Deep inside

— Не дергайся. — Ага, можно подумать, мне есть куда дергаться. Траун накладывает бакта пластырь на его разбитый лоб и полностью сосредоточен на этом процессе. На язвительное замечание Каллуса он не обращает внимания — ведь дергаться тому и правда больше некуда. И не в его интересах. Вечер не задался. Каллус проник на имперский склад — больше из упрямства и желания поразвлечься, чем из практической необходимости. И хоть ловушку Каллус и ожидал, но обойти ее в этот раз не получилось. Его окружили, поймали и доставили на Химеру. Перспектива незапланированной встречи с Трауном при данных обстоятельствах не радовала - мало ли что они иногда вместе спят. Во-первых, Траун все равно остается Трауном, то есть таким же опасным и непредсказуемым. Во-вторых, Каллус ему пообещал никуда не лезть и сразу же покинуть этот сектор. Поэтому он снова попытался бежать, уже оказавшись на Химере, но попытка эта не увенчалась успехом. Получив от охраны прикладом по голове и парализующий заряд бластера, очнулся он уже в этой комнате, похожей на спальню. Да, хорошо что не в камере, это радовало. Но в себя Каллус пришел абсолютно голым, прикованным к кровати за руки и за ноги и с анальным стимулятором в заднице. Все то, что он терпеть не мог и наотрез отказывался использовать во время их совместных увеселений. Особенно наручники, с которыми были связаны самые "приятные" воспоминания. — Как же я тебя ненавижу, - говорит он зло и устало. — Ты уже давно на это напрашивался. И я тебя предупреждал. Проверив его в последний раз на предмет синяков и ссадин, Траун остается доволен результатом. Никакой благодарности Каллус к нему не испытывает ибо уверен: вся эта показная заботливость служить лишь одной цели: чтобы помучить его еще больше. От легких прикосновений прохладных пальцев его снова охватывает возбуждение, а ведь он почти успокоился. Почти. Ну, насколько можно успокоиться, с этой штукой внутри… — Каллус, ты поэтому так часто ко мне приходишь? Чтобы убедить меня в своей ненависти? Столько усилий, я польщен. И Траун улыбается, как всегда - сдержанно. Но для Каллуса, уже неплохо изучившего его микровыражения, улыбка эта полна нескрываемого злорадства. И торжества.Ему не по себе — и от того, как он на него смотрит, и от темы, которую он упомянул. Разумеется, у Каллуса есть рациональные обьяснения, которые он себе придумал, чтобы заглушить угрызения совести по поводу их встреч. Например, «это может когда-нибудь пригодится Альянсу для временного сотрудничества» или «ну, меня-то он уже все равно изучил, поизучаю-ка и я его, хуже не будет». Они, эти объяснения, Каллуса вполне устраивают и искать другие он категорически отказывается. Даже наедине с самим собой. Взгляд его падает на собственный член, набухший в эрекции, на синие изящные пальцы, ласкающие его обнаженный торс, на все тело Трауна, затянутое в ослепительно-белую форму. А потом останавливается на его лице. — А то вы не знаете, гранд — адмирал, зачем я к вам прихожу, — Каллус произносит каждое слово медленно, отчетливо, с похабной ухмылкой и глядя Трауну прямо в глаза. Эмоции тот демонстрирует редко и лишь намеками, но Каллусу нравится их провоцировать. Любыми способами. Правда, всякий раз он прощается с жизнью, но удержаться не может даже сейчас. С мстительной радостью он следит за тем, как алые глаза Трауна угрожающе сужаются, а черты искажает гримаса. Длится это недолго, всего пару мгновений. Потом лицо его снова становится непроницаемым, и не удостоив Каллуса ответом, Траун встает и выходит из комнаты.

***

Оставшись один, Каллус старается не шевелиться - эти несколько шариков, которые Траун ввел в него пока он был без сознания, лишь раздразнивают, пробуждают желание, но не способны дать разрядку. Зажимы на руках и ногах надежные, крепкие, и от них не избавиться, при всей его спецподготовке. «Все рассчитал, хитрый ублюдок. Наверное, на себе сначала проверил. Или еще на ком-нибудь». Воображение Каллуса тут же услужливо рисует картину этой самой «проверки», он не может удержаться от мучительного стона. Но выхода нет, приходится терпеть. Сколько так проходит времени — неизвестно. Может быть час, может быть два, а может быть — целая вечность. О чем бы Каллус не думал, легкое давление и ощущение заполненности внутри все равно обеспечивает его эрекцией, даже если оставаться совершенно неподвижным. Чувство тотальной беспомощности выводит его из себя больше, чем даже досада на то, как глупо он повелся. Ведь Траун знал, что совет никуда не лезть его только подстегнет, а Каллус знал, что он это знает и постарается на славу, подготовив ему ловушку. Но все равно полез. И вот, теперь он в его полной власти, больше чем когда бы то ни было. «Пора с этим завязывать, давно пора. Если, конечно, выйду отсюда живым». После очередной торжественной клятвы, данной самому себе, Каллусу удается немного успокоиться. Но ненадолго, потому что Траун снова появляется в спальне. Не глядя на него, он неторопливо раздевается, бродит по комнате — Каллус следит за всеми этими перемещениями нахмурившись и призвав на помощь всю свою выдержку. Ясно, чего тот добивается: чтобы он начал умолять. Хатта с два. Когда Траун подходит к кровати и ложится рядом. Каллус закрывает глаза, но, чувствуя знакомый запах ароматического масла, который они уже не раз использовали раньше, сглатывает слюну в пересохшем горле и ждет. Прохладная рука скользит, касаясь почти невесомо его груди, живота, потом Траун снимает зажимы с его ног, Каллус поворачивается на бок, и его сразу окатывает новой, жаркой волной из-за трения шариков о стенки ануса и простату. Все еще не открывая глаз, он, с замиранием в сердце чувствует, как влажная головка члена прикасается к его ягодицам, дразняще скользит между ними, задевает конец стимулятора. Каллус не выдерживает, тянется навстречу, но тщетно. Изо всех сил он пытается не застонать от досады и разочарования : потому что слышит Траун мастурбирует, совсем рядом, но к нему не прикасается. Его дыхание, сперва безупречно ровное, все учащается и учащается. Пока, с удовлетворенным вздохом, Траун не кончает, оросив задницу Каллуса своей спермой. Втирает ее легкими, неспешными движениями, а напоследок подносит указательный палец к его губам. Сейчас Каллусу уже плевать на все, ему просто хочется поскорее кончить. Он временно забывает о гордости и успокаивает себя мыслями о возможной мести. Как он Трауну отомстить — неизвестно, но нужно же хоть в чем-то найти себе утешение… А сейчас, сейчас он должен снова его завести как можно сильнее, чтобы тот сам не выдержал и захотел его трахнуть. И Каллус жадно вылизывает тонкий, синий палец; знакомый сладковато-терпкий вкус спермы посылает жаркую волну по всему его телу, бросает в дрожь, а анус плотно обхватывает шарики и предвкушающе пульсируя. Траун же наблюдает за ним, довольно хмыкает: — Вот таким ты мне нравишься больше, Каллус - терпеливым и послушным. Я знаю, что ты сейчас на меня злишься, хоть и пытаешься это скрыть. Напрасно. Просто смирись и доверься мне — это самое разумное, что ты можешь сейчас сделать. Он ласково поглаживает его лицо, целует: сперва в губы, затем спускается на шею и плечи. Рука гладит его спину, сжимает ягодицы. Достаточно лишь задеть край стимулятора, чтобы сердце Каллуса снова зашлось в бешеном ритме. Траун прикасается и к его члену, будто нечаянно задев, и Каллус уже не может сдержать мучительного стона. Но Траун опять отстраняется. — Подожди. Я же сказал тебе ждать, — говорит он ему тоном, не терпящим возражений. Когда на его член надевают сдерживающее кольцо, Каллусу уже точно хочется Трауна убить — медленно, со вкусом и с изощренной жестокостью. Но сначала кончить. Он глубоко вдыхает и выдыхает, и похоже, никакая выдержка тут уже не поможет. Возбуждение его перешло все допустимые пределы и нормы, которые он когда-либо знал. И сам член, и низ живота мучительно сводит, ноет и болит. Терпеть дальше — выше сил человеческих. Траун приказывает ему стать на колени и, смазав пальцы маслом, принимается неторопливо доставать из него шарики, один за другим. Каллус уже не сдерживает стоны, и когда эти пальцы погружаются в его пульсирующую, растянутую задницу, он отчаянно пытается сжать их в себе, хотя и знает, что кончить с кольцом на члене все равно не сможет. — Ах, Каллус, Каллус… Видели бы сейчас тебя твои друзья-повстанцы — как ты насаживаешься на мои пальцы, как весь дрожишь, стонешь и просишь чтобы я тебя взял, — акцент Трауна звучит теперь сильнее, а сам его голос опаляет жаром и заставляет кровь Каллуса кипеть внутри, а сердце — бешено биться. — Думал, что ты такой умный и смог бы бегать от меня вечно? Ну и как, получилось? — Крифф… да сколько можно, трахни меня уже, наконец! У меня сейчас яйца взорвутся! Свободной рукой Траун берет его за волосы, с силой дергает к себе. И шипит в самое ухо: — Попроси как следует, еще раз — и, может быть, я разрешу тебе кончить. Каллус безуспешно вырывается, морщиться от боли. А потом цедит сквозь стиснутые зубы: — Хорошо… Пожалуйста… разреши мне кончить… Доволен? — Нет, Каллус, этого недостаточно, — Траун насмешливо хмыкает, его пальцы выскальзывают из Каллуса, вызывая ощущение мучительной пустоты. — Думаю, тебе нужно больше мотивации, ты же такой упрямый… Он разводит его ягодицы, и от прикосновения влажного горячего языка к своему анусу, Каллус уже не стонет, а переходит на хриплый и жалобный вой. Еще немного — и он точно умрет. Или сойдет с ума. Кажется: мозг его воспален и плавает в жарком мареве. И он будто со стороны слышит свои собственные мольбы его трахнуть. Глаза застилают слезы, он искусывает губы до крови, и даже недавняя ненависть становится чем-то пустяковым и незначительным, отступает прочь. Только бы кончить, только бы кончить… И когда все это становится окончательно невыносимым, а у Каллуса не остается сил даже на мольбы, Траун поворачивает его к себе лицом и сам тоже опускается на колени. Он снимает с него наручники и, обхватив за ягодицы, опускает его на себя - одним точным движением. Растягивать Каллуса больше не нужно — он и так раскрыт до предела, до невозможности… Траун ненадолго замирает, наслаждаясь пульсацией горячих стенок, обхвативших его плоть и, как зачарованный, любуется на бледное, измученное лицо Каллуса, на его потухший взгляд. — Ты прекрасен, — шепчет он, прижавшись щекой к его щеке — мокрой от пота и слез. — Само совершенство - такой раскрытый, такой горячий... И такой… покорный. Покорный... Траун повторяет это, снова и снова, вбиваясь в Каллуса, под его хриплый, отчаянный стон. А Каллус жадно принимает его в себя, насаживаясь глубоко и до конца.Чувствуя приближение собственной разрядки, Траун сдергивает кольцо, и Каллуса накрывает. Это слишком много — горячая заполненность в его пульсирующей заднице, рука, ласкающая его член, язык во рту, жадно сплетающийся с его языком… Слишком прекрасно, слишком захватывающе и ярко… Он исступленно выкрикивает имя Трауна, срывая голос и вцепившись в него, до боли сжав в объятиях, взрывается, выплескивается в ласкающую его ладонь и чувствует, как теплая влага растекается снаружи, и заполняет его внутри. От наслаждения Каллус почти теряет сознание, балансирует на грани иной реальности, жизни и смерти. Это — самый сильный оргазм, который с ним когда-либо случался и который он когда-либо знал. Когда тело его перестает вздрагивать, он едва не падает от охватившей его блаженной расслабленности. Но Траун подхватывает его. Обняв и прижав к себе, он осторожно опускает его на постель. Погружаясь в сон или забытье, Каллус не перестает ощущать его присутствие рядом. Оно, подобно яду или живительному эликсиру, поглотило все его существо, пропитало собой плоть и кровь, стало его неотьемлемой частью. И, похоже, от него не избавиться уже никогда.