Долетев до звёзд

— Всё-таки лучший город в мире. — Виктор стоял облокотившись на холодный камень, пока они смотрели на развод мостов. — Мосты как мосты. — Юри протёр глаза, морщась от морозящего вечернего холода. Юри отчаянно зевал, так как совсем не выспался за прошлую ночь, а теперь Виктор потащил его смотреть на мосты, мол, как это, за всё время пребывания в Питере ни разу не видел развод мостов. А потом они пошли в кафе. Или ещё куда-то. Юри не помнит. Пытается вспомнить, восстановить хоть чуточку из того дня. Помнит только синие глаза Виктора, в которых оранжевыми отблесками мерцали фонари. Виктор тогда непозволительно для себя закурил, долго молчал, а потом добавил: — А вот допустим я умру. И ведь же обязательно снимут документальный фильм, плаксивый такой, засыплют сожалениями. Расскажут, какой я был великий фигурист, бла-бла, сколько для родины сделал. Интервью у тебя обязательно возьмут, ты расскажешь, как мы счастливо жили и т.д. и т.п. Виктор делает ещё затяжку. Юри молчит, переминается с ноги на ногу. — А если состарюсь? Что ты будешь делать? — Виктор, брось, я буду любить тебя даже некрасивым. — Юри смеётся, когда Виктор пихает его локтем в бок. Но по коже пробегает морозец. — Понимаешь, нужно долетать до звёзд. — Виктор тушит сигарету. Юри понимает всё слишком ясно: долетать и сгорать. А потом Виктор улетел. Не на звёзды, конечно, а в Америку. Если есть в этом мире ещё место, какое-то далёкое, но необъяснимо близкое и родное. Как возвращение домой, мягкие объятия, медовый чай, то Юри хотел бы его найти. Он бы хотел ухватиться за свои воспоминания крепко, с отчаянием, не отпускать никогда. Но уже не может. Голос из колонок заглушает улицу лишь на минуты три. Юри вскакивает по ночам, переворачивает одеяло, подушку, падает обратно на простыни. Был бы тут Виктор — спалось бы лучше, определённо. Потому что сон которую ночь выходит тягучим, мрачным. Кацуки видит его во сне. Юри смотрит на экран телефона, ожидая смс или звонка. Но он не звонит. В какой-то момент наступает пробуждение и возвращает его назад в реальность. Перед выходом на лёд японец пытается глубоко вдохнуть — но не может. В горле застыл горчащий комок, отвратительная желчь, которую хочется сплюнуть, вывернуть себя наизнанку, но не выходит даже прокашляться. Юри берёт очередное уже золото, наконец понимая, что вкус победы может приедаться. Юри — гордость своей страны, кумир подрастающего поколения. На вопросы репортёров отвечать желания нет, тошно их слушать. Юри смотрит выступление Плисецкого — выросшего, зрелого и талантливого. Хотите задать вопрос — спросите что-нибудь новое. Не про Виктора, пожалуйста. Дальше — пустота. — Я скучаю. Из-за плотного графика у них обоих почти не оставалось времени друг на друга. — Я тоже скучаю, но ты же сам знаешь, как оно все так вышло. — голос по ту сторону становится тише. — Вернись скорее, пожалуйста. А потом снова беготня. — Буду минут через десять. Заберёшь меня? Конечно, десять минут, как обычно растягиваются на неопределённый срок — Виктор знает что Юри будет ждать, поэтому позволяет себе опаздывать. Все хорошо. Они пойдут в их уже совместную квартиру, отдохнут и все будет прекрасно. Юри знает. С Виктором по — другому быть не может. Виктор может любой день превратить в праздник. — В сборной полно и других фигуристов, Юри. Юри понимает: всё, абзац, надо начинать что-то новое. Как тут не понять? Виктор говорит что надо умирать красиво, умирать в полёте. Спорить с ним бесполезно — он просто прав. Он же чемпион, живая легенда, ему всё можно. Даже сгореть. Сгореть — в первую очередь. Иначе зачем тогда сиять? Юри закрывает глаза и видит: Виктор стоит в телефонной будке, сжимает в руке перчатку, набирает номер. Виктор сидит уставший в аэропорту, волосы всклочены, колючий шарф обмотан вокруг шеи. И он непременно стянет его, уберёт спадающую на лицо чёлку, сонно улыбнётся и обнимет. Все хорошо. Они пойдут в их уже совместную квартиру, отдохнут и все будет прекрасно. Юри знает. С Виктором по — другому быть не может. И они будут разговаривать, долго-долго. Они словно связаны невидимой нитью. Просто кто-то потянул эту нить на себя, слишком резко дёрнул и разорвал. Виктор прижимает его к себе крепко и душно, говорит: — Давай будем вместе навсегда. Юри понимает: «навсегда» — очень страшное слово. Белизна волос сливается с пронзительно-ярким снегом. Белизна волос сейчас походит на слепящий свет больничной палаты и кости. Виктор гуляет с Маккачином. Виктор шнурует коньки. Виктор запихивает букеты в машину. Виктор нелепо улыбается. И ещё тысяча вещей, которых Юри больше никогда не увидит. Юри закрывает лицо руками и очень желает не просыпаться. Ком в горле. Юри просыпается каждую гребанную ночь. А внутри — саднящая червоточина. В комнате тихо — только часы стучат. Звонок. Телефон вибрирует на тумбе, сотрясая тихое пространство комнаты. Юри хватает трубку. — Алло. Забери меня, пожалуйста. Три мерных гудка.