, проснись, мне очень надо… - Уйди, - Эрик натянул одеяло на голову. – Дай мне поспать, умоляю. Сколько можно?.. Всхлипывая, Руди отполз на другой край кровати. Реакция была знакомой и правдоподобной, но ему было до смерти нужно, чтобы его не оставляли одного посреди ночи, чтобы с ним поговорили и позволили ему укорениться в реальности. А Эрик не хочет помочь. Руди старался успокоиться своими силами, но паника не проходила, он чувствовал себя еще более одиноким и брошенным и в конце концов зарыдал. Эрик с горестным стоном заворочался и, все еще не просыпаясь до конца, перекатился поближе и накрыл его краем одеяла. - Ну, чего?.. – спросил он хриплым со сна голосом. - Ничего, - буркнул Руди, судорожно всхлипывая в подушку. Он чувствовал себя преданным. - Рудик, - Эрик безуспешно попытался развернуть его к себе лицом, - что опять на тебя нашло? - Пошел нахуй, - Руди уперся и крепче обхватил обеими руками подушку. Теперь ему хотелось, чтобы Эрик от него отстал. Все равно ведь не поймет, что его так напугало. Но Эрик, окончательно проснувшийся, крепче прижал его к себе и огладил его напряженные плечи. - Детка… - он поцеловал Руди в мочку уха. – Приветливый и любящий как всегда. Научить тебя, что ли, вежливости?.. – его губы скользнули по шее Руди вниз, и поцелуй завершился легким укусом в то место, где шея переходила в плечо. В обычное время это было достаточно, чтобы Руди мгновенно переключился на нужную Эрику волну, но сейчас он никак не мог успокоиться и расслабиться, и его тело не отзывалось на игривые касания. - Почему ты оставил меня одного? – хмуро спросил он. - Ты так сладко уснул… - Эрик крепче прижался к его заднице. – Я не решился тебя разбудить. Но я тебя укрыл, чтобы ты не замерз. - А я все равно замерз. - И поэтому ты плачешь? – нежные поцелуи в шею, в плечи, в выступающие лопатки. – Рудик? Ну скажи мне, что с тобой происходит? - Ты будешь смеяться надо мной. - Буду, да, - Эрик, кажется, уже посмеивался, и от его дыхания шевелились волосы на затылке Руди. – Но ты все-таки расскажи. Руди, мрачно сопя, уселся и обнял обеими руками колени. - Мне приснился плохой сон, - сказал он наконец, ожидая, что Эрик будет раздосадован и спросит что-то вроде: «И это все?» Но Эрик с интересом, казавшимся искренним, спросил: - Какой? - Что ничего этого на самом деле нет, - Руди нервным жестом обвел рукой темную спальню. – И Лондона нет. Вернее, меня нет в Лондоне. Мы с тобой никогда не встречались. И я никуда не ездил, а прожил всю жизнь в Уфе. Работал на молочном заводе. - Бедный молочный завод, - вздохнул Эрик. – Действительно, настоящий кошмар. - Так я и знал, скотина, что ты только поржешь, - Руди хотел встать, но Эрик поймал его, обхватив обеими руками за талию. - Но теперь-то ты убедился, что все вокруг настоящее? – Эрик даже потянулся и включил лампу возле кровати. – И я тоже настоящий. Я знаю, детка, что наши сны иногда действуют на нас действительно сильно, со мной тоже такое бывает. Ты только проснулся и находишься под впечатлением, но скоро все пройдет. Принести тебе выпить? - Давай, - согласился Руди, но, когда Эрик встал с кровати, одергивая на себе пижаму, вскочил следом. – Постой! Я с тобой. Ему не хотелось оставаться одному. Они налили себе виски и снова забрались в постель. - Расскажи, - сказал Эрик, видя, что Руди никак не может расслабиться и угрюмо смотрит в свой стакан. – Очень было плохо? С тобой жестоко обращались? Ты мне никогда не говорил. - Со всеми жестоко обращались, - отозвался Руди нехотя. – Меня даже любили и били редко, только за дело. - Но все-таки били? – уточнил Эрик, проведя ладонью по его спине. – Бедная моя детка. - Не в этом дело. Мне кажется, лучше бы меня били как звери, это хоть какое-то… переживание, что ли. А так все просто серо, тоскливо, всего по чуть-чуть – радости, любви, впечатлений, разнообразия, даже жратвы и то чуть-чуть. С голоду мы не умирали, но бывало, что полгода одну картошку едим. И ты вроде и поел, и все равно хочешь жрать, каждую минуту. Я один раз обварился, когда хотел достать из кастрюли картофелину. Мне было четыре или пять. Так хотелось есть, что было вообще похуй, что вода еще кипит. И я опрокинул все на себя, всю кастрюлю с кипятком. Попал в больницу. Там хоть отъелся, впервые узнал, какая еще еда бывает на свете – суп там, каша с молоком, макароны с молоком… Сам не могу поверить, что я это говно жрал и еще радовался. - Ужасно, - Эрик уложил его, пристроив его голову к себе на колени, и погладил по волосам. – Мне так жаль тебя. Я понимаю, что звучит плоско, но я действительно не знаю, что еще сказать, кроме того, что у меня сердце сжимается от жалости. - Да уж, видел бы ты меня тогда, - Руди тоже впервые принялся по-настоящему жалеть себя. – Недокормленный, грязный, да еще и весь оборванный. Мать на меня перешивала одежду старших сестер, а как вырос, за отцом донашивал. И обувь тоже. У меня никогда не было нормальной обуви, пока в Ленинград не перебрался, все разваливалось. А когда дождь или мокрый снег, все сразу промокало, хлюпало, таким тяжелым становилось, что ногу не поднять. А летом, когда жарко, я босиком бегал. - Давай завтра пойдем по магазинам и накупим тебе обуви? – предложил Эрик. – Какой хочешь и сколько хочешь. Даже те ужасные ковбойские сапожищи, которые я тебе не разрешил купить в прошлый раз. - А ботфорты на каблуке? – шмыгнул носом Руди. - Детка, но они же женские… Ну ладно, ладно, ботфорты тоже купим. - А еще, Эрик, а еще, - Руди вертелся, устраивая голову поудобнее на коленях Эрика, - представь, что мы все жили в одной комнате – я, родители и три мои сестры. Понимаешь, что это значит? - Никакого личного пространства, - догадался Эрик. - Короче, дрочить негде. Понимаешь, Эрик? Не-где. У нас был сортир на улице. Но туда не только мы, но и все соседи ходили. Только закроешься, кто-то уже ломится. Один раз это был мой отец. И он догадался, чем я занимаюсь. - Кто бы не догадался, дорогой, ты всегда так шумишь. Сильно тебе влетело? - Да уж, влетело, - вздохнул Руди. – А еще мы с отцом как-то ходили в баню. Эрик, некстати сделавший глоток виски, шумно поперхнулся. - Да просто в баню, в общественную. Почти ни у кого не было водопровода, и все мылись в бане. Я же тебе рассказывал про Вагановское. И вот, в бане столько мужчин, и есть очень даже ничего… - И ты кого-то склеил? - Шутишь, что ли? Я бы тут не сидел, если бы попытался. Где-нибудь в Коми лес бы валил сейчас. - Какой лес?.. – снова не понял Эрик, но Руди только отмахнулся. - В общем, я глядел по сторонам, глядел… И только мне стало хорошо, как прилетел пиздюль. Отец сказал: «Собирайся», хотя я даже помыться толком не успел. И дома мое воспитание продолжилось. - Ну нет, - сказал Эрик, - в баню я с тобой не пойду. Давай попробуем вылечить твою детскую травму другим способом. - Это каким же? - Выбирай, - великодушно предложил Эрик, довольный, что мальчик, кажется, успокоился.