Мандариновые корки

      Канеки будучи человеком обожал мандарины. Став гулем, его любимое лакомство привело столь отвратный вкус, что блевать хотелось.       Но Кен не переставал покупать их вместе с другими продуктами. В их с Аято квартире всегда был уют и полный холодильник еды, к которой ни один из них не прикоснется. Покупали чисто для виду: они обычная пара, живущая спокойной жизнью. Такое впечатление о себе пытались создать двое для везде сующих нос бабушек у подъезда и одиночек мамаш с их детьми.       Одноглазый любил взять книжку, почистить мандарин и просто наслаждаться запахом, вспоминая терпкий вкус на языке. В такие моменты он был счастлив. В отличии от Аято. Гуль ненавидел этот фрукт. Противный, резкий запах, вызывающий отвращение, да еще и вкус как у гнили. Когда он с Тоукой были маленькими отец вечно повторял, что они должны быть похожи на людей. В том числе и употреблять обычную еду, дабы привыкнуть не выражать эмоции. На каждый праздник он вручал им по мандарину и велел съесть. Если глупая сестра с горем пополам лопала и даже изображала приятное выражение лица, то Аято даже дольку не мог съесть до конца.       Киришиму бесила любовь Кена к мандаринам, бесила их жизнь среди слабых и навязчивых людей, бесили члены команды Канеки, у которых он был главным и к которым постоянно бегал, словно курица к цыплятам. И в один вечер он не выдержал.       На ничего не понимающего Канеки обрушился град матов, криков и ударов. Аято выражал всю злость на нём. Кен пытался успокоить его, извиняясь, объясняя, но ничего не помогало. "Еще раз они появятся здесь, - Киришима указал на мандарины, что лежали рядом с неаккуратно кинутой книгой. - Ты меня здесь больше не увидишь!"

***

      Рождество наступило слишком скоро. Аято шел по улице, кутаясь в кожаную куртку и длинный малиновый шарф. Под сапогами хрустел снег, то ли успокаивая, то ли навевая ненужные мысли.       Киришима уже несколько дней не возвращался домой, засев в Аогири. Да и не мог в общем-то. Это завалила его работой с голубями. Кен пытался ему звонить, но тот специально не брал трубку.       Их ссора была резкой, неожиданной для обоих и слишком агрессивной. Киришиме было стыдно. Да, его бесила жизнь среди людей, но в их доме было уютно, тихо, никто не мешался их отношениям и не лез с вопросами. Канеки уходил к своей команде, преследуя неведомые для гуля цели, но и тот тоже часто уходил по делам Аогири. Всё честно.       Аято замер, смотря на витрину через стекло, где лежали оранжевые фрукты.       Ну, а мандарины можно было и потерпеть. Иногда. На этом он и решил, купив немного. Если мириться, то мириться.       В квартире стояла тишина. Настенные часы негромко тикали. Тик-так, тик-так. Аято понял насколько соскучился по этому месту за столь короткий срок. Он уже грезил увидеть серые глаза и белые волосы.       Неужели одноглазого нет дома? Нет. Он здесь. Запах человека был свойственен только этому гулю, а точнее полугулю. Сняв верхнюю одежду, Аято успокоил бьющееся в предвкушении сердце и последовал за запахом.       На лице явно отразилась озадаченность. Комната была простенько украшена гирляндой, что мерцала разными цветами, на маленьком столике стояла небольшая ёлочка, украшенная чем попало: брелками-кроликами, обрывками разноцветной бумаги, малюсенькими шариками-игрушками и такой же гирляндой. Свет выключен, но комната всё равно была видна из-за мерцания лампочек.       На диване, положив ноги на обивку, а спину на подголовник, полулежал Кен. Он спал с книгой в руках. Аято невольно прыснул в кулак, когда увидел красный колпак на белых волосах. Он подошел ближе и кинул на грудь любимого пакет с мандаринами. Кен мгновенно проснулся, сонно моргая глазами и не понимая, что происходит.       Наконец, его взгляд сфокусировался на Киришиме. Он смотрел то на Аято, то на мандарины. - Что ты так пялишься, - зло бросил гуль, но затем потупил взгляд и тихо вымолвил. - Прости за то, что накричал. Мне очень даже нравится жить так. А это, - взгляд кинулся к фруктам. - В качестве извинения.       Кен улыбнулся, а в глазах разлилось тепло. Он протянул руки вперед и Аято, подумав, всё же присел на край дивана, обнимая и утыкаясь в грудь беловолосого.       Порыв оказался неожиданным для Аято. Взгляд уперся в фрукты. Он приподнялся, ловко разрывая пакет, и доставая один. Пластинка ногтя поддела кожуру и запах цитруса вмиг заполнил комнату. Канеки с интересом наблюдал за Аято, ожидая, что же будет дальше. Киришима отделил одну дольку и стянул кожицу. Аято сморщился и провёл мандарином по губам, стараясь не вдыхать ртом, чтобы, не дай бог, не попробовать эту гадость. - С Рождеством, - прошептал Киришима, наклоняясь к Канеки за поцелуем.       Но синеволосого остановили за подбородок. Нос Кена аккуратно прошелся, не касаясь, по губам, блаженно прикрывая глаза. - Прости, Аято, но вкус у них ужасный, - прошептал беловолосый.       Киришима хотел было уже вспылить. Он ради этого придурка сделал то, что не сделал бы ни для кого, а его так жестко нагибают.       Не успел Аято и рот открыть, как Канеки улыбнулся странной улыбкой и сказал: - Придуумаал, - в его глазах была видна та черта, которая досталась ему от пыток Джейсона.       Аято вдруг невольно сглотнул, что не укрылось от Кена. Синеволосый восхищался любовником, когда тот приходил в равнодушие и начинал хрустеть пальцами. По позвоночнику бежали толпы мурашек, а сердце стучало быстрее, разгоняя кровь. В таком состоянии Кен легко мог покалечить Аято, доведя до полусмерти, как в прошлый раз, во время бойни с голубями. Киришима восхищался, но и боялся, неосознанно признавая превосходство Канеки по силе.       Аято вывели из транса зубы беловолосого, что обхватили нижнюю губу парня и, оттянув, прокусили. Кровь потекла сразу. На подбородок, ключицы Кена, что лежал уже под телом синеволосого.       Киришима зашипел. - Ты что творишь, ублюдок? - он уже было хотел вытереть кровь рукой, но ту быстро перехватили.       Другая рука Кена обхватила талию Аято и, оперевшись о диван коленкой, Канеки подмял под себя парня. - Не трогай, - прошептал почти в самые губы одноглазый. - Это мой подарок.       Канеки прильнул к манящим губам со вкусом крови Аято и запахом мандарина. Киришима в который раз убедился в этом психе. Парень слизывал с его губ кровь гуля, которая имела ужасный вкус, еще и с добавлением не менее противного мандарина. Но гуль не сопротивлялся. Наоборот. Обхватив свободной рукой шею Кена, тот с удовольствием отвечал на поцелуй, которого так долго ждал.       Канеки посасывал, облизывал и покусывал губы. Ноги переплелись и Кен уперся коленом в пах синеволосого, водя им вверх-вниз. На такие действия Аято зажмурился и простонал прямо в губы Канеки, но быстро заглушил его. Тот же только этого и добивался, довольно улыбнувшись, беловолосый повторил действие, ловя еще один стон.       Канеки перешел на шею, оставляя мокрую дорожку из поцелуев и засосов. Он отпрянул и осмотрел слегка опухшие красные губы, метки на бледной шеи и затуманенные желанием глаза. - Ты маленький извращенец, - сказал Канеки на ухо Аято, когда тот потянул его рукой за шею для еще одного поцелуя, при этом потираясь о колено штанами между ног. - Заткнись, - обрывает тот в ответ, кусая беловолосого за нежную кожу под ухом и получая рык, который нравился и ужасно возбуждал Аято.       О да... Эрогенная зона Канеки. Тот мигом приподнялся, потянув за собой Киришиму и снимая с него кофту.       Соски набухли от ласк полугуля, что обхватил розовую горошину губами и оттянул, вызывая новый стон удовольствия. Аято дернул руку и Кен наконец-то выпустил её из стальной хватки, после которой скорее всего будет синяк. Плевать. Всё равно пройдет через пару минут. Пальцы стали путаться в волосах одноглазого, что оставлял очередной засос на груди.       Канеки приподнялся, впиваясь в губы поцелуем, пока рука расстегнула штаны и пробралась под бельё. Холодная кожа касалась горячей плоти гуля, водя по ней, поглаживая и немного подрачивая.       Аято же стал стонать громче от удовольствия. Но его быстро заткнули пальцы, что проскользнули в рот синеволосого, чтобы остановить звук, от которого в стенку уже начали долбить мамаши.       Аято облизывал, посасывал и стонал одновременно. Такое зрелище нравилось Канеки и тот уже чувствовал как член упирается в штаны. Киришима, будто почувствовав это, потянулся руками к пряжке ремня и освободил Канеки от мучений. Тот облегченно выдохнул и достал пальцы изо рта. Аято облизнулся, смотря расфокусированным взглядом на Канеки.       Канеки избавил себя и любимого от остатков одежды. Прильнув к губам, Кен потерся стоявшим членом о зад Аято. Синеволосый подался ближе: - Ну же, чертов ублюдок. Не... тяни... - простонал-прошептал.       Кен улыбнулся. Ему нравилось, когда Аято его упрашивает, буквально умоляет, постанывая гласные в его имени. Еще раз и еще раз.       Рука скользнула в ближайшую к кровати тумбочку и извлекла столь знакомый двоим тюбик со смазкой. Аято заёрзал в предвкушении. Зад уже буквально ныл от желания, быть отыменным.       Когда один палец вошел в дырочку Аято, тот закусил губу и подался вперед, кусая ключицы Кена. Канеки лишь прибавил палец, а затем еще один, растягивая и подготавливая под себя. Пальцы вдруг уперлись в чувствительную точку и Аято выгнулся до хруста в спине, простонав в воздух. - Нашеееел, - протянул Канеки и повторил движение в то же место.       Аято смущен, но ему это безумно нравится. Издавать постыдные стоны сейчас было так естественно. Когда в очередной раз Киришима попросил Канеки, тот понял, что и сам больше не может сдерживаться. Член больно пульсировал, прося разрядки.       Канеки устроился поудобнее и медленно вошел на половину. Аято сморщился, но решил, что ждать слишком надоело и дернул одноглазого, скрестив ноги за спиной, насаживаясь на его орган полностью. Киришима вскрикнул, хрустя позвонками, царапая спину любимого короткими ногтями. Кен схватил бедра парнишки и сам начал задавать темп. Движения были резкими, грубыми, но приносящими невероятный кайф обоим.       Канеки вдалбливался в податливое тело, отчего кровать противно скрипела на весь, наверное, дом, подправляясь стонами Киришимы.       Одноглазый коснулся члена любимого и заводил пальцами. Разрядка у синеволосого произошла раньше. Он излился себе на живот и был готов упасть от эйфории на диван, но его придержали за талию. Пару толчков и Канеки схватил Аято одной рукой за волосы, а другой за плечо, насаживаясь глубже и изливаясь вовнутрь.       Канеки протяжно простонал и вышел из Киришимы, ложась рядом.       Пытаясь отдышаться Канеки поцеловал в губы Аято и прошептал: - С Рождеством! - И тебя, придурок.       Уснул Аято быстро, понимая, что тогда зря вспылил и что его полностью устраивает возвращаться домой к любимому полугулю.