Бойцовая яма

«Не смейте произносить мое имя», — говорит Дейенерис Джораху, глядя не на него, а куда-то сквозь, будто не видя боли и мольбы в глазах своего преданного рыцаря. «Не смейте прикасаться ко мне», — выдыхает Дейенерис чужим и незнакомым ей самой голосом, привычно царственным и в то же время — непривычно потерянным. «Если вас увидят в Миэрине после заката — вашу голову бросят в воду залива», — королева представляет, ясно и четко, как острый меч срезает голову Мормонта, как брызжет алая кровь из обезглавленного трупа; к горлу подступает тошнота: видела сотни раз, но не умирали так на ее глазах те, кто был близок настолько. Оставалось надеяться, что отчаявшийся Джорах не решит казнить себя так глупо. …но ведь ей должно быть все равно. Он больше ей не друг, не советчик и уже не станет кем-то большим. Он — предатель, он доносил на нее узурпатору, который лишил жизни ее родителей и братьев, который лишил их с Визерисом детства, обрек на вечные скитания и страх. Он доносил на нее, когда она носила под сердцем дитя. И нельзя сожалеть о подлом предателе. Даже если его голову наденут на пику — ей-то какое дело? — Уходите. Дейенерис не смотрит, но видит его боль и чувствует, как она думает, такую же. Но она не может позволить себе оставить рядом предателя — слишком многое поставлено на карту. Слишком многое от нее зависит. Теперь она отвечает не только за себя, но и за тех, кого освободила, кто называл ее Матерью, кто верил в нее. Миссандея, Серый Червь. Дрогон, Визерис, Рейегаль. Что с ними станет без нее? — Сейчас же. И он уходит, подчиняясь этому ее приказу, как подчинялся сотне других. Дени стоит, выпрямившись слишком ровно, провожает Мормонта взглядом, а потом удаляется в свои покои. Отсылает от себя служанок, отказывается от беседы с Миссандеей, спустя минуту — выпроваживает Даарио, который попытался утешить королеву единственно известным ему способом. Иногда Дени думала, что было бы здорово, если бы на месте Даарио оказался Джорах. Если бы это он, ее рыцарь, пришел к ней и предложил не только свой меч, но и свое тело. Но Мормонт не предлагал, а Дейенерис не просила. И не приказывала. В конце концов, откуда ей знать, любит ли рыцарь ее так, как ей бы хотелось? Он такой… взрослый, намного ее старше, умнее и опытнее — вдруг он видит в Дени всего лишь ребенка, претендующего на Железный Престол? Но сир Джорах Мормонт ушел, и ушел навсегда. И Дейенерис сворачивается клубочком в постели и тихо плачет о своем разбитом сердце.

***

А потом, сидя рядом с Хиздаром зо Лораком на арене амфитеатра, открывая бойцовые ямы в уступку желаниям господ, Дени видит лицо своего рыцаря, и снова дыхание перехватывает — он, лорд, пусть в изгнании, но лорд, находится среди рабов! Что же она с ним сделала, что он оказался здесь, чтобы драться и умирать за свою королеву? Но Дейенерис все равно хлопает в ладоши, позволяя поединку начаться: ее все еще гложет детская обида. Смотрит с ужасом. Сир Джорах сражается храбро, но противников у него много. Несколько раз рыцарь падает на землю, и Дейенерис Таргариен еле сдерживается, чтобы не броситься к нему. Но не останавливает бой — держится, твердя самой себе: он предатель, предатель, пре-да-тель. Но, когда очередной соперник сбивает Мормонта с ног и заносит над ним, обезоруженным и уже достаточно серьезно раненым, меч — королева, не отдавая себе отчета, кричит: — Остановитесь! Все смотрят на нее; вокруг повисает тишина, даже зрители не шепчутся между собой. А Дейенерис смотрит только на истекающего кровью у ее ног рыцаря. Встает и бежит к нему, по пути раздавая распоряжения: позвать лучших лекарей! Носилки! Маковое молоко! Он не должен умереть! Не так! Не в этой проклятой бойцовой яме, купленный, как раб! Дейенерис падает на колени в пыль рядом с лежащим мужчиной и не скрывает слез. — Зачем вы. зачем?! — Я привез вам подарок, кхалиси, — шепчет Джорах, — я думал, что, может… это вам понравится… Подоспевают носилки и лекари. Дейенерис встает и отходит от них, пока они хлопочут над Мормонтом. Заодно разбирается с его хозяином, работорговцем, вручив тому пару монет, чтобы отстал. Противно. Гадко. Это ее рыцарь, дорогой ей человек, а не живой товар!

***

Карлик Ланнистер, что оказался тем самым «подарком» Джораха, оказывается весьма интересным человеком, но Дени его почти не слушает, мыслями витая рядом с Мормонтом. Она уже знает, что простила его, и больше не сможет прогнать. Люди меняются — она была неправа, думая иначе. — Сир Джорах очнулся, ваша милость, — говорит Миссандея, трогая плечо задумчивой королевы. — Я думаю, вы хотите его увидеть. Странно, но спокойный и уверенный тон девушки придает Дейенерис сил. Она благодарно кивает Миссандее и идет в покои, что отвели рыцарю. Он уже в сознании. На груди — окровавленная повязка, но в лице нет той мертвенной бледности, что так боялась увидеть Таргариен. — Кхалиси, — голос мужчины дрожит. Королева садится на край его постели и берет рыцаря за руку. — Сир Джорах, — начинает она мягко и укоризненно, — почему вы не вернулись домой? Вас ведь помиловали. Он морщится, как будто выпил горькое лекарство. — Я не хотел, — твердо отвечает Мормонт. — Кхалиси, я… я многое понял. Я потерял свой дом там, но снова обрел его здесь. Рядом с вами. Я решил посвятить свою жизнь служению вам. — Но не так же! — задыхаясь, возразила Дейенерис. — Не в бойцовой яме! — Это был не мой выбор, — усмехнулся рыцарь. — Я попал в плен. Их было больше. Случайность, только и всего. — Но вы едва не погибли… Джорах приподнялся на локте и взглянул в лицо Неопалимой. — Я был готов сразиться за вас и умереть ради вас. И до сих пор готов — неважно, где и как. Как рыцарь, на поле боя, в седле, или как раб, в бойцовой яме — лишь бы увидеть вас снова. Кхалиси, я ведь люблю вас. Дейенерис склонилась к нему и поцеловала в губы, нежно и пылко одновременно, прижала ладонь к его колючей щеке: любит, любит, он ее любит… Не просто верен истинной королеве… Не опекает, как ребенка… Он ее любит. — Тебе надо было сказать раньше, — сказала Дени, выравнивая дыхание после поцелуя. Джорах прижал ладонь королевы к своим губам. — Все то, что было сделано, не изменить, — сказал он. — Но можно построить новое. Лучше, чем было. — Да, — улыбнулась Неопалимая. — Вот и построим. Теперь уже — вместе.