Unfolding Time

Джек стоял в лесу прямо на границе поместья Баскервиллей. Обычно ему ничего не стоило просто ввалиться туда непрошеным гостем, но Освальд послал за ним не далее как вчера, спустя ровно неделю после того, как Лейси попросила его уйти. Джек, кажется, целую вечность ждал этого дня. Шёл снег, прямо как в тот день, когда он впервые встретил её. Почему-то это казалось правильным. Его впервые действительно пригласили в недоступный и неуловимый мир Баскервиллей, и у него чуть голова не кружилась от этой мысли — может быть, это значило, что Освальд наконец оттаял? Эта мысль вызвала неожиданное чувство, которое Джек давно успел забыть. Он думал, это не имело значения; не после сегодняшнего дня. — Прости, — выдох, — ты не мог бы повторить, Освальд? Его друг безропотно подчинился: — Лейси умерла. Освальд вложил что-то в его безвольные податливые пальцы, и Джек моргнуть не успел, как взметнувшийся плащ Глена исчез из его поля зрения— — Я убил её. —и его мир разлетелся на куски. . Прошло восемь лет с того дня, как девушка предстала перед ним в той тёмной, грязной аллее в своём белом платье с оборками, что развевалось на ледяном ветру и снегу. Прошло восемь лет с того дня, как он потерял её в первый раз. . В этот раз навсегда. . — Ты похож на мертвеца, Джек. Глен — Леви — вошёл в его комнату в момент, который Джек не помнил. Бывший герцог — тело, обмотанное бинтами, бесценные робы, висящие на нём как на вешалке, распущенные и спутанные белые волосы — улыбался, несмотря ни на что; Джек больше не надеялся выдавить даже жалкое подобие этой улыбки. . Может быть, он больше не знал как. . Особняк Исла Юры стал полем битвы — и битвы кровавой. Хотя разве не были все битвы кровавыми? Разве любая жизнь не кончалась смертью, а сказка — трагедией? Может и нет, но Джеку не дано было узнать. Он знал только то, что Лейси умерла, а Глен стоял на пути к исполнению её мечты. Он всё равно исполнит её, даже если ради этого придётся убить Освальда. Но Освальд ведь уже умер, верно? Глен убил и его тоже — в тот же момент, когда убил Лейси. И теперь Джек убьёт Глена за то, что тот забрал у него двух самых дорогих для него людей. Он исполнит желание Лейси. Он больше не будет один. Или Глен убьёт его до того, как он это сделает. Его устраивали оба варианта. . — В твоих глазах мир без Лейси ничего не стоит, да? . — Я знал, что она лжёт мне. Леви посмотрел на него, наклонив голову. Он был озадачен. Джек улыбнулся. — Освальд не может лгать. И он чист настолько, насколько и искажён. * — Прости, — выдох, — ты не мог бы повторить, Освальд? — Лейси умерла. Освальд вложил что-то в его безвольные податливые пальцы, и Джек моргнуть не успел, как взметнувшийся плащ Глена исчез из его поля зрения— — Я убил её. —и его мир разлетелся на куски. . Алиса лежала в луже собственной крови на выложенном плиткой — чёрный-красный-чёрный — полу. Её глаза были широко распахнуты, а платье заляпано кровью его грехов. — Я убил её, — эхом, как будто отозвавшимся из давно забытого сна, повторил Джек, и его голос показался искажённым даже ему самому. — Я убил их всех. . Рука его матери оставляла болезненные следы на его щеке. Её ногти были длинными и неухоженными. Они часто царапали до крови, когда она ласкала его лицо своими ударами. Она была истеричной, безумной женщиной, и ей не было дела ни до кого, кроме её любовника — любовника, который бросил её и никогда не вернётся, помни. Джек пытался сказать ей это много, много раз, но она или слепла и глохла, или начинала орать во всё горло, проклиная своего сына и самый момент его рождения. Иногда Джек тоже проклинал его. Он не кричал это на весь город, не бил людей, которые довели его до такого состояния, — некого было, — не молил и не торговался и не жаждал давно ушедших безмятежных дней— Джек просто хотел, чтобы всё это закончилось. . На полу лежал мальчик. Мальчик, маленький и любимый, который так часто улыбался ему с обожанием в глазах. Это Джек сбил его с ног. — Так не будешь ты так добр, Глен, опустить свой меч… пока я не убил твоего милого маленького слугу? Огонь взбирался по стенам особняка Баскервиллей — он превратился в настоящий ад. Тени плясали среди языков пламени и крови. Всюду был багровый. Джек помнил, как улыбался — из-за какого-то извращённого рефлекса, не иначе. — Что не так, Глен? Почему бы тебе не поторопиться и не бросить этот меч? Я действительно не хочу ранить тебя… вот так. И, быть может, это было действительно так, если бы он знал, что имел в виду. Что он хотел сказать? Если же всё было не так, тогда почему было так больно? Джек дрогнул, но выжигающее чувство в его груди — он что, надышался дымом? почему ему казалось, что само его сердце горело? — было точно не из-за того, какое у его друга — друга? даже после всего этого? да, навсегда, — было яростное и разочарованное лицо. Но что бы Джек ни чувствовал к этому человеку, всё было сломано и окровавлено, как его труп. Его отрубленная голова — правда что ли, разве не Миранда должна была это сделать? — упала на пол с глухим бам, и потом была тишина. Только тишина и бесконечная ночь. И Джек подумал — это ты начал всё это — и начал напевать уже слишком знакомую мелодию. . Я наконец понял, почему она солгала. . Его отец — отец, какая ирония — орал на него. Джек не мог не подумать, что его родители действительно стоили друг друга. Правда. — Наглый ублюдок! Что ты делал, когда пробирался в особняк Баскервиллей?! Джек привык, что на него кричат, поэтому он большую часть времени игнорировал его, по-детски размышляя, через сколько разорвётся пульсирующая вена на лице виконта Безариуса. — Это плохо для нас кончится! Годы спустя Джек больше всего ненавидел его за то, что он оказался прав. Но для нас было не про Безариусов. Это было про Лейси, Освальда и Джека. . Он плакал, запоздало понял Джек, когда всё уже было сказано и сделано и ничего нельзя было вернуть. Он плакал, сгорбившись над остывшим телом своего лучшего друга, цепляясь за него несмотря на то, что сам убил его. Джек прижал к себе труп ближе, чем Освальд когда-либо подпускал его, и отпустил себя на секунду, отдаваясь раскаянию. Джек пытался забыть эту секунду следующие сто лет. . Оз лежал у его ног, рыдая. Он был жалок, но полезен и забавен. Он был единственным оружием, что было нужно Джеку в его крестовом походе. Дикое чудовище, которое ему нужно было приручить, чтобы спасти его принцессу, если можно так сказать. Но Джек не спасал принцесс, он устраивал конец света, что было, правда, ничуть не хуже. — Все, кого ты любишь и стремишься защитить… — сказал он Озу со смешком, и это почему-то напомнило ему о Леви — о том, как он объявлял худшие новости с ярчайшей из улыбок. — Всё, чего ты достиг… это всё фальшивка. — Эй, Глен, почему ты так злишься? — У тебя никогда не было ничего… — Разве ты не понимаешь?! — …что ты бы мог назвать подлинно своим. — Не понимаю. Я просто хотел исполнить желание Лейси, и всё же ты… — Ты ничто. (нет, это ты ничто, Джек) — И ради этого… ради того, чтобы сделать нечто подобное, ты готов уничтожить целый мир? — Потому что ты всё уничтожаешь. — Именно. . Пытка. Он почти видел её склонившей голову перед своим братом, своим лордом Баскервиллем с момента её смерти, и она была— — Лейси Баскервиль. Алиса! —спокойна и— Освальд умер. — Твой грех… —Глен. Это был момент его рождения. — И все эти дети низвергали в Бездну своих близких в день, когда становились главой дома? Это пытка. . Грани между их душами расплываются, как выцветшие чернила на древней, гниющей бумаге. . — Освальд ищет способ искупить свою вину. . Оз улыбался своему дяде, когда тот вносил в комнату огромный торт. Джек был один, его мать блядовала на улице, и никто не помнил, что сегодня его день рождения, кроме него самого. Ада и Гилберт захлопали в ладоши и начали петь. Он слышал песню в бесконечной ночи, испещрённой только крошечными всполохами снежинок. Оз думал, что никогда не был счастливее, чем сегодня, и, задувая свечи, загадал, чтобы этот момент длился вечно. Джек не верил в счастливые концы. — и мир разлетелся на куски. . Он думает, что свободен. Он сломан. Он чувствует себя живым. . — Это та же песня, которую ты пела, когда мы впервые встретились, да? Как она называется? — Тебе стоит спросить моего брата. Это он её написал, я просто добавила слова. Освальд смутился. Джек едва смог подавить ухмылку, а Лейси рассмесялась. — Я никогда не думал о названии. Выбери, какое понравится. — Тогда как насчёт Лейси? . Его впервые действительно пригласили в недоступный и неуловимый мир Баскервиллей, и у него чуть голова не кружилась от этой мысли — может быть, это значило, что Освальд наконец оттаял? Эта мысль вызвала неожиданное чувство, которое Джек давно успел забыть. Он думал, это не имело значения; не после сегодняшнего дня. — Мне жаль. —и его мир разлетелся на куски. . Чтобы найти своего друга, Джеку, как оказалось, нужно было просто следовать за музыкой. Лейси всегда вела его, даже во смерти. Следующий Глен был молод, ещё подросток, но у него уже была вся его разочарованная ярость и угнетающая тишина. Это зрелище казалось Джеку почти невыносимым. Но он всё равно смотрел. Смотрел сквозь глаза Оза — свои собственные — и прятался в закоулках души цепи. Это было странно — горько-сладко, но не неприятно — видеть, как человек, которого он звал другом, был заперт в теле страдающего подростка. Почему-то Джек был рад, что нашел Глена до того, как у него самого появилась возможность найти себя. Это сильно упрощало дело, потому что если бы всё было иначе, то Джек не стал бы искать Освальда. В конце концов, ему просто нужно было следовать за своей драгоценной Лейси. . Она улыбнулась своему брату: — Давай уже покончим с этим. Раз и навсегда. . В этот раз навсегда. . Они были в саду, все трое, и день был ярок и прекрасен, и Джек схватил Лейси за руку и попытался втянуть её в дикий танец. Она рассмеялась и последовала за ним, крикнув через плечо: «Давай, братец, иди к нам!» . — Мне ничего не было нужно, кроме тебя! . Гилберт плакал. Это был знакомый звук, и Джек без труда узнал его даже целый век спустя. Он поднялся из своего логова в сознании Чёрного Кролика, придвигаясь к поверхности их сознания. Его глазам предстала сцена, залитая ярким послеполуденным светом и наполненная сладкими ароматами весенних цветов. В груди Джека что-то ёкнуло, отзываясь давно забытой жаждой. Он увидел круглое лицо Гилберта, всё в слезах и соплях, и неожиданно для себя усмехнулся. Некоторые вещи никогда не менялись, да? Он увидел, как к мальчику потянулась рука, и с удивлением понял, что она принадлежала ему. — Гил, ты такой плакса! — Рот Джека шевелился, но это говорил не Джек. Джек больше не был самим собой. Младшая сестра Оза, его правнучка или кто-то там ещё, повторила за братом со всей уверенностью четырёхлетнего ребёнка: — Плакса Гил! Плакса Гил! Это вызвало только больше всхлипов, вздохов и неловких хлопков по спине, пока нечто иное не привлекло их внимание. Это была разноцветная бабочка, за которой побежала маленькая Ада, увлекая за собой мальчиков, которым не хотелось, чтобы она убежала без присмотра. И Джек с горечью подумал, что Алиса бы убила за одну возможность выйти наружу. Эта мысль исчезла так же быстро, как и появилась, оставив Джека в смятении. Он довольно быстро отмахнулся от неё, но она продолжила ползать и шевелиться под его кожей, шепча ему злобно на ухо, что этими играющими детьми должны были быть Винсент и Гил и что он сам должен был быть в тени деревьев рядом с мирно дремлющим Гленом, а не здесь, в тюрьме, которой стало его собственное тело. Это блаженство растворилось в веках и больше никогда не вернётся к Джеку. Оз мог наслаждаться им, и поэтому Джек завидовал ему. Но нет, у Джека снова будет Лейси, и тогда ему будет плевать на всё остальное. Лейси всё исправит. Пока что Джек мог сидеть и наблюдать за игрой детей. . Освальд вложил что-то в его безвольные податливые пальцы, и Джек моргнуть не успел, как взметнувшийся плащ Глена исчез из его поля зрения— — Прости, ты не мог бы повторить, Освальд? Как следы давно мёртвой жизни. . Джек больше не знал, кто он. . — Лейси ведь никогда уже не сможет вернуться в этот мир? — Нет, — сказал Глен — казалось, что он прошептал чей-то (возможно, свой собственный) смертный приговор, — и сразу как-то сжался, как будто пытался защититься от своих же слов. Джек улыбнулся; воспоминания Лейси вертелись в пустоте под его рёбрами. Те чувства, которые всё изменили… — Тогда я просто… принесу этот мир тебе. …Думаю, это была ошибка. . Потом он вспомнил себя, потом забыл. . — Я хочу, чтобы всё это… Он сказал это однажды, сказал Артуру Барме. — Артур, как продвигается твоя работа? Джек гадал, так ли легко управлять потомком, как было легко управлять его предком. Гадал, не будет ли Руфус так любезен. — …было всего лишь глупой сказкой. . Всему своё время, это Джек усвоил твёрдо. Почти беззвучное тиканье часов стало его якорем в этом мире, как и мелодия Лейси, играющая в его карманных часах, чтобы напоминать ему, что он всё ещё жив несмотря на то, что всё, ради чего он жил, было мертво. Лейси умерла. Освальд был всего лишь воспоминанием о друге и беззаботных днях, давно канувших в Лету. Глен был его главной преградой, которую он не хотел больше видеть, но противостояния которой всё же отчаянно жаждал. Оз был его острейшим мечом, проливавшем багровые слёзы по его приказу. Алиса была всего лишь жутким напоминанием о том, как всё могло бы быть. А Джек Безариус был здесь и нигде. И у него было всё время этого мира.