от неё веет весной

      Гермиона, если быть честной, ненавидит это. Ненавидит быть влюблённой. И дело не в примитивной потере способности мыслить здраво. Дело в боли, что разрывает грудную клетку совсем не метафорично. Эта боль с запахом нарциссов и весны, боль, которая мешает дышать. Боль, что пускает ростки белоснежных цветов в твоих лёгких, заставляя ночи на пролёт выплёвывать сгустки крови напополам с противными бутонами, которые вызывают уже привычную ненависть.       Гермиона ненавидит быть влюблённой, но если точнее, то быть влюблённой не взаимно. Грейнджер почти мирится с неизбежным финалом, смертью. Она ничего не говорит друзьям, просит Макгонагалл отпускать её по первому требованию и читает всю грёбаную историю грёбаного ханахаки, в надежде найти спасение. Не находит.       Зато находит платиновую макушку в любом коридоре, слышит его чёртов голос отовсюду и отдёргивает себя, когда, перенимая его привычку, начинает растягивать гласные. Грейнджер находит мятую пачку сигарет в кармане и старую зажигалку там же. И даже находит время её выкурить. Гермиона почему-то находит всё, кроме тупого шанса выздороветь.       Болезнь делает её циничней, насмешливей, в конце концов, злее. Она глушит сигареты и совсем не заботится о том, что подумают другие. Смотрит насмешливо, красит губы тёмно-бордовой помадой и делает вид, что знает себе цену слишком хорошо. А потом уходит, запирается в кабинке и завязывает волосы в тугой узел. Иногда ей кажется, что вот и вся её жизнь. Кровь, школьный толчок и противные лепестки, металлически-цветочный привкус на кончике языка – весь чёртов мир сосредотачивается лишь на этом.       Время на улице позднее, Гермиона заканчивает своё дежурство и сворачивает к Астрономической башне. Как жаль, что в Хогвартсе отсутствуют балконы, было бы куда комфортнее. Переться туда не охота, но желание покурить перебивает даже эту лень. Декабрьский вечер, звёзды и колючий мороз. Пиздец, романтично и холодно. Гермиона прикуривает устало сигарету и делает первую затяжку.       -Грейнджер, стрельни, а, - привычно насмешливый голос, знакомые нотки снобизма и неизменные растянутые гласные.       Чёртов Малфой. Гермиона смотрит саркастично и протягивает мятую пачку, развязным жестом, будто не из-за него ей приходится травиться этой гадостью и проводить половину дня, выплёвывая бутоны нарциссов. Она пытается играть заучку, сосредоточенную на учёбе, делать вид, что всё по-прежнему. Но это трудно, когда единственное, что позволяет тебе дышать по-прежнему - это никотин и присутствие аристократичного засранца рядом. К тому же она явно опоздала с этим спектаклем. Драко берёт сигарету почти брезгливо, сам-то он точно травится чем-то более дорогим и качественным. Молчание между ними почти уютное, они стоят на декабрьском морозе ещё полчаса, докуривая Грейнджеровскую пачку. А потом Драко вдруг говорит:       -Не думал, что наша гриффиндорская принцесса травит себя табаком, - насмешки нет, только сухой интерес и Гермиона улыбается.       Она сама не думала, что способна на такое. И даже себе не может ответить на вопрос о какой именно тяге она не догадывалась. О тяге к курению или тяге к заносчивым блондинам. Вообще, они с Малфоем приятели или около того. Временами вместе пишут эссе и сидят на Зельеварениях, составляют план собрания старост. Драко мало похож на Рона, он не отлынивает от работы и кажется вполне сносным. Для Грейнджер этого «сносный» оказывается достаточно, чтобы в её теле поселились нарциссы.       Разговаривать с Малфоем привычно. Так же привычно находить в его улыбке своё единственное утешение. Привычно разбрасываться всевозможными заклятиями, лишь бы не слышать стоны его однодневных девиц. Точнее ночных, но это сущая мелочь. Гермионе привычно терять в Малфое всю себя, прощать ему любой косяк и быть, чёрт возьми, в него влюблённой.       Каждый вечер после этого они встречаются с Драко на Астрономической башне. Молчат, курят и иногда говорят. Об учёбе, о его девицах, о Гарри с Роном, которые стали слишком далёкими, о семье. Малфой даже спрашивает её слышала ли она о ханахаки, в тот вечер Гермиона долго и громко смеётся. Малфой больше не задаёт подобных вопросов.       Из тоскливых воспоминаний девушку вырывает голос слизеринца:       -Грейнджер, какими духами ты пользуешься? – Драко делает затяжку и смотрит на неё долго и непонятно.       -Никакими, ненавижу их, - фыркает Герм и прикрывает глаза.       Сладкий привкус вишни на кончике языка и по-настоящему хороший табак делают Грейнджер расслабленной.       -Может гель для душа? – с каким-то упрямством спрашивает Малфой.       -Не-а, он без запаха, - пожимает плечами Гермиона и делает новую затяжку.       -И как его зовут?       Грейнджер открывает глаза и смотрит в упор на Драко.       -Ты о чём? – немного несообразительности в голосе ещё никому не мешало.       Гермиона бесстыдно пользуется навыками с актёрских курсов, которые посещала в далёкие 10 лет. Хлопает глазами, смотрит на собеседника с долей любопытства и непонятливости во взгляде. 6 баллов из 5, Грейнджер, так держать!       -От тебя нарциссами несёт и в нашей ванной были капли крови и пару лепестков. А на дворе декабрь, знаешь ли. Я лично не ебу, где сейчас достать нарциссы. Так что, кто он?       «По названию цветов понять легче лёгкого,» - хочет сказать Грейнджер, но молчит. Делает затяжку, смотрит вдаль, тушит сигарету и, не прощаясь, уходит. Глупо, по-детски.       Гермиона возвращается на Астрономическую башню на следующий день. Ей плохо, болезнь берёт своё. Она скорее всего не протянет и недели. Ей уже приходится выдёргивать из глотки длинные стебли с огромными цветами, И Грейнджер не знает, что с этим делать, нужно ли писать предсмертную записку или рассказать кому-то о том, что происходит, и о том, что произойдёт. Гермиона в замешательстве, она бесконечно запуталась в собственных чувствах и собственной жизни.       Когда девушка закуривает первую сигарету за её спиной предсказуемо появляется Малфой. Его лицо кажется более тусклым, чем обычно, а глаза более отчаянно-серого оттенка.       Он вытаскивает сигару и, смотря в даль, наконец спрашивает:       -Это из-за меня?       -Не будь заносчивым, - шепчет Герм, уходя от ответа.       -Это из-за меня? – кажется, Драко вот-вот сорвётся на крик.       Его лицо перекашивается и пальцы начинают дрожать. Грейнджер хмыкает, делает затяжку и неопределённо пожимает плечами. В тот вечер они больше не разговаривают, глуша сигарету одну за другой.       Где-то через пять дней Гермиона понимает, что всё. Это её предел. Она не выплёвывает цветы перед сном и ложится спать. Блокирует дверь заклятьями, зная, что Драко навещает её ночами, чтоб проверить как она. Чтоб спасти.       Когда к 4 утра Малфой находит контрзаклятие и выбивает ебаную дверь, то Грейнджер оказывается уже мёртвой. Стены её спальни забрызганы кровью, а весь пол устлан нарциссами. Драко жмурится со всей силы, надеясь развидеть. Ведь такое уже бывало, это просто сон, просто очередной кошмар. И Грейнджер жива-живёханька, видит десятый сон и находится на верном пути, чтобы выздороветь.       Когда за окном начинает полыхать рассвет, Малфой словно просыпается. Он идет к Дамблдору и думает о том, что всё должно быть наоборот. Это он, Драко, должен был задохнуться от любви к чертовски-правильной и идеальной Грейнджер. Это он должен был лежать в луже собственной крови. Но это по-прежнему она.       Через две недели Малфой начинается плеваться васильками. Синими такими, по странному красивыми и такими грейнджеровскими. Любить умершего человека оказывается пиздецки больно. Драко думает, что заслужил. Драко думает, что должен был полюбить раньше. Драко умирает от верёвки на шее, хотя должен был от васильков.