___
Мин Юнги целуется до одури больно. Так, словно это в последний раз, словно оставить свой след в этом человеке всеми возможными способами – единственный вариант выжить. По правде говоря, он каждый раз думает так. Прощаясь теперь наверняка, ставя все точки и грани этим своим бесконечным горьковато-сладким поцелуем. Намджун дышит рвано, через раз впуская в легкие кислород, заменяя его табачным вкусом чужого дыхания. Он бьется в агонии, обжигаемый пламенем Юнги, и позволяет наносить себе незначительные увечья на теле и куда более существенные – на душе. Шрамов все равно не избежать, ведь Ким впустил в свою жизнь холодное оружие Мин Юнги, к которому, в общем-то, прилагалось предупреждение. Юнги вжимает беззащитного парня в стену, со всей своей остервенелой силой не позволяя отодвинуться ни на миллиметр от себя, и льнет к его шее. Из уст Джуна вырывается хриплый стон, который тут же ловит губами его хён. Кусает. Зализывает. До боли сжимает чужие руки в своих. В какой-то момент Мин резко отстраняется и, упираясь рукой в плечо Намджуна, осматривает свою работу. Покрытые засосами шея и ключицы, истерзанные, чуть приоткрытые губы, помутневший взгляд, подкашивающиеся ноги... Юнги невольно громко выдыхает и ухмыляется, готовясь довести это дело до конца и поставить точку. Намджуну немного страшно. Намджуну охуительно хорошо. Намджун на грани. Он правда хочет верить, что этот раз – не последний.___
На самом деле этот чертов Юнги вовсе не такой. Он смеется искренне и видит тебя насквозь. Твои намерения. Страдания. Мысли. Твои желания, Джун-а. Мин, пожалуй, как никто другой знает, что на самом деле из себя представляет Ким Намджун. Какие истины скрывает он так тщательно за своими улыбками теплыми и взглядами задумчивыми. И страшно от того, что прячет он их от самого себя. А Шуга нашел (дурак). Но так и не открыл их владельцу (точно дурак). Блондин облизывает пересохшие губы и щурит свои лисьи глаза на солнце. Он лениво выставляет руку перед собой, пропускает меж пальцев луч света и ловит его, сводя обратно костлявые фаланги. Юнги пытается вспомнить момент, который он успешно проебал, когда подпустил близко к себе другого человека. Позволил перейти черту и горячим дыханием обдать свои трепещущие от предвкушения веки. Или он сам сделал шаг? Мин злится, потому что на самом-то деле не умеет быть сильным. Тянется к младшему, будто ища в нем защиту от самого себя, и так отчаянно, в духе своего безразличия, пытается угодить ему. Жертвуя своим. Собой. Хотя... разве от него что-то осталось? Чертов Мин Юнги вовсе не такой. Он говорит правду и вообще все, что на ум приходит. Он заботится обо всех, кроме себя, и не думает о последствиях. Он курит тяжелые сигареты и видит твое нутро. Вот только свое так и не научился.___
Намджун берет не глубоко. Он знает, что нравится его хёну. Он изучил каждую его реакцию, каждый восторженный вздох и стон. Он видит его слабые места... Джун стоит на коленях и смотрит снизу вверх прямо в чужие глаза, почти черные при приглушенном освещении и безумием горящие от желания. Его губ, прикосновений, тепла. Его такого далеко не идеального существа. Киму сносит крышу от одной мысли, что здесь и сейчас он – чей-то смысл, тот, кого хён будет молить остаться, отодвинься он на пару сантиметров назад. В такие моменты Юнги – тающий сахар, ведомый горячими прикосновениями Мона, карамель, которую хочется слизать без остатка. Его веки дрожат, а рука мягко сжимает волосы на голове Джуна, от чего тот покрывается весь мурашками. Пухлые губы медленно скользят по члену, позволяя с каждым новым заглатыванием проникать все глубже в податливую глотку. Из уст Юнги вырывается хриплый стон, который действует на Намджуна лучше всякого афродизиака – в паху отдает сладкой болью, и он слабо мычит, зная, что делает так еще приятнее. Его хёна кроет, кроет с головой, Джун это видит, чувствует, как чужие пальцы сжимают его сильнее, а бедра непроизвольно подаются вперед, желая большего. Но сейчас Мин Шуга вовсе не в том положении, чтобы управлять ситуацией. Ким оглаживает его ягодицы и резко сжимает, впиваясь в них ногтями, расцарапывая до красных следов и, возможно даже, крови. Усмиряет. Позже он обязательно залечит нанесенные им увечья невесомыми поцелуями, ну а пока что игра сохраняет свои условия. Кажется, воздуха в легких блондина почти не осталось – он дышит быстро и коротко, кожа под чужими руками словно пылает, ребра сгорают в пепел, а глаза закатываются, словно в агонии. Намджун вдруг отстраняется. - Блять... – разочарованный выдох. – Нам... джун... Наконец, хён опускает голову и встречается со взглядом Джуна, позволяя последнему любоваться темными помутневшими глазами, в которых непозволительно откровенно читается похоть, желание и мольба. - Смотри на меня, – слегка осевший голос звенит в ушах Мина, и он не сразу понимает, чего от него хотят. Пока ногти не оставляют глубокие дорожки на его бедрах, призывая обратить на себя внимание. – Я сказал – смотри на меня. Юнги часто-часто моргает, пытаясь хоть немного сфокусировать взгляд, и когда, наконец, ему это удается, Намджун продолжает игру. Не отрывая глаз от чужих, он не спеша проводит языком от яичек по всему стволу и немного задерживается на головке, слегка посасывая ее. А после заглатывает член наполовину и втягивает щеки, вырывая громкий протяжный стон из искусанных губ старшего. Он повторяет это движение несколько раз, чувствует приближающуюся разрядку, но не останавливается, позволяя своему хёну кончить прямо в него. Мин Юнги и правда сладкий. Намджун целует его бедра, живот, грудь, шею и, совсем нежно, губы. - Прости, – говорит он полушепотом, проводя рукой по красным следам-меткам на ногах. - Кажется, ты перепутал правила моей игры со своей, – Шуга улыбается довольно и, запустив пальцы в пепельную шевелюру, слегка отклоняет голову Джуна назад. – Теперь поиграем так, как хочешь ты.___
Намджун чувствовал себя каким-то глупым подростком – беззащитным, запутавшимся в себе и ищущим ответы на бесконечно сложные вопросы. Каждая новая мысль выплескивалась на бумагу, а чуть позже комкалась и летела в темноту пустой комнаты. Джун, кажется, перепробовал все способы «поиска себя» и в конечном итоге может по пальцам разложить, что делать, если никак не получается ужиться со своим внутренним «я». Вот только сам себя он так и не слышит. В какой-то момент в своих размышлениях он заходит в тупик и потому заглушает собственные чувства, усыпляет их, словно больное животное. Ким даже внушает себе, что живется ему так очень даже прекрасно – спокойно, со счастливой улыбкой на губах и зверем внутри на привязи. А потом все летит к чертям (или становится на свои места?), когда, как колючий ноябрьский ветер, в его жизнь врывается Юнги, распахивая один за другим окна и двери чужой души. Оголяя хорошо скрытый нерв. Вскрывая вены и зализывая кровавые реки. Мин смотрит изучающе, до дрожи под кожей, будто заглядывает внутрь тебя и роется в каждых (не)осознанных мыслях и желаниях. А после без предупреждений вытаскивает наружу, но не на всеобщее обозрение, как ожидалось, – только тебе. И по-хорошему, бояться нужно, потому что кому-то другому удалось разбудить то, что ты так тщательно усыпил. Потому что уровень разрушения и последствия не известны даже самому тебе... Вместо этого Джун жмется крепче к хрупкому телу и наслаждается болью, которую так благородно ему дарит каждая новая встреча с Мином. Потому что это безумно желанно и до космоса под веками прекрасно. Потому что Юнги залез под кожу и, кажется, заполнил собой все жаждущее его существо. Потому что шепчет он истины, которые самому – страшно, а сжимает тебя изнутри и снаружи так сильно, что умираешь раз за разом, возрождаясь после все больше похожим на себя настоящего. Взамен Намджун дарит своему спасителю – так прозвал он его тихонько в своем сознании – нежность. То, в чем всегда нуждался его хён. Джун ведь не слеп, других научился видеть, пока всматривался в свое отражение. Он вдыхает в тонкие губы порцию жизни, зализывает старые шрамы и ни в коем случае не наносит новых. Юнги хоть и сильный, но немножко сломлен внутри, а Ким не то чтобы любит говорить всякие глупости, но доставать чужие (его) секреты очень даже. В одной из своих маленьких смертей, в этот краткий порыв души, с искусанных в кровь губ Намджуна вырывается то, что держал он в себе под семью стальными замками: «я люблю тебя». Ему так страшно и в то же время волнительно. Не произнесенное вслух условие «ты мне – я тебе» вышло далеко за свои рамки. Они оба погрязли в своей игре. Намджун это знал и готов был отказаться от всяких правил, потому что, кажется: «и я». То, что считалось странностью, которую всю жизнь придется прятать от всего мира, в глазах этого чертового Мин Юнги отразилось самой обыкновенной нормальностью. И плевать, что только для них двоих.