***
Молодой граф, попивая вино, разговаривал со своими однополчанами. Немало лет прошло с тех пор, как погиб де Моро. Недавно и отец умер, так и не успев лишить Гравеля наследства, как он угрожал. Никогда Огюст не думал, что будет рад смерти кого-то из родных… Но Блез, выходит, был ему роднее отца. — Эй-эй, Жарр, чего это вы так печальны? Вино прокисло? — по-доброму усмехнулся один из гвардейцев Ришелье. Паскаль де Лори, пожалуй, единственный настоящий друг. Остальные гвардейцы относились к молодому графу с подозрением: вероятно, больно им не нравилось то, что Огюст был роялистом и много раз говорил об этом. Впрочем, это не мешало ему драться с мушкетерами короля. Де Лори хотел сказать что-то еще, но в трактир заявился виконт де Симон — та ещё падаль с завышенным самомнением. Однако парнишка, как и все они, служил кардиналу, отрицать этого не стоило. Виконт оглядел таверну с видом ненависти ко всему живому и только спустя пару минут заговорил, дождавшись тишины, которая, как он считал, наступила именно из-за него: — Мне нужен некий Огюст Гравель… как его… граф какой-то… — Не де Жарр случайно? — спросил де Лори, подмигнув своему другу. Симон глянул на него, прищурившись. Думал, наверное, что это заставит Паскаля быть сдержаннее. Как бы не так. — Вы, господин виконт, очень заняты, как я вижу? Зачем же тратите свое драгоценное времечко на нас, простых гвардейцев? — Именно этот Жарр мне и нужен. Точнее, кардиналу, хотя я и понятия не имею о том, что он углядел в каком-то солдате, — до Симона дошло наконец, что де Лори издевался над ним. Юноша сжал кулаки. — Замолчите, сударь, пока не оказались в Бастилии или Шатле, — «Первое лучше», — пробормотал Паскаль. — Так вы знаете, где он? — Тут, — подал голос Огюст, приподняв край шляпы. Значит, в нем заинтересован Ришелье, вот только зачем? Кажется, в чем-то Симон был прав: так просто Его Преосвященство не стал бы посылать за солдатом своего щенка. Если только он не узнал о том, что граф роялист… Это было бы очень плохо, очень. Виконт же, заметив нормандца, только хмыкнул и поманил его за собой, направляясь к выходу из трактира. Всю дорогу до Пале-Кардиналя Жарр старался не показывать своё волнение, ведь изворотливая крыса Симон мог придумать что угодно. А губить свою карьеру из-за этого человека нормандец совсем не собирался. О, вот и дворец Ришелье, величественно стоящий на площади. И однополчан Гравеля тут было слишком много, от чего ему стало неуютно. «Вот он, Ваше Высокопреосвященство», — поклонился виконт, когда они наконец дошли до кабинета дю Плесси. Ришелье молча кивнул головой, отпуская де Симона и оставаясь с Жарром один на один. Взгляд его сделался жесткий, не обещавший Огюсту ничего хорошего. — Знаете, господин граф, мне очень не нравится, когда мои люди нарушают мои же эдикты, направленные на то, чтобы защитить людей Франции, — Нормандец вовсе не понимал, к чему клонит кардинал. Если только он не про частые драки между мушкетерами и гвардейцами, но в том случае он своих людей защищает и доказывает их правоту перед королём. — Особенно когда дуэли происходят между моими людьми. Узнаете? — Ришелье положил на стол кинжал. Фамильный кинжал Жарра! — Ваше Преосвященство, я не имею понятия, как моё оружие оказалось у вас, — пролепетал нормандец, не желая верить своим глазам. Но нет, это был именно его кинжал, только кто мог его украсть, да и зачем? — Не выставляйте себя дураком, Гравель, — слегка прищурившись, грозно проговорил герцог. — Мне сообщили, что между вами и еще одним гвардейцем произошла дуэль. Между моими же людьми, граф! И вы его убили, все доказательства против вас, — кардинал взял в руку кинжал, и Жарр только сейчас понял, что лезвие в крови. Но ведь Огюст даже не думал драться с людьми Ришелье! — Господин кардинал, клянусь честью, что я никого не убивал! И проклятой дуэли тоже не было: хотя у меня довольно часто бывают разногласия с господами гвардейцами, но, право, мне нет резона их бить! Тем более убивать, Ваше Высокопреосвященство! — Слова Жарра, кажется, для политика были лишь пустым звуком. В конце концов он ударил ладонью по столу, мигом затыкая подчинённого. — Чего стоят ваши слова, сударь? — произнёс он с заметной долей недоверия, смешанного с презрением. О нет, быть врагом кардинала и заклятому врагу не пожелаешь! — Если вы сможете доказать, что верны мне — я не стану отправлять вас в тюрьму или куда ещё. Лишу вас чина, всего-то. — Я смогу, смогу доказать! — воскликнул молодой граф, воинственно блеснув яркими янтарными глазами. Он покажет Ришелье, что он не какой-нибудь предатель! Хотя… быть роялистом среди гвардейцев кардинала — не есть предательство? Кажется, стоит выбрать одну сторону. И пока что это сторона кардинала. Душой он верен королю, телом — первому министру.***
Тихая, безмятежная лунная ночь стала править уставшим за долгий день Парижем. Жаль, трон будет её лишь несколько часов, но сколько за эти часы может произойти? Жизнь и Смерть работают не покладая рук, где-то появляется жизнь, на другой стороне улицы она заканчивается… Если пройтись по влажной от тумана дороге, кажется, что ты один остался на всем белом свете, никого вокруг нет, в окнах не горит свет. Даже патруль гвардейцев притих где-то вдали, верно, задумавшись о смысле всего. Если не можешь уснуть — думай. Только мысли могут развлечь тебя в эту ночь. Конечно, если ты не скачешь по городу, желая доказать красному герцогу, что ты не предатель... На одной из парижских улиц раздалось громкое ржание. Несколько горожан, заинтересовавшись, выглянули из окон. Ровно посередине улицы, словно каменное изваяние, застыла фигура на лошади. На незнакомце был черный плащ, развевавшийся на невесть откуда взявшемся ветру. Ночной путник точно не догадывался, что за ним кто-то следит, размышляя о чем-то известном только ему. Странная картина. Один из наблюдателей, задев ногой маленький столик, который противно заскрипел по полу, привлек внимание незнакомца. Луна ярко осветила половину его лица. Мужчина был в маске, чёрной, словно сама тьма. Сверкнув глазами, неизвестный всадник скрылся, пришпорив коня. Ночные наблюдатели успели заметить только взметнувшийся плащ. Кем он был, этот путник? Герой или злодей, свет или тьма, показавшаяся простым смертным лишь на минуту?