Ошибка выжившего

      О том, что Первый капитан прибывает на Марс, сообщали все инфосферы еще с утра. Преданные поклонницы к моменту посадки уже встречали его у трапа, но почему-то торжественной встречи не получилось, несмотря на цветы и музыку. Всеволод был вежлив, но и только, не остановился дать автографы, не улыбнулся повязанному на шею шарфику с национальными цветами Марса, быстро проследовал к флипу, за рулем которого был никому не известный человек в шляпе, и вместе с ним исчез в направлении наступающего вечера. Сказать, что поклонницы были разочарованы, значило ничего не сказать. Они еще немного постояли и разошлись, потому что флип с капитаном не думал возвращаться.       — Испортили свой имидж, — усмехнулся доктор Верховцев, глядя через плечо на Всеволода. — Они готовились.       — Не могу я, — Всеволод стянул с себя шарф таким жестом, словно это была удавка. — Даже в глаза им смотреть не могу.       — Вы ни в чем не виноваты.       — Да знаю, — Всеволод подавил вспыхнувшее раздражение в голосе, потер лоб рукой. — И они не виноваты, и я не виноват. Никто не виноват. Никто во всей чертовой вселенной ни в чем не виноват.       Верховцев выбрал маршрут, поставил управление на автопилот и развернул свое кресло лицом к Всеволоду.       — Дайте-ка руку, — приказал он.       Всеволод машинально протянул ему ладонь, но Верховцев взялся за его запястье и что-то внимательно посчитал, потом положил безвольную кисть владельцу на колено.       — Так не пойдет, — сказал он серьезно. — Вы у меня свалитесь раньше, чем мы прибудем на место. Сколько спали последние сутки?       Всеволод мрачно взглянул на него красными глазами.       — Три часа, — соврал он.       Верховцев не стал спорить, только покачал головой.       — Я вам настоятельно рекомендую спать сейчас, пока мы еще не на месте, — сказал он. — Туда нельзя являться в таком виде.       — Фейс-контроль не пройду? — грубо пошутил Всеволод.       — Не смешно.       — Извините, — капитан закрыл ладонями глаза. — Я плохо понимаю, что говорю, могу обидеть. Заранее прошу прощения.       — Меня вы не обидите, — Верховцев вытащил из крепления подушку и бросил ее Всеволоду на сиденье. — Ложитесь сейчас же. Если сами не заснете через пять минут, я вам помогу.       Капитан рассеянно посмотрел на серый чехол подушки и зачем-то погладил его рукой, мягкая ткань прогнулась ворсом под его ладонью.       — Иногда уже казалось, что вот-вот, нащупали хвостик, — вдруг сказал он. — А нет, опять все утекает, как сквозь пальцы вода. Я не верю в мистику, я говорил вам? Но тут просто как заколдованное место. Знаю, где сигнал пропал, знаю все ближайшие населенные планеты, все перевернули вверх дном, каждого контрабандиста наизнанку вывернули, все их шараги и малины перетрясли, угрожали, подкупали, и пусто, пусто, пусто, сволочь…       — Немедленно спать, — строго приказал Верховцев. — В таком состоянии я вас туда не повезу. Это просто опасно, в конце концов.       Всеволод бросил подушку в угол сиденья, лег во весь рост, вытянулся и уставился пустыми глазами в потолок флипа с тусклой лампой.       — Вы сами верите в это? — спросил он, не глядя на Верховцева. — Или просто решили меня успокоить, мозги мне проветрить и на экскурсию свозить? Скажите уж честно. Это я как утопающий за соломинку, а вам-то оно все, наверное, смешным кажется? А?       Верховцев покачал головой.       — Я не был бы так категоричен. Мы, конечно, материалисты и люди науки, техника вот в наших руках, но не все вещи поддаются объяснению. Некоторые из них существуют сами по себе, отдельно от всех теорий и построений, может быть даже в качестве насмешки природы над нами, всемогущими, всезнающими и самоуверенными. А может быть даже в качестве цели или путеводной звезды, чтобы знали, что есть куда стремиться и что покорять помимо планет и звезд. Так что смеяться над вами мне и в голову не придет. Да тут никому, наверное, не придет. Колонисты такой народ… Вы ведь знаете, что они все себя колонистами считают, несмотря на то, что прошло уже много веков с тех пор, как настоящие колонисты упокоились в марсианской земле? Так вот колонисты сохраняют эту оторванность и обреченность маленькой группы со всеми вытекающими последствиями в виде мифологии, легенд, преданий, анекдотов и тому подобного. Когда остаешься один на один с незнакомой планетой, которая тебе не родная…       Верховцев прервался и наклонился к лицу Всеволода, послушал его дыхание и беззвучно выключил свет на потолке флипа. Солнце оставалось у них за спиной, впереди маячили чернильно-синие сумерки Марса.       Проснулся Всеволод от того, что у него замерзли ноги. В открытую дверь флипа тянуло вечерним холодом, в стекло безжалостно и ярко светил прожектор, укрепленный на каком-то столбе. Он нашарил свои ботинки на полу, плотнее запахнул куртку и вылез наружу в поисках Верховцева.       В свете прожектора песок посадочной площадки казался лунным и белым, мелко просеянным, словно где-то разбились гигантские песочные часы, и содержимое вытекло сюда, в квадрат из бетонных блоков, где флип выглядел почти игрушечным. А вокруг зубчатой стеной стояли черные горы, огромные, вечные, молчаливые.       Всеволод сделал несколько шагов к краю площадки, поднялся на ограждение и задрал голову. Сначала горный хребет был плохо различим на фоне темного неба, но когда глаза привыкли, он понял, что место, в которое привез его Верховцев, находится в кольце гор, просто замок Тамары среди каменных громадин. Вершины казались колючими и недружелюбными, кольцо — сжимающимся, и Всеволод представил себе, каково было первым переселенцам.       — Они здорово давят на психику, эти горы, — вдруг сказал рядом кто-то, словно читая его мысли.       Всеволод обернулся, рассмотрел маленькую женщину, которая стояла в разрыве каменных блоков, где, очевидно, был выход с площадки. Она прошла к нему и бесцеремонно взяла за руку.       — С непривычки можно и вниз свалиться, — сказала она. — Голова закружится — и все. Никто вас никогда не найдет.       Только после этих слов Всеволод заметил, что за ограждением отвесно вниз уходит скальная стена, покрытая острыми выступами и уступами. Сделай он еще пару шагов в направлении гор, не нашли бы его — это точно.       — Спасибо, — сказал он женщине. — Увлекся зрелищем. Постараюсь впредь контролировать себя.       Она засмеялась, махнула рукой.       — От вас тут ничего не зависит, — сказала она. — Эти горы — хранители. Это они рассматривают человека, и либо принимают его, либо отвергают.       Всеволод взглянул на ее спокойное лицо.       — Вы считаете их живыми?       — Отчасти, — женщина кивнула. — Они часть планеты, и настолько же, насколько жива она, живы и они.       — Интересное верование, — пробормотал Всеволод. — Я не представился, простите.       — Не надо, — женщина поморщилась. — Нам достаточно, что вас привез доктор Верховцев. Мы ему доверяем.       — Кто вы?       — Садоводы, — она удивилась его вопросу. — Вы приехали в Сад, разве нет?       — Да, конечно. Просто садоводы прозвучало как-то совсем по-простому. Садоводы-любители, есть такой журнал на Земле.       Женщина тихонько засмеялась.       — Вас напичкали мистическими историями, и вы ожидали, что мы тут нагишом пляшем при кострах и поем заклинания под бубны?       Всеволод покраснел — что-то в этом роде он и представлял, но сказать об этом маленькой женщине он не мог, это было все равно, что признаться в собственной умственной неполноценности.       — Мы биологи, — пояснила женщина. — И еще немного историки. Больше ничего. Идемте в дом, холодно, у вас уже зуб на зуб не попадает.       Только после этих слов Всеволод заметил, что его фактически трясет до подошв от странного озноба, который можно было приписать и холоду, не будь он в микроклиматической одежде, нагревающейся при движении. Тем не менее, разуверять женщину он не стал, пошел за ней в разрыв ограждения к дому, который сразу не приметил, до того он был низкий и темный.       При входе пришлось нагнуться — дверь была не по росту, но зато внутри горел огонь и темным дом казался только потому, что окна были забраны плотными ставнями. Верховцев сидел за столом со стаканом чая, кивнул Всеволоду и указал на место возле себя.       — Грейтесь, — сказал он. — Не хотел вас будить, в вашем состоянии сейчас сон — золото.       Всеволод увидел, что за столом на другом конце сидят еще несколько человек, но лица их были погружены в темноту, огонь освещал только силуэты, и от их молчания стало не по себе.       — Всем здравствовать в этом доме, — произнес Всеволод общую формулу приветствия, принятую в Содружестве.       — И тебе не хворать, — весело откликнулся один из темных силуэтов. — Голоден или как?       — Или как, — Всеволод сел на указанное место. — Чаю вот выпью с удовольствием.       — Пей, — великодушно разрешил другой. — Вода не купленная, общая.       — Благодарствую.       Доктор Верховцев с тревогой наклонился вперед.       — Капитан, как вы себя чувствуете?       — Хорошо, — удивленно ответил Всеволод. — Даже бодро так, удивительно.       — С кем вы сейчас разговаривали?       Всеволод обернулся и стены поплыли у него перед глазами — стулья были пусты, никого, кроме Верховцева за столом не было. Он открыл рот и тут же его закрыл. Не хватало, чтобы доктор его утащил отсюда прямиком в клинику.       — Показалось, — пробормотал он. — Темно тут.       Маленькая женщина внесла самоварчик и поставила его на стол, в середину сияющего начищенного подноса.       — Чайника не держим, мы по-старинке, — извиняющимся тоном произнесла она. — Любим такие вещи. Тут, в гостиной, у нас маленький, а большой самовар в столовой стоит, там на всех хватает.       Она налила кипятка в чашку, добавила в нее заварки и протянула Всеволоду. Он принял чашку, коснувшись руки женщины — теплая, настоящая. Наверное, виноват горный разреженный воздух, который сыграл с ним плохую шутку. Из чашки приятно пахло травами, Верховцев невозмутимо прихлебывал из своего стакана, женщина оперлась подбородком о руки и смотрела на Всеволода любопытным взглядом. Он молча продолжал пить горячую жидкость, не зная, вежливо ли хранить молчание, когда хозяйка дома разглядывает тебя так пристально. Но она скоро кивнула чему-то и взялась за свою чашку.       — В Сад лучше идти утром, — сказала она. — Контакт с деревом обычно устанавливают на рассвете. Но если вы торопитесь…       — Торопимся, — кивнул Всеволод. — Я предпочел бы не терять времени. Если вы мне покажете, как найти нужное место, я справлюсь.       — Чье дерево вам нужно? — просто спросила она.       Всеволод поставил чашку на стол, постарался, чтобы голос его не выдал.       — Моего друга, Второго капитана, Кима Янсона.       По лицу женщины пробежала тень.       — Я должна была догадаться, — тихо сказала она. — Пропавший без вести капитан. Вы, должно быть, Первый? Я права?       — Правы.       — С деревом плохо, — вдруг сказала она. — Мы не знаем почему.       — Что значит плохо? — напрягся Всеволод.       — Болеет, — взгляд женщины стал непонятным.       — Но оно живо?       — Пока живо, — кивнула она. — Но деревья живут дольше и умирают труднее, чем люди. Ваш друг где-то настолько далеко, что дерево сохнет. Между ними какая-то непроницаемая преграда.       — Какая?       — Мы не знаем. Но то, что сигнал не проходит, говорит о том, что преграда очень мощная. Бункер, подземелье, бетонный склеп, завал, что-то в этом роде. Крона дерева превратилась почти в радар или зонт. Мы никогда не лжем спрашивающим, как бы больно не было узнать правду. Ваш друг или замурован заживо, или…       Всеволод оттолкнул от себя чашку.       — Я пойду туда прямо сейчас, — сказал он. — Дайте мне карту.       — Карты нет, — просто ответила она. — Мы знаем каждое дерево в Саду, но не в этом дело. Если оно захочет говорить с вами, оно вас позовет, вы найдете его без труда. Если не захочет, оно для вас останется просто деревом, каких много растет на Марсе, даже если вас приведут к нему за ручку.       — Что от меня нужно?       Она подняла глаза и пожала плечами.       — Желание. Ничего, кроме желания. Придавайте значение всему, что с вами случится в Саду.       Верховцев не захотел остаться в доме, и единственное, на что Всеволод согласился, это чтобы доктор подождал его у ворот. Там были удобные скамейки, женщина снабдила их лампой и пледом, и в принципе можно было устроиться с комфортом, насколько позволяло знание, что в метре от скамьи начинает Сад.       Вступая на дорожку, Всеволод ожидал увидеть подобие городского сада или, в крайнем случае, ботанического — ровная поверхность, ровные ряды деревьев с табличками, но тут ничего этого не было в помине. Прямо от ворот и куда-то вверх уходила неширокая тропа, отмеченная светонакапливающими камнями, ее еще было видно в свете фонарей, а вот дальше и вверх рос и смыкался над головой огромный темный массив, составленный из яблонь возрастом чуть ли не несколько сотен лет, сухих, извилистых, старых, как сама планета.       Поразмыслив, Всеволод понял, что первые деревья наверняка высаживались первыми колонистами, прах которых давно истлел в земле, потому и деревья мертвы. Значит, ныне живущие марсиане высаживали свои деревья в самом конце Сада, туда и нужно двигаться.       Желание… Как оно должно выражаться, это желание? И способен ли он вообще хоть что-то желать? За время, что прошло с пропажи Кима, он, казалось, утратил способность испытывать эмоции. На все донесения и сводки в нем только тупо и досадливо толкалось что-то тяжелое, мешающее жить и думать, прижимающее к земле, как грузило — леску. Даже страх со временем прошел, осталось только ноющее напоминание о собственном просчете. Если бы он поторопился, если бы он не медлил, если бы послал армию дроидов или кораблей с десантом, если бы бросил туда все силы, если бы, если бы… Нет ничего хуже умных мыслей, приходящих после случившегося. Важная формула лакомый кусок для остатков того отребья, от которого они вычищали Содружество. Отребья злого, голодного, мстительного и жадного. Сколько проживут владельцы формулы в руках пиратов? Сутки, двое? Трое, если хорошо тренированы и обучены выживанию на допросах. Либо бесконечно долго, если такова будет пиратская блажь, но жизнью это уже не назовешь.       Нет, он понимает, нельзя быть всюду и всегда первым, даже если ты Первый, он сделал все, что мог, и никто во всем Содружестве не скажет, что поиски были прекращены слишком рано, велись поверхностно или спустя рукава. Напротив, каждый лишний месяц к официально положенному сроку он фактически с боем выбивал у командования, последний просто выпросил, пользуясь старой дружбой, и после приказа о прекращении поисков пил неделю, пока Элла не забрала его домой из кабака с помощью Верховцева. Тогда Верховцев и рассказал ему о Саде на Марсе, и даже эта миражная, эфемерная надежда была лучше, чем тотальное ничего. И теперь вот это дурацкое желание… А вдруг он не способен его продемонстрировать? Или дерево его не поймет? Или посчитает его недостаточным? Или все это местные сказки, а он дурак?       Неожиданно в лоб ударило что-то твердое и искры из глаз положили конец раздумьям. Держась за голову, он рукой ощупал препятствие перед собой — бугристая кора, колючие ветки... Дерево. Когда он успел сойти с тропы и углубиться в Сад? И как теперь искать дорогу в такой темноте?       Всеволод зажег фонарик и посветил в темноте вокруг себя — тропы не было, одна неровная густая трава. Сделав несколько шагов в сторону, он обследовал таким образом ближайшие метры и был вынужден признать, что отклонился от дороги качественно. С какой стороны он шел, тоже было неясно, мог и петлю сделать до того, как налетел лбом на дерево. Одно было очевидным — эта часть сада уже не мемориал, фонарь выхватил листья на ветках, пусть чахлые и редкие, но живые. Всеволод подошел к стволу и поискал указатель с именем владельца, но его не было. Возможно, такие здесь и не ставятся. Придется ждать утра.       Он уселся спиной к стволу и прислонился к нему затылком — удобная ямка на коре приняла его голову как рука, подставленная горстью. На колени ему упало яблоко, и Всеволод усмехнулся — нет, он не Ньютон, открытия не сделает. Яблоко пахло хорошо, хотя было твердым и мелким. Разжевав его, Всеволод почувствовал, как рот наполняет слюна — кислота подействовала, скулы свело. Он несколько раз сглотнул и закрыл глаза. До утра, наверное, не так уж и долго, а при свете он попробует еще раз. Жаль только Верховцева, который будет вынужден всю ночь просидеть на лавке. Впрочем, никто ему не мешает вернуться в дом и устроиться с удобством. В доме должны быть еще кровати, раз там много людей. Люди… Интересно, кто были те, кого он видел за столом — галлюцинацией или чем-то другим? Почему горы живые? Кого они хранят? Или от кого? И как все-таки общаются с яблонями сами марсиане? Нужно ли говорить какие-то слова? И чье дерево дало ему приют, что так хорошо и глаза слипаются?       Ким ожидаемо приснился ему в возрасте, в котором они познакомились в Академии, лохматый, в синем комбинезоне, с масляными руками, за ним была какая-то мастерская, набитая ломаными чайниками и роботами-официантами. Ким сидел на верстаке, болтая ногами, пока рядом с ним дымилась чашка кофе. От этой картины Всеволод испытал невыразимое облегчение — живой, здоровый, а потом почувствовал, как сердце у него сжимается холодом. Это не Ким, а только сон, и во сне он ничего еще не знает о своем будущем, смотрит приветливо и ждет. Чего?       — Пока ты сообразишь, — вдруг сказал Ким. — Ты ведь неглупый, Севка.       Всеволод открыл рот, чтобы обидеться, но вспомнил, что это сон в Саду, и надо молчать и слушать.       — Как оказалось, глупый, — с трудом произнес он резиновыми губами. — Помоги мне.       — Конечно, — Ким поднес чашку ко рту и удивленно посмотрел на него поверх края. — Мы же друзья?       — Боюсь, я уже не имею права так называться, — Всеволод понял, что его голос звучит хрипло и как-то воюще, словно он говорит в трубу. — Я не успел тебя спасти. Потерял год.       — Ты не потерял, — успокоил его Ким. — У тебя теперь есть статистика.       — Статистика? — не поверил своим ушам Всеволод. — О чем ты говоришь? Я перевернул все злачные места в поисках хоть каких-то следов «Чайки». Нет уголовника, которого мы бы не допросили. Никто ничего не знает. Разве такое возможно?       — Нет, конечно, — Ким снова отпил кофе. — Закон сохранения материи никто не отменял. Это ошибка выжившего.       — Хочешь сказать, что вы мертвы?       Ким покачал головой.       — Тогда при чем тут статистика? Не вижу связи. Просто назови место, где вас искать.       — Я не могу назвать тебе место, — грустно признался Ким. — Я не могу использовать ничего другого, кроме того, что знаешь ты сам. Я пользуюсь данными твоей головы. Ты хорошо знаешь ее содержимое?       — Всегда думал, что да.       — Значит, поймешь меня.       — А если нет?       Всеволоду захотелось подойти к Киму и хорошенько его встряхнуть, но тело ему не подчинялось, и было ли оно у него во сне, тоже оставалось под вопросом, он не видел ни своих рук, ни ног.       — Постарайся, — Ким стал прозрачным, стол и мастерская тоже, из окон и дверей в помещение хлынула вода, она начала наполнять комнату, поднимая с полу мусор и щепки. — В голове у тебя темный лес.       Всеволод отпихнул от себя плавающий ящик, постарался дотянуться до Кима, но тот полупрозрачным телом вдруг бодро сиганул к стене и исчез в какой-то щели, оставив на пальцах Всеволода ощущение студенистости и влаги. Эта влага и привела его в чувство, он разлепил глаза и вытер лицо — дождь.       Сквозь ветки сочились холодные утренние капли, солнце еще не поднялось, но уже окрасило небо над горами в розоватый цвет. Шея затекла, яблоко в руке превратилось в коричневый раскисший огрызок, и он отбросил его в сторону, чувствуя себя неожиданно отдохнувшим, несмотря на бредовый сон и твердую подушку. Фонарик валялся рядом, батарея села, но сейчас в нем уже не было смысла.       Всеволод поднялся, и уже при свете рассмотрев яблоню, понял, почему не промок. Крона яблони куполом опускалась к земле, накрывала его всю ночь. Всеволод с благодарностью погладил ветки рукой, и они вдруг дрогнули, поднялись, словно в сказке «Гуси-лебеди» и расправились в зонт, окатив его душем из капель — зрелище фантастическое.       — Промокли? — услышал он голос Верховцева.       Всеволод обернулся, увидел того с прозрачным дождевиком в руках, и свою ночную провожатую с зонтиком.       — Не очень, — ответил он. — Как вы узнали, где я?       Верховцев переглянулся с женщиной.       — Мы не узнавали, — ответила она. — Мы шли к дереву капитана Кима.       Всеволод сглотнул слюну, снова наполнившую рот, словно яблоко он грыз только что.       — Это оно? — спросил он, касаясь ствола и заранее зная ответ.       Женщина утвердительно кивнула, Верховцев расправил плащ и накинул его Всеволоду на плечи. Тот не сопротивлялся, позволил увести себя от яблони, и тропа, как ни странно, оказалась совсем рядом, хотя обратный путь занял гораздо больше времени, чем его ночное путешествие.       — И все-таки, что они такое, эти марсианские яблони? — спросил Верховцев, наливая себе кофе из термоса, который им дала в дорогу маленькая женщина из Сада. — Как по-вашему?       Всеволод оторвался от коммлинка и задумчиво посмотрел на доктора, потом на проносящиеся пейзажи за окном флипа.       — Не знаю, — наконец сказал он. — Но точно не простые деревья.       — Форма разумной жизни, симбиотичная людям?       — Возможно.       — Я вижу, вас это не слишком занимает, чем вы таким увлечены? — Верховцев кивком головы указал на коммлинк. — Что-то ищете?       Словно в ответ на его слова коммлинк пискнул — завершил поиск. Всеволод быстро полистал страницы на экране, поднял голову и посмотрел на Верховцева туманным взглядом.       — Лес по-немецки "вальд", — медленно сказал он. — Ошибка выжившего — термин второй мировой войны. Математику Абрахаму Вальду поручили рассчитать, какие места на фюзеляжах бомбардировщиков следует дополнительно укреплять, чтобы улучшить статистику возвращений. Ему предоставили данные по пробоинам на вернувшихся на базу самолетах. Авиаконструкторы уже изучили наиболее пострадавшие области корпусов и сделали эти участки более надежными, но статистика не менялась. Так вот Вальд счёл это абсолютно логичным: пробоины на вернувшихся бомбардировщиках говорили о том, что в этих зонах попадание снаряда как раз не фатально. Укреплять нужно было те места, где не было пробоин.       — Инверсия?       — Мы проверили все места обитания пиратов, — каменным голосом сказал Всеволод. — Мы не заглядывали только в благополучные, безлюдные и мирные системы, вроде Иволги, Таббаты, Медузы, Софии и прочих, где отродясь не пропадало ни гвоздя, и которые не интересны никому, кроме космозоологов. Придется начать все сначала. Я исчезну на какое-то время, доктор, не пугайтесь. У нас тоже своя бюрократия. И можно как-нибудь прибавить скорости?       Верховцев кивнул, отключил автопилот и повел флип на снижение к космопорту. Что бы там ни произошло в Саду, такой Первый капитан ему нравился гораздо больше, чем тот, кого он встретил сутки назад. А там кто знает…       Деревья и живут дольше, и не всегда являются тем, чем кажутся.       Может, они и правы.