Городской парк

      Под ногами было слякотно и скользко. Снег, выпавший в ночь, за несколько часов растаял, успев стать мерзкой хлюпающей дрянью. Смешиваясь с землей на еще свежих протоптанных дорожках парка, она липла к ботинкам, мешая прогулке. Приходилось идти внимательно, чтобы не наступить на то, что осталось от прежних дорожек — ледяные гладкие бугорки –, и не упасть лицом в грязь.       Молодой человек поправил шарф и вдохнул холодный, влажный воздух. Он пришел в парк раньше, чем следовало, и сейчас оценивал свои шансы сесть на скамейку и не испачкать пальто. Шансы были мизерные: скамейки и те покрылись ледяной коркой, сверху которой примешивалась грязь и вода. В этом городе даже в парках зимой было грязно и неуютно. В принципе, так было в любое время года: летом слишком пыльно, осенью — чрезмерно сыро, а весну не хочется и вспоминать, потому что то, что зима как-то пытается прикрыть, весна без стеснения обнажает взору путника.       Постояв на одном месте и прикинув время до встречи, которого оставалось с лихвой, он решил пройтись по парку. Во-первых, стоять было почти так же противно и мокро, а во-вторых... Здесь он не был уже довольно-таки давно. Пару раз он проезжал мимо старого парка, но, начиная со старших классов, внутрь не заходил. За это долгое время по бокам дорог успели поставить новые скамейки и столики, и даже урны, которыми, правда, мало кто пользовался, а также переделать детскую площадку, заменив старые ржавые качели с облупившимися слоями краски яркими пластмассовыми.       Он остановился, рассматривая эти сооружения, построенные на выделенные из городского бюджета деньги. Качели, горки и странные перекладины, которым редко удавалось найти безопасное применение, продержались здесь чуть меньше сезона, но уже выглядели облезлыми и полинявшими. Несколько ребятишек со своими мамами и тетками месили зимними сапогами чавкающую слякоть, не найдя, видимо, лучшего развлечения. Один из младших, заигравшись, умудрился толкнуть другого так сильно, что тот свалился лицом в грязь. Его мама тут же бросилась к ребенку, отпихивая при этом толкнувшего малыша в сторону, отчего он мягко сел в лужу. Оба мальчика начали громко хныкать, но это по звучанию не шло ни в какое сравнение с тем, как начали ругаться между собой две взрослых барышни. Парень поспешно отвернулся от неприглядной картины и быстрым шагом пошел прочь, провожаемый вскриками детей и нецензурной бранью их мамаш.       Как ни посмотри, думал он при этом, грязь окружает весь этот город. Пропитывает его, превращая личности людей в не смешные карикатурные персонажи. Даже в спокойном парке, месте отдыха от грохочущих улиц, гудков, серых бетонных башен и кричащих реклам, грязь прочно закрепляется. Вся атмосфера города пропитана этой удушающей гадостью, этим смогом, ядом…       Парень перешагнул через особенно широкую бурую лужу, идя дальше. Деревья теснились с края парковой дорожки. Их голые черные стволы и мокрые ветви с капельками прозрачной влаги внушали какую-то тоску по шумящей зеленой листве — правда, вовсе не этого парка. Здесь она тоже всегда была пыльной, сморенной на солнце. Нет, трава и листва зеленее там, где нас нет — например, за городом у бабушки. Там всегда было скучно на летних каникулах, особенно когда раньше его уезжали приятели, с которыми болтали и играли только летом; но если выйти на холм позади домов и поглядеть вдаль, то прекрасные картины дикой, никем не тронутой дымчатой зелени лесов, простиравшихся далеко к горизонту, навевали мечты о путешествиях… К счастью, реализованных им потом, во взрослом возрасте — когда он, наконец, уехал из города, где его тогда уже ничто не держало. А потом вернулся снова.       Он дошел до выхода из парка и повернул обратно. На этот раз решил пройти наискосок — благо тот, кто когда-то руководил созданием дорожек в этом парке, заботился об удобстве тех, кто будет в него приходить, и спроектировал самые необходимые маршруты, не дожидаясь, пока люди сами протопчут свои тропинки по газонам. Теперь, правда, его труд все равно можно было назвать напрасным: никто больше не заботился о том, как будет выглядеть газон летом, с каким чувством будут смотреть на него люди. Всем было все равно — отличительная черта этого города.       Зазвонил мобильник, отчего сердце ударило о грудь сильнее обычного. Он поднял трубку, и понял, что времени у него осталось не так уж и много. Они договорились пойти друг другу навстречу и погулять в другой части парка. Парень сунул телефон в карман и прибавил шагу. Дорожка, по которой он сейчас шел, редко использовалась жителями города, спешившими через этот парк на работу и домой. Поэтому вместо утрамбованного снега ее прежде покрывал лишь легкий снежок, который теперь совсем стаял, не считая нескольких круглых лужиц. Идти было так быстро и легко, что это немного прибавило ему настроения. В голове возникла старая мелодия, которая часто приходила на ум в хорошие моменты жизни. Несколько раз он позволил себе перепрыгнуть через лужи — никто не видел, так почему бы и нет. Сказать по правде, он повторил бы это и у всех на виду без стеснения — но не с тем же удовольствием. И это настроение возникло не только благодаря быстрой ходьбе.       Впереди он увидел знакомый силуэт, который тоже быстро приближался, правда, без прыжков. Ему вдруг пришла в голову одна мысль, которой он позже поделился с тем, с кем спешил встретиться, и тот человек согласился с ним, хотя он не старался сформулировать ее красиво. Потом они пошли гулять по парку, зашли куда-то посидеть, посмеялись над теми мамочками, не догадавшимися не ходить в слякотное время на детскую площадку парка, и эта мысль постепенно забылась, перестала быть значимой — осталось лишь теплое ощущение принятия этого города.       Ведь город, грязный и противный, населенный грубыми людьми и наполненный их тяжелыми, темными мыслями, может показаться хорошим. В зависимости, конечно, от того, с кем на него смотришь.