как Джек Керуак

Квартира большая. Уолли шикает двум теснящимся на потолочной балке голубям и поправляется: квартира огромная; бывшее складское помещение или что-то вроде. Пернатые вылетают в открытое окно с недовольным курлыканьем, а он проклинает чувство юмора своей тети. Слишком спокойно она отреагировала на стенания о несправедливой администрации и распределенных между всеми кроме него несчастного местами в общаге. «У меня есть отличный вариант для тебя» сказала она, радостно потягивая персиковый сок-пюре — фу — через соломинку, и в тот самый момент надо было дать деру, потому что отличные варианты в глазах женщин в положении — беда, помноженная на срок в неделях. Он знал, он читал про энцефалопатию беременных. Уолли закрывает высокое окно — оно несогласно трещит стеклами и осыпает его рыжую голову старой побелкой — и ловит взглядом очертания кампуса в паре кварталов. Хоть недалеко. Да и, чего душой кривить, вид просто потрясный. Университет в тени заката выглядит почти классно, здание напротив отсвечивает здоровыми окнами от пола до потолка, и может там поселятся симпатичные девчонки с пристрастием к прогулкам по квартире в неглиже. И все же места для него одного слишком много. Уолли плюхается на стоящий впритык к окну диван, который решает назвать Марти, ведь он мягкий и бордово-красный и хрен пойми из какого года, и достает из рюкзака чипсы. Завтра он потратит всю первую зарплату на пачку мятных Хершиз для Айрис и пухлую стопку объявлений о сдаче комнаты. * Милая Меган Морз улыбается ему с порога, держит у бедра горшок с аглаонемой и так восхитительно пахнет ванильным экстрактом, что ноздри подрагивают, силясь вдохнуть больше. За спиной у нее темноволосый бугай со спортивной сумкой на плече. - Коннер Кент, — рукопожатие у него до хруста. Они пересекаются почти каждый день в комнате отдыха технического корпуса, потому что Уолли торчит у автомата с едой стабильные двадцать минут от каждого перерыва, а Коннер слушает монотонное бормотание диктора с канала про животных, но никогда не представляются друг другу. - Уолли Уэст. Коннер смотрит ему через плечо и кивает на диван, из-за спинки которого видна темная голова. - Залетная птичка Дик Грейсон. Не волнуйся, он тут не живет, просто сбегает от папаши, когда накатывает подростковое бунтарство. Меган присаживается на корточки чтобы поставить горшок на пол — в квартире из мебели только диван и едва обставленная кухня — и Уолли нехотя зависает на складках ее юбки. Коннер прочищает горло. - Так вы, кхм, будете жить вместе? Я не против, но… - О, нет, я живу с дядей. — Высоким голосом отвечает девушка, заправляя прядь рыжих волос за ухо. - Значит, у нас будет суровая мужская община, а, Коннер? — Уолли стукает кулаком сильное плечо и незаметно (он надеется) морщится, трясет кистью. — Настоящая холостяцкая пещера? - Но у меня есть девушка, — лицо Коннера непроницаемо, и с дивана доносится трескучий смех Дика. Калдур подселяется в конце недели, принося с собой тяжелый запах хлорки студенческого бассейна и стопки книг по океанологии. Уолли он нравится, окружающая его аура спокойствия, необычный акцент и наставнические нотки в низком голосе. Вместе с ним в квартире периодически появляются Тула и Гарт, чтобы оккупировать кухню с ее холодными полами и мансардными окнами с видом на заброшенную фабрику крекеров, которую местные хипстеры превратили в кинотеатр с громадным белым полотном и проектором (мечты о соседках-эксгибиционистках пошли прахом). Втроем они заваривают литровый кофейник и до полуночи треплются о чем-то непонятном Уолли. Он пару раз пытается влиться в их компанию и приударить за Тулой, но неодобрительные взгляды заставляют его сбавить обороты. Старую плазму с проигрывателем приносит Дик, и это его абонемент на свободное посещение Пещеры (слова Уолли, не его) в любое время суток. Артемида появляется в одну из суббот в начале седьмого утра, и Уолли, замечая ее, путается в собственных ногах. Он громко спотыкается и, чертыхнувшись, растягивается на полу во весь рост, смотрит на нее снизу вверх. Она сидит на кухонной тумбе и пьет кофе из его ярко-красной кружки с рисунком молнии, смотрит поверх нее своими раскосыми оленьими глазами с едва заметным азиатским прищуром. Не отнимая кружки от губ, девушка приподнимает ее в немом приветствии. - Я вот даже спрашивать не буду. — Бормочет Уолли по пути в ванную. * Оказывается, Артемиду знают все. С Калдуром они вместе посещают элективный курс греческого языка, с Коннером ведут кружок самообороны для детей на другом конце города, а Дик (в итоге, именно он и привел ее в квартиру тем утром) вообще ходил с ней в одну школу. Уолли, конечно, не верит, и измалевывает формулами теории вероятности один тетрадный лист за другим, пытается доказать что таких совпадений не бывает, и все это очередной подкол Грейсона. Последний смеется, с неподдельным интересом изучает всунутые ему под нос вычисления. - Ого, даже с иллюстрациями. У Уолли газировка носом идет, когда он слышит низкий насмешливый голос. Артемида садится рядом с Диком и смотрит на танцующие на бумаге неровные буквы с цифрами. - «Исчисления, объясняющие, почему появление Артемиды Крок — не случайность, а потому пошел ты, Грейсон», — зачитывает она заголовок и переводит взгляд на скрестившего руки на груди Уолли. - Что бы ты ни сказала… - Да плевать. — Пожимает плечами девушка. — Моя фамилия пишется через си. Ну знаешь, чтоб шутить про члены было удобней? - Кто ты, блин, такая? * Народу становится все больше, а потому к дивану Марти присоединяются разноцветные кресла-мешки. Меган, хоть формально и живет у дяди, чаще проводит время с Коннером, и уходит домой затемно, пассии Дика сменяют друг друга еженедельно, а Артемида появляется безо всякого расписания, и Уолли даже не знает, как она это делает; он, впрочем, не уверен, что хочет знать как. - Что мы делаем? - Тимбилдинг? — неуверенно предлагает Калдур. Жители и гости Пещеры шумно вздыхают, но послушно складывают мобильники на приземистый столик в центре. Первый взявший телефон платит за ужин, заявляет Дик и заходится картинно злодейским смехом. - Эйнштейн! Кто заказал гавайскую пиццу? Моральные уроды в здании, повторяю…! Коннер переводит взгляд со страдающего над коробками соседа на Артемиду, которая заплетает свои несуразно длинные волосы в тяжелую косу и из последних сил старается не засмеяться. - Твоих рук дело? - А вот и не докажешь. Они смотрят марафон Привет, Меган! и пьют дешевое пиво, с открытием второй упаковки которого шутки в глупом ситкоме становятся смешными. Пицца отвратная: корки сухие, соус безвкусный, и даже пиво не спасает, но эй, они студенты, а еда остается едой. Уолли ковыряется в своей пицце в попытках вытащить кусочки ананаса и ругается сквозь зубы. Развалившаяся в мягком бесформенном кресле Артемида смеется. Она забирает стоящую на подлокотнике дивана пластиковую тарелку с разворошенными ананасами и благодарно хлопает Уолли по коленке. Он подпрыгивает на месте и едва не роняет таким трудом заработанный кусок без долбанных мать их ананасов. - В пицце не должно быть фруктов, — шипит он. - С удовольствием приму удар на себя. — Положив руку на грудь, драматично произносит Артемида, и тянется к куску в руках у парня. - Кыш-кыш! Меган засыпает у Коннера на плече, и он относит ее в свою комнату с согласного кивка Уолли. Он провожает Дика до двери, и когда возвращается к телевизору долго пялится на словно утонувшую в кресле Артемиду. Сквозь сон она тянет на себя свободный край мешка и укрывается им, поджав под себя ноги. Уолли ничего не остается, кроме как выключить телевизор и пойти в свою комнату. * - Ты уснула в моей гостиной. - Это не только твоя квартира. - Но и моя в том числе. - Зануда. - Стерва. * Он покупает ей отдельную кружку. Кричаще-желтую с красной молнией в белом круге. Вместо «спасибо» она варит им горячий шоколад с чили и корицей: чтобы протестировать обновку. Уолли выпивает свою порцию залпом, не дожидаясь, пока остынет. — Так ты, кхм, — он крутит пустую кружку в ладонях, — живешь в общаге? Я тоже хотел, но мест не хватило. — Не могу сказать, что ты много проиграл. — Артемида бесстрастно надкусывает красный перец и обводит им помещение вокруг. — Да, конечно, все лучше, чем жить с родителями. Взгляд серых глаз испепеляет его исподлобья. Она убирается из кухни так же быстро, как Уолли стартует на треке. * — Большая А — доминантный, маленькая а — рецессивный. Она смотрит на него поверх книги — второй том Современной генетики Айала и Кайгера — и бросает непонятную фразу. — Ты что, послала меня на китайском? — Это вьетнамский, кретин. Уолли не знает, была ли она в обиде на него за недавнее, и должен ли он просить прощения, ведь, по сути, это она гость, а он хозяин, и он не виноват, что она такая ни хрена не понятная и дуется без объяснения причин, и какого, вообще, черта… но кружка с красной молнией у нее в руках говорит все необходимое. * Слипшиеся в тягучий желтый комок макароны с сыром Артемида реанимирует с легкостью, и на пару с утирающей слезы передником Меган они спасают ужин. Уолли уминает две полных тарелки не произнося ни слова. Домашнюю еду он видел последний раз недели полторы назад, и с тех пор перебирался выпечкой в кофейне и фаст-фудом. На середине третьей порции он предлагает Артемиде оплачивать часть ее аренды, если она будет готовить или хотя бы поможет в этом деле Меган (она честно пытается, но выходит у нее из рук вон плохо). До конца ужина за столом говорят о том, какая Уолли Уэст сексистская задница. На следующий день Коннер с Калдуром приносят в компанию Марти здоровенное раскладное кресло с барахолки, а Уолли берет две дополнительные смены в лаборатории. Меган встречает их дома картофельной запеканкой. * Вскоре Уолли понимает, что не знает о ней ничего. По крайней мере, ничего из того, что надо бы знать о человеке, с которым делишь жилплощадь. И это странно, ведь с остальными он знаком немногим дольше (за исключением Дика), но может сказать уйму о каждом. Уолли знает, что она получает двойную специализацию, причем одну по иностранной литературе, а вторую по молекулярной биологии, и это настолько бредово и нелогично, что у него сводит зубы каждый раз, когда он видит ее с учебниками по разным дисциплинам; про какие-то проблемы в семье, из-за которых они не могут жить вместе; про совершенно недевичий храп и любовь к острой еде. И он все еще не знает ее. Он раскладывает привычки Артемиды Крок на бозоны и кварки, но ему, как настоящему ученому, все мало. * Кэмерон ублюдок. С его обесцвеченными пергидролем волосами, острыми плечами и тупым смехом, который слышен в каждом уголке квартиры, хотя сам он никогда не заходит дальше порога. Кэмерон еще ублюдок, потому что закидывает свои дурацкие длинные руки Артемиде на плечи, а она громко этому противится, но позволяет. Уолли не знает, что за отношения их связывают, но безразмерные футболки с названиями неизвестных ему групп, которые она заправляет в джинсы с одной стороны, говорят о многом. Уолли не нравится ход его мыслей, но он не может не думать. И все же Кэмерон, с его длиннющими руками и пьяным смехом на всю квартиру, приводит ее сюда, вталкивает в дверь и никогда не переступает порог. * - Зачем мы это делаем, еще раз? На ней короткие спортивные шорты с аббревиатурой университета на заднице (он не смотрел, просто шорты черные, а буквы белые, и цепляли взгляд) и до боли знакомая футболка, которая велика на пару размеров. Комок в горле Уолли сглатывает со второго раза. - Ты живешь в моей квартире и частично за мои деньги, так что я имею право знать о тебе хоть что-то. Знаешь, важные вещи. Когда день рождения, кем работают родители, как умерла первая золотая рыбка, какого черта на тебе моя футболка?! Артемида оттягивает воротник — одно плечо сползает и, Эйнштейн, на ней нет лифчика — словно не знает, во что одета. - Постиранное попуталось. — Бросает она, и Уолли не верит ей ни на йоту. — День рождения был в августе. Доволен? Диванные подушки прогибаются под ее весом, когда она садится на противоположный край и подбирает под себя ноги: вечная мерзлячка, даже на барный стул забирается, прижав к груди коленки, но наотрез отказывается одеваться теплей. - Пока сойдет, — хмыкает он и ставит между ними миску с попкорном. Он пытается начать игру в двадцать вопросов, но по телевизору объявляют показ Долларовой Трилогии, и Артемида затыкает его с блестящими глазами, и вместо ответов на вопросы Уолли получает четыре часа сидения в полнейшей тишине, прерываемой восторженными криками и смехом блондинки. - На первое свидание нельзя ходить в кино, потому что там надо молчать, а на свиданиях — говорить. — Артемида впервые за все время выворачивается из удобного теплого комка своих же рук и ног, сладко тянется. — Я думала, ты прочел достаточно пособий для чайников, чтоб понять это. - Эй, Уоллмэн не нуждается в этой беллетристике! — Одними губами девушка переспрашивает «Уоллмэн?» и насмешливо изгибает бровь. Уолли игнорирует. — В любом случае, свидание с тобой? Фу. Спасибо, но нет, спасибо. И я сам могу написать целую кучу этих… руководств. - Сомневаюсь, что они будут пользоваться спросом. - Как будто ты знаешь в этом деле больше меня. — У Артемиды губы в масле из-за попкорна и кусочек шелухи на щеке, и вроде бы ей не положено выглядеть настолько уверенной в себе, но все же она смотрит на Уолли так снисходительно, что он вскидывает руки и издает какой-то нечеловеческий вопль. — Ладно, давай, порази меня. Как, например, завоевать Меган? - Как бы велико не было мое желание лицезреть Коннера без футболки не только в зале, но я сломаю тебе лицо и всего тебя надвое, если узнаю об их расставании и твоей к этому причастности. По прилетевшему в плечо хуку слева Уолли понимает, что она не шутит. - Ладно, что со мной? Какие бы техники сработали на мне? Какое идеальное свидание для меня? Он спрашивает скорее для поддержания беседы, потому что это, наверное, самый длительный их диалог без взаимных оскорблений, и не надеется даже получить ответ. - Тебя нужно отвезти в Ди-Си. — Артемида разворачивается на диване, и свет экрана превращает ее в поп-арт картинку: с причудливыми тенями и голубыми бликами на обнаженной коже рук и ног. Длинных ног, сильных, с точеным рельефом мышц… Уолли отводит глаза, когда Артемида кашляет. Она ухмыляется, но продолжает: - Там уйма музеев, так что ты сможешь весь день умничать направо и налево. И в конце дня сидеть на ступенях монумента Линкольна и тыкать в небо с воплями «Это Волосы Вероники, детка». Уолли смотрит, куда указывает ее палец, и на автомате брякает: - Это Дракон, — Артемида вновь одаривает его снисходительным взглядом, и он бурчит в сложенные на спинке дивана руки. — Но я понял твою идею. Реклама заканчивается. Хороший, Плохой, Злой первыми аккордами напоминает о себе. Артемида хмуро глядит в пустую миску из-под попкорна, перед тем как поставить ее на пол. Теперь между ними целая свободная диванная подушка, и она позволяет себе расслабленно соскользнуть с подлокотника. Обивка скрипит от каждой ее попытки вытянуться на диване, не коснувшись Уолли, и он не выдерживает: хватает за щиколотки и подтягивает ближе, кладет ноги себе на колени. - Не страдай. — Он придерживает брыкающуюся девушку с полминуты, пока она не успокаивается окончательно. Артемида сокрушенно вздыхает и буквально прожигает его взглядом, но Уолли руки не убирает; перестрелки на экране сменяются конными погонями и наоборот, а ладонь ему все так же обжигает непривычным касанием. - Откуда такая любовь к вестернам? - Отец любил их. - Прошедшее время? - Не нагнетай, Уоллмэн. Уолли осторожно, словно на пробу, оглаживает большим пальцем косточку на внутренней лодыжке: один раз, другой. Артемида задерживает дыхание. И позволяет. * Затанна Затара держится на позиции девушки Дика дольше трех недель и даже остается в Пещере на ночь несколько раз. Она неплохая. Носит сатиновые платья с кружевными чулками и звенит циркониевыми браслетами на тонких запястьях, а еще верит в гороскопы и прочую эзотерическую ересь, отчего Уолли буквально выворачивает наизнанку. После каждого ее посещения квартира приобретает запах жженых ароматических палочек и ламповых масел, но стабильность в жизни Дика Грейсона явление настолько непривычное и неожиданно приятное, что все — если честно, только Уолли — терпят. Однажды Затанна признается, что ее папа — фокусник, и большая часть всего ею рассказываемого лишь образ, но взрывные реакции Уолли на любое упоминание магии настоящее золото, и упустить возможность поиздеваться было бы преступлением. В этот вечер Уолли взрывается по-настоящему, а Артемида смеется неприлично громко и уводит новую подругу в бар на «ночь маргариты». * Она срывает его ужин с Линдой Парк, рано вернувшись с занятий. И если наличие у какой-то неизвестной ей блондинки ключа от квартиры второкурсница с отделения журналистики пытается игнорировать, то поношенную футболку с фамилией Уэст на спине этой самой блондинки уже не может. Линда хватает с вешалки кашемировое пальто и клатч на металлической цепочке, и покидает квартиру прежде, чем кто-то успевает произнести хоть слово. Артемида виновато — виновато? — стоит у раковины со стаканом воды. - Я купила мороженое? — неуверенно говорит она, и Уолли не находит в себе сил злиться. * На Рождество Калдур едет в Атланту, Дик с Затанной куда-то на побережье. Отчим Коннера родом из небольшого городка в Канзасе, куда он на праздники пригласил их с Меган, и по пути они обещаются закинуть Уолли к родителям. Все толпятся у входной двери с рюкзаками и сумками, неловко переглядываются друг с другом. - Ты точно?.. - Мегз, — Артемида кладет палец между страниц и закрывает книгу, — в миллионный раз, все в порядке. Мы в семье никогда не отмечали Рождество, так что для меня это просто лишний выходной. - Но ты же остаешься совсем одна! - Значит, я добью все долги по лабораторным. В тишине и покое. — Она делает акцент на последних словах и смотрит на Уолли, который хрустит чипсами на всю квартиру. Меган обреченно качает головой, и корично-карамельный запах рождественских сладостей ее волос на мгновенье дурманит. Надев шапку, она в последний раз обнимает Артемиду и крепко целует в щеку, после чего поднимает с пола свою сумку и выходит вслед на Коннером. Слизав с пальцев последние крошки, Уолли вытирает руку о джинсы и закидывает на плечо рюкзак. Артемида морщится, но подходит ближе, чтобы закрыть дверь. - Ты точно?.. — начинает он. - Твою-то налево, Уолли, только ты не начинай! - Ладно. Понял. Счастливого Рождества? - Проваливай уже, Уэст. * Вы, 16:43 знаешь про испанский стыд? если нет то тебе точно надо было ехать моя семья отлично демонстрирует Вы, 16:49 нет серьезно Артемида, 16:51 у меня написано две лабораторных из шести отвали Вы, 21:16 мама развесила слишком много омел я поцеловал всех Уэстов некоторых дважды Артемида, 21:18 это намек? Вы, 21:19 заметь я молчал Артемида, 21:21 громко думал Вы, 21:24 ты отвечаешь очень быстро разве не ты кричала о завале с домашкой? Артемида, 21:26 у меня перекур Вы, 21:26 ТЫ ЖЕ НЕ КУРИШЬ В МОЕЙ КВАРТИРЕ??? Артемида, 21:30 и это я быстро отвечаю но нет смотри я купила елку в горшке [1 вложение] Вы, 21:47 мой кузен стащил мобильник поздравляю, все Уэсты, Аллены и Гаррики ждут тебя Артемида, 23:59 с рождеством, Уоллмэн Вы, 00:03 с рождеством, Арти :) * Она целует его в щеку под бой курантов, ознаменовавших наступление нового года. Уолли говорит себе, что это лишь из-за отсутствия других вариантов. Говорит, и гладит красный след от помады в углу рта. Улыбается своему отражению. * В первую пятницу января Гарт с Тулой приходят на несколько часов раньше своих обычных посиделок, и никто еще не успевает разойтись по привычным делам. Все видят, как неловко двое говорят с Калдуром, как переминаются на месте и просят у него прощения. Уолли готов поклясться, что в тот момент все в Пещере затихает, и становится слышно, как что-то внутри Калдура с треском надламывается. Рой заявляется с бутылкой кукурузного виски и желанием полить дерьмом каждую вторую девушку на планете. Очень быстро это желание переключается на каждую первую, а Калдур впервые говорит все, что думает. Об их дружбе и предательстве, о том, что он бы все понял, если бы они не скрыли. У Уолли телефон свистит оповещением. Он опускает стакан на тумбу и смотрит на загоревшийся экран. На заставке Артемида (большей частью ее вытянутая рука) и крохотная елка из Квик Трип в перевязанном праздничной лентой с бантом горшке. Он уверенно убеждает себя, что руки просто не доходят убрать последствия проделки Барта. Калдур говорит, что он хочет счастья для Тулы, пусть даже и не с ним. Уолли куда эгоистичней. * - Какого ты тут делаешь? Они встречаются на пороге той школы, где Артемида с Коннером проводят свои тренировки. Она — в окружении выбегающей детворы, Уолли — у Форда пикапа девяносто первого года. - Ночные поездки за продуктами — недооцененная форма близости. — Говорит он, забираясь внутрь машины. Он дергает ручку со стороны пассажирского сидения и открывает дверь. — И у нас закончился барбекю-соус, а ты не разрешаешь мне одному заниматься покупками после той ситуации с Доритос. - Ты купил двадцать пачек. - И мне дали шесть двухлитровых Маунтин Дью. - Какая часть здесь несет положительный посыл? В ответ на широченную улыбку Уолли, Артемида сердито сжимает ремень висящей на плече сумки. Чеканя шаг, она спускается, и кидает вещи на заднее сидение. Мальчишка лет тринадцати, скачущий через ступеньку за ней, успевает заглянуть в салон пикапа и встретиться с Уолли взглядом. - Крок, он же рыжий. — Насмешливо морщит нос он. - Двигай домой, Джейсон, пока не натравила на тебя первоклашек. Пацан смеется, и бегом скрывается в одном из переулков. - Что не так с моими волосами? — вместо ответа Артемида ерошит его торчащую во все стороны шевелюру. Уолли выворачивается и шутливо тянется укусить ее за пальцы, получает щелчок по носу. - Глаза на дорогу, Уоллмэн. - Есть, мэм. Конечно, на обратном пути он заезжает в Вэндиз. Сонный парень в окошке выдачи явно не планировал в начале первого ночи заниматься тремя двойными бургерами и порцией картофеля с беконом, о чем ворчливо сообщает в невыключенный интерком. На улице градусов шесть, не больше, и они садятся на остывающий капот, в надежде не околеть от холода. Артемида забирается даже с ногами, скрещивает их по-турецки и ставит сверху горячий контейнер с картошкой. Проезжающие машины слепят дальним светом фар; кто-то даже притормаживает и предлагает помочь добраться до ближайшей заправки. Уолли дает отмашку и делает большой глоток из общего стакана с чаем, едва не опрокидывает его на себя, когда слышит голос Артемиды и чувствует ее холодные пальцы под ребрами. - Эй, моя очередь задавать важные вопросы. Уолли замирает с недонесенным до рта бургером, моргает. - Ну, помнишь, про день рождения, про родителей. — Она бросает в него использованную салфетку. — Спасибо, что не надел мою футболку. Он неловко чешет затылок. Артемида толкается худым плечом, говорит, что лишила дара речи самого Уоллмэна, и он позволяет себе смешок, опускает взгляд на ополовиненный двумя большими укусами бургер. - Я вырос в городе на границе Небраски и Канзаса, и это должно о многом говорить. Семья как из рекламы хлопьев. Очень шумная, очень смущающая. Но мне нравится. Нравится зависать в лаборатории с Барри или с Диком и Коннером в гараже. Нравится бегать в новых кроссовках. О, нравится выпечка Меган! Честное слово, с каждым разом у нее получается все лучше и лучше! Ты пробовала последнюю партию тех печений с шоколадной крошкой?.. Вместо ответа Артемида коротко смеется, начинает складывать мусор в пакет, и Уолли зависает на ее приподнятых уголках губ — впервые, наверное, не в усмешке. Она тянет из его рук шуршащую обертку, но он вдруг стискивает пальцы, не позволяя отодвинуться. - Мне нравится это. — Он кивает на их соединенные через бумажку руки, и холод январского воздуха между ними сменяется вкусом пересоленной фри на языке. * - Знаешь, как его лучший друг, я просто обязан это сказать: разобьешь ему сердце — я разобью тебе… - О ради бога, Грейсон! * У Уолли никогда не было привычки работать по заранее проработанному плану. Он достаточно быстро ориентировался в любой ситуации и выворачивался из нее с блеском. Но вот что делать, если на твой флирт внезапно отвечают взаимностью, он не знал от слова совсем. - Смотри, смотри! Артемида сидит у него между ног, прижимаясь спиной к груди, и от нее пахнет яблочным шампунем, и ее голова у него на плече, а щека — под его щекой, и капля воды подсыхает в ямке над ключицей, и две родинки — словно Мицар и Алькор — выглядывают под тонкой лямкой. Ее тело от низкого смеха подрагивает, и Уолли ощущает легкую вибрацию. Хипстеры в кинотеатре напротив смотрят Носферату двадцать второго года, и внезапно оказывается, что окно в квартире выходит прямо на полотно с черно-белой картинкой, а Марти обеспечивает два бесплатных места. Если у любителей немого кино фильм и вызывал какие-то эстетические откровения, то Артемиду вид лысого мужика с остроконечными эльфийскими ушами и густыми бровями просто смешил. Нет, Уолли, конечно, знал, что неотразим (мама и бабуля Уэст не стали бы лгать). Но он не знал, как все вдруг так обернулось — как ее руки оказались на его коленях, легко царапая ногтями кожу в прорезях джинсов, в частности — и как не дать этому прекратиться. * Ракель Эрвин врывается под завывание снежной бури и Сатиновую Куклу Дюка Эллингтона. Она собирает сердце Калдура по кусочкам: склеивает его, словно разломанную виниловую пластинку, и ее торопливые пальцы совершенно не боятся острых углов. Не слушая протестов, она заводит свою старенькую, но любовно отполированную Камаро со сверкающими дисками и модными полосками на капоте, и мчит в Чикаго. В тот самый Чикаго, где самая вкусная пицца со стекающим по высоким краям тягучим сыром и пахнущим самой Италией томатным соусом, самый шоколадный чампуррадо в пол-литровых кружках и ни следа рыжеволосой Тулы. * Уолли забывает про Валентинов день и дарит плюшевого зайца в джинсовом комбинезоне спустя неделю, когда забирает ее со школы. Артемида смотрит с недоверием и даже равнодушием, потому что плюшевая игрушка, серьезно? Но когда он жмет зверьку на живот, куда вшит динамик, по салону автомобиля разносится оглушительно громкий рык велоцираптора. Артемида складывается пополам и смеется всю дорогу домой. * Никто не знает, почему Меган и Коннер ссорятся. Никто, по большому счету, не знал, что они ссорятся в принципе. Но вот они машут руками и кричат, словно говорят на разных языках. На обычно просторной кухне непривычно тесно. Затанна с Диком и Ракель пытаются говорить о чем-то несущественном. Калдур уже которую минуту смотрит в книгу, абсолютно не понимая написанного. Все замолкают, когда слышат глухой удар: Коннер впечатывает в стену кулак. У Меган срывается голос. Она заходится слезами, не в силах докричаться до него. Он буквально рычит, выплевывает сквозь сжатые зубы обвинения. У Уолли непроизвольно трясутся ноги, словно пытаются унести его подальше от шума и криков и ссорящихся друзей. - Тебе не нужно пытаться пробраться в мою голову, чтобы понять это! — вырывается из осипшего горла Коннера. — Я думал, ты веришь мне! Думал, ты знаешь меня! Знаешь, что значишь для меня! Уолли морщится от грохота захлопнувшейся двери, тяжело выдыхает. Загрубевшие от магнезии пальцы находят его и сильно, почти до боли, сжимают, и ему даже не нужно смотреть, чтобы знать кто это. * Она рассказывает ему все. Про сидящую в тюрьме мать, про избивавшего отца, про сбежавшую сестру, про собственные приводы и помощь этого ублюдка Кэмерона. И да, Кэмерон, пусть и появляется все чаще лишь именем в ее телефоне, все еще ублюдок. Но теперь Уолли думает, что он сам — не меньший ублюдок. Потому что его не было рядом, когда ее матери зачитывали приговор, когда отец впервые поднял на нее руку, когда сестра убежала из дома и оставила наедине с ним. Они вместе умещаются на ее собранном кресле, и он бормочет, путаясь в словах и облизывая пересыхающие губы. Она смотрит в глаза и слушает. Смеется. Потому что он дурак, идиот полнейший, кретин недоделанный, они же знакомы не были даже, и сожалеть об этом — дурость, до которой только он и мог додуматься. Она смеется и смеется, пока ее вымученный смех не растворяется в тишине комнаты. Ее голова опущена, и лица не видно за водопадом тяжелых прядей. Уолли костяшкой касается ее подбородка и заставляет поднять голову, посмотреть на него еще раз. - Не надо, — негромко просит он. Артемида этой ночью не спит на складном кресле. * - Я проспал работу. - У меня вьетнамская литература заканчивается через одиннадцать минут. Уолли перекидывает ногу через ее бедро и прижимается ближе. * Меган по окончанию семестра приходит в Пещеру попрощаться. За спиной у нее болтливый первокурсник, разодетый в безразмерные джинсы и цветастую гавайку. Калдур зовет его Логаном или как-то так, и Уолли решает его автоматически ненавидеть. Потому что он посмел встать между его друзьями, похабно зовет Меган рыбкой и глаз не спускает с Артемиды. Определенно ненавидеть. * - Сэм, мы убежим из города и построим дом у залива, Сэм. Тушеные овощи с курицей Артемида ловко перемешивает палочками, Уолли сидит на соседней тумбе и специально фальшивит. Он умеет петь. Или, по крайней мере, издавать звуки гораздо мелодичней той пытки, которой занимается сейчас, перепевая что-то из Несанкционированной Автобиографии Саманты Браун. - Мы будем на дороге, словно Джек Керуак! - Уолли, заткнись. - Просто позволь мне увезти тебя из города. Она подцепляет со сковороды кусочек и кидает ему. Он ловит его на лету, словно щенок, и морщится. - Спаржа? — гундит он обманутым ребенком. — Детка, я думал, ты любишь меня? - Ты бесишь меня больше, чем это возможно в принципе. — Артемида закусывает нижнюю губу в — он знает — попытке сдержать улыбку. - О, ты любишь меня. Уолли спрыгивает с тумбы и становится рядом. Он цепляется пальцами за шлевку на джинсовых шортах, чтобы притянуть девушку, и ликует внутри, когда она не льнет к нему — конечно же нет, — но переносит вес на другую ногу, и все равно оказывается ближе. Его рука перемещается на узкую талию, под растянутую ткань майки, где кожа нежная и горячая, и медленно вырисовывает круги вокруг выпуклости тазовой косточки. Выбившиеся из высокого хвоста волоски липнут к губам, но Уолли, кажется, не замечает, продолжает нашептывать слова песни, носом ведя по ушной раковине. - Сэм, я влюблен в тебя, и это безумие, но рядом с тобой я схожу с ума. - Ты же в курсе, что называешь меня именем другой девушки? Ты ужасен. - И все равно ты любишь меня. - Может чуть-чуть. — Вдруг соглашается Артемида, и его рука на талии замирает. Она поворачивает голову так, что ее губы скользят по гладковыбритой щеке, а ресницы мягко щекочут. В серых глазах резвятся демоны, но Уолли все еще пытается переварить сказанное, а потому не сразу понимает, что вместо ожидаемого поцелуя получает ощутимый укус и влажный след на щеке. — Про Стокгольмский синдром слышал? * Он забирает ее в последний рабочий день на своем пикапе и вместо привычного маршрута по центральной улице сворачивает к выезду из города. Через двенадцать часов они сидят на одной из заброшенных смотровых площадок на северной стороне Гранд-Каньона. Артемида кутается в тонкое одеяло и ругается сквозь зубы. Ругается на собачий холод («Мы в чертовой Аризоне, тут не должно быть так холодно!»), на поднимающийся с ущелья ветер с песком, на быстро остывающий в пластиковой кружке кофе, на Уолли, который имеет наглость сидеть в одной толстовке и не мерзнуть. - Не смотри на меня так. Я предложил тебе крайне эффективный способ согреться, — его рука прокрадывается под одеяло. - Исчезни. — Она отбрасывает его горячую — бормочет «нечестно, ублюдок» — ладонь, и укрывается с головой. — Ты и твоя сила трения, или что ты там еще предлагал. На часах нет еще и пяти утра, и небо едва-едва начинает светлеть. Выступы Гранд-Каньона заполняются первыми туристами, лениво выползающими из автобусов и разбредающимися по красному известняку, словно муравьи. Артемида в очередной раз ежится от дрожи во всем теле. - Иди сюда. — Рука Уолли ложится ей на плечи, и она позволяет притянуть себя ближе к горячему боку; прижимается к шее, пряча замерзший нос под красной тканью толстовки. - Нечестно, что ты такой горячий. — Артемида щекой чувствует его нахальный смех. — Не в этом смысле. Боже. Заткнись. У него на языке вертится миллион ответных колкостей, но он лишь крепче прижимает ее к себе и поправляет сползшее с головы одеяло, прижимается носом к покрытой тканью макушке. - Есть, мэм. Он без задней мысли гладит костяшкой ее холодную щеку и чувствует появившуюся от улыбки ямочку. - Эй, — тепло шепчет он, губами касаясь ее уха, — начинается. Ресницы щекочут ему шею, когда она открывает глаза. Солнце медленно встает из-за горизонта, расцветает розовым и оранжевым на бледном небе, отбрасывает сизые тени на тянущиеся на восток грядой полупрозрачных хлопьев облака. Пятнистые стены каньона словно мерцают, когда первые лучи лижут остуженный холодом ночи известняк. В старом вестерне на фоне такой картины обязательно звучало бы что-то патетическое о малости человека в масштабе вселенной. - Смотри, это облако похоже на чимичангу. Артемида щипает его за живот, смеясь. - Бездонное чудовище, ты портишь момент. - Я растущий организм. Ее рука скользит в задний карман его джинсов и сжимает пятую точку. - В какую сторону растущий? Уолли хочет сказать что-то еще, но слова застревают где-то между речевым центром в головном мозге и кончиком языка. Может это рука на его заднице, а может то, как пушатся выбившиеся из косы волосы и как сквозь них просвечивает солнце, как пахнут кофе покусанные губы и как отражаются облака в серых глазах. - Год прошел. — Вдруг выдает он. Артемида непонимающе поднимает на него взгляд, и Уолли показывает ей дату на своем телефоне. - Ровно год назад ты заявилась в мою квартиру. Ну, плюс часа полтора, наверное, я точно не… Способный еще на когнитивные функции, он понимает, что сказал что-то очень важное и очень правильное, потому что Артемида в момент притягивает его за ворот толстовки и целует, слизывает с губ и проглатывает несказанные слова; свободной рукой гладит плечо, шею, тянется к волосам на затылке и путается в ярких прядях, примятых за время долгой поездки. Уолли пытается сказать что-то еще, но Артемида так потрясающе тесно прижимается к нему всем телом, протискивает свою ногу между его, что они почти падают. Плед слетает с ее плеч на пыльную землю, но никто не обращает на это внимания. Не размыкая губ и не отнимая друг от друга рук, они медленно отходят от обрыва, пока не натыкаются на пикап. Артемида прижимает Уолли к машине, не позволяя перенять инициативу ни на мгновенье. Она вытаскивает руку из его кармана и ведет ее выше, под толстовку, к усыпанной веснушками и мурашками бледной коже поясницы. - Эйнштейн. — Выдыхает он, пытаясь нащупать дверную ручку под спиной. — Ты серьезно? Здесь? - Что ты там говорил про силу трения? Мне холодно. Она была упрямой, а он настойчивым, и это ужасное сочетание. Но они научились находить компромисс.