Мне, увы, не забыть

Вечер. Готзал. По обыкновению все участники расположились на ближайших стульях и дожидались, когда последние приготовления к съёмкам будут окончены. Алибековы, Александр и Соня сидели рядом с Гецати, уставившись в его телефон, на экране которого одна фотография сменяла другую. Экстрасенсы, которые уже давно передружились, любили приходить за тридцать минут до съёмок и разговаривать о чём-то несущественном, делиться историями из жизни до проекта и просто наслаждаться временем, проведённым друг с другом. Это стало своеобразной традицией и вошло в привычку. Да, действительно, очень дружный сезон. Тёплая, приятная атмосфера, располагавшая к дружбе и исключающая конкуренцию. — О, а это наша группа в Меде, — Константин улыбнулся, когда на экране появились шесть человек в белых халатах. Выждал несколько секунд и сделал свайп влево. — А это мы сессию сдали, и ребята меня в бар затащили. Я был там первый и последний раз. На фото Костя и еще трое парней. Так видят это фото Жан и Дана, Кинжинов и сам Константин. На фото Костя, двое парней и не человек. Зверь. Кто угодно, но только не человек. Так видит это фото Соня. Тело мгновенно покрылось мурашками, а в виски будто ударило током. Мороз по коже чувствовался настолько отчётливо, словно её тело и правда синело от холода. Секунда, и Егорова забывает, как дышать. Ещё секунда, и её глубокий, прерывистый вдох эхом отдаётся на весь готзал. — Подожди, кто это рядом с тобой на фото? — на экране улыбающийся мужчина, которого, к сожалению, Соня узнала. Узнала его коротко подстриженную бороду, курносый нос и глаза. Только Соня помнила их вовсе не такими добрыми, какими они казались на фотографии. Для Сони эти глаза навсегда останутся тем нездоровым, сверкающим, дьявольским блеском, порождающим дрожь и вселяющим страх. — Друг мой, Руслан, мы с ним почти с детства дружили, — говорит, но Софья почти не слышит. — Приехали вместе в Москву, поступили в университет. Он вылетел на пятом курсе, а я закончил. — М-м, — еле выдавила Соня, встала и в одно мгновение исчезла за тяжёлой тёмно-коричневой дверью. Девушку трясло. Воспоминания, разъедающие душу, пульсировали в её голове. Изо всех сил старалась гнать мысли прочь, но всё выходило из-под её контроля, и совладать с собой Соня уже не могла. Присев на ступеньку, Егорова прислонилась к перилам и ощутила холод. Только не слёзы, нет. Она пообещала себе больше никогда из-за этого не плакать. И она не плакала. Три года не плакала, не заплачет и сейчас. Было бы хорошо, если бы слёзы что-то решали. Но, увы, это не так. Слёзы равно слабость? Может быть. Однако никто не вправе запретить человеку показывать свои чувства. Пусть иногда это вовсе не заливистый смех. Пусть это не лучезарная улыбка, заражающая всех вокруг. Пусть это иногда боль. Никто не может запретить человеку. Кроме него самого. Но можно ли быть искренней, если постоянно прятать подлинные эмоции внутри? Скрывать ото всех, словно боясь показаться слабой? Соня привыкла жить так, как чувствовала. Подпрыгивать на кровати от очередного кошмара через тридцать минут после того, как заснула. Лежать всю ночь, дожидаясь утра. Свыклось. Оглядываться каждые две минуты, быстрым шагом удаляясь от неосвещённого тротуара. Привычно. Вздрагивать от каждого прикосновения и чувствовать, как бешено колотится сердце. Нормально. Хранить в себе то, о чём знает лишь один человек. Она сама. Пусть. — Соня, — узнав голос, девушка всё же обернулась. — Что-то не так? Я что-то не так сказал? — Всё нормально, — голос предательски дрожал. Егорова отвернулась, когда Гецати подошёл ещё ближе. Совсем близко. — Дело не в тебе. Не бери в голову. Ощутив на своих плечах тёплые мужские руки, невольно вздрогнула. Снова. — Не надо, пожалуйста. Убери, — резко одёрнула плечо и отодвинулась дальше, но мужчина сел рядом. — Гецати, я умоляю, не надо. Не прикасайся ко мне, я прошу. — Ты можешь объяснить мне, в чём дело? — Константин заметил, что девушка приготовилась возразить. Но не успела. Нежно взяв за локоть, обратил к себе и, коснувшись подбородка, словно вынудил Соню поднять глаза. — Я вижу, что ты готова мне рассказать. Почему ты каждый раз так реагируешь, когда я прикасаюсь к тебе? Причём тут Руслан? Я, правда, не понимаю, Соня. Просто начни. Если ты решишь, что ещё не время, я не буду вынуждать тебя. Вдох. Пора, наконец, выпустить всё, что так долго томилось глубоко внутри. В первый раз. В первый ли? Десятки раз, ворочаясь в постели после тревожного сна, она пыталась рассказывать свою историю самой себе. Будто репетировала, зная, что когда-то это будет рассказано. Будто превратить мысли в слова будет проще, если она повторяла их ночами напролёт. Выдох. — Три года назад, в декабре, — пауза. Нервно сглотнула ком в горле и поняла, что мысли окончательно спутались. — Чёрт. Прости, я не знаю, с чего начать, — ещё минута тишины, которую Константин терпеливо выжидает. — В тот день я проснулась около семи утра, это был понедельник. Тогда я собиралась устраиваться на работу, и мне нужно было собрать справки, сдать кровь — ну, впрочем, стандартно. Я отключила будильник и, знаешь, у меня было такое хорошее настроение. В понедельник, в семь утра. Редкость, — неловкий смешок. — Я решила сходить в поликлинику пораньше, чтобы потом не сидеть в очередях и всё такое. Тогда мы с мамой жили в спальном районе. Оживлённо — Москва, всё таки, — но с центром не сравнится. Быстро собралась, не хотела тратить попросту время. Поликлиника была недалеко. Ну, минут десять-двенадцать от силы. Около восьми утра. Ещё темно было. Я уже подходила почти, — с каждым словом переходила на шёпот, как будто так легче было справиться с подступающими слезами. — Там четыре фонаря на всю территорию, далеко друг от друга расположенные. С моей стороны один не горел. Я была в наушниках. Честно, я даже подумать не могла. Понимаешь, я даже не задумывалась. Взгляд в пустоту. Константин видел, что Соня что-то осмысливала, словно со стороны наблюдала за собой. Той, что была три года назад. — Это произошло в одну секунду, понимаешь? Он швырнул меня в сторону, и я упала на камень. Там около кустов булыжник какой-то лежал. Этот мужчина... Я не могла его заметить: фонарь не горел, и я даже не видела его тень. В наушниках играла музыка, и я не слышала шаги. Я не успела подумать, как он оказался на мне. Ударил и перевернул на спину. Придавил ноги, и под его весом я была почти обездвижена. Он держал мои руки до того, как начал меня раздевать. Он бил меня, — снова пауза. Соня едва не задыхалась, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. — Я кричала, а он бил. Бил за то, что кричала. Повторял одно и то же: «Заткнись, сука. Заткнись, сука.» Это всё, что я слышала от него. Я умоляла, чтобы он не бил по лицу. Кость, я умоляла! На теле я смогла бы скрыть синяки, но на лице... Что бы я сказала маме? Я просила, и по лицу он не бил. Я не помню, как он вырвал пуговицы с моего пальто. Но он сделал это в одно мгновение. С первого раза. С такой лёгкостью, словно делал это постоянно. Он запутался в проводе от наушников, и это помогло выиграть мне несколько секунд. Я царапала его лицо, я чувствовала, как впиваюсь в его кожу. Знаешь, уже после мне было так противно, так мерзко. Как будто эта грязь навечно поселилась под моими ногтями. Опустила взгляд и сжала руки в кулаки. Подумала ещё несколько долгих минут, выдохнула и продолжила: — Я видела его глаза. Это самое жуткое, что мне доводилось видеть! Нечеловеческие, понимаешь, нечеловеческие! Мне было страшно. Кость, очень страшно. Когда его руки оказались под моим свитером, я закричала так, как не кричала никогда. Я не знаю, почему меня никто не слышал. Почему вокруг не было ни одного человека. Никого не было. Его руки коснулись моей кожи, он водил по животу, я чувствовала, как он сжимает мои рёбра. Тогда сама для себя я стала грязной, отвратительной. Его руки поднимались выше, его пальцы жадно скользили по моей коже. Я никогда не чувствовала себя такой омерзительной, какой я была для себя в тот момент. Грязь. Как будто я вся была в грязи, — мороз по коже, и Соня невольно передёрнулась. — Я извивалась, отбивалась, царапала, кусала. Несколько его ударов, и всё. И я ничего не могла сделать. Самое ужасное началось потом. Он схватил мои бёдра, я чувствовала его пальцы внизу живота. Я помню, как он проводил рукой по ногам. Я кричала до хрипоты. Но когда я почувствовала, что он вырвал пуговицу на джинсах и разорвал молнию, я уже ни на что не надеялась. Правда, Кость. В тот момент, я поняла, что всё. Я помню, как эта мысль пронеслась у меня в голове. Его глаза блестели. Я не видела этого, но я точно это знаю. В эту секунду теряешь веру в людей. Веру в то, что люди чем-то отличны от зверей. Диких, готовых сожрать своих же. Их глаза встретились, но Соня первая отвела взгляд. Снова пауза. Костя уже не следил, какая по счёту. Он был не готов принять, то что услышал. Тишина, в которой нуждались оба. — Из всего этого меня вытащили за две секунды до того, как всё должно было случиться. Честно, я даже не смогла осознать, что вообще произошло. Какой-то мужчина. Я не видела, как он подошёл. Я не знаю, до сих пор не знаю, как он оказался рядом с нами. Но он просто вырвал меня из этого ада. Когда я начала что-то осознавать, они уже били друг друга. Такого я до этого никогда не видела. И надеюсь, больше не увижу. А я, знаешь, — снова лёгкий смешок сквозь слёзы, которые так и не упали на щёки. — Знаешь, я поднялась, взяла сумку, остановилась и смотрела. Смотрела, как они бьют друг друга. И как будто не собиралась уходить, словно забыла, что мне куда-то надо было идти. Тот мужчина что-то выкрикнул мне, что-то типа «Беги!». Только тогда я опомнилась. Подняла с земли телефон и сказала «Спасибо». Тихо. Наверное, он не услышал. И мне до сих пор стыдно за это. Я даже не думала бежать, я размеренным шагом пошла в поликлинику, отсидела очередь и по той же дороге вернулась домой. За эти два часа я ни разу не вспомнила о том, что было. Как будто это просто дурной сон. Я вошла в квартиру и первым делом достала коробку с нитками, нашла пуговицы и стала их пришивать к пальто. Я не умела шить. Но я пришила, — улыбнулась. — Правда, это пальто так и не смогла больше надеть. Потом пошла в душ, увидела, что синяки начали проступать. И вот тогда, словно по щелчку, вспомнила всё. Знаешь, так страшно стоять перед зеркалом, вглядываться в собственное лицо и задавать себе один и тот же вопрос: «Со мной точно ничего не сделали?». Константин видел, как её руки покрываются мурашками. И ему было страшно это видеть. — Я пыталась доказать себе, что ничего не боюсь. Я никогда не ощущала себя хрупкой девушкой, неспособной постоять за себя. Чувствовать себя куклой, с которой можно играться, над которой можно издеваться так, как захочется, страшно. Страшно, когда десятки моих ударов ничто против одного его удара. Я не знала, не представляла, что можно швырнуть человека, как ненужного котёнка, и глумиться, сколько душе угодно. Если у таких, как он, есть душа. Я была уверена, что не боюсь. А потом наступила ночь. Я выключила свет и забралась в кровать. Забившись в угол к стене, я всю ночь пролежала, притянув ноги к груди. Как ребёнок. Я рыдала. Кусала подушку, сжимала в кулаке одеяло — только бы плач не перешёл в неконтролируемый крик. Встреча с темнотой оказалось самой страшной. Каждую секунду мне казалось, что позади меня кто-то стоит и выжидает момент, когда сможет всё повторить. Это бред, но я верю в это каждую ночь. Соня не заметила, как сидела, укутавшись в большой пиджак Гецати. Она ощущала запах его парфюма и чувствовала его тепло, которое еще не успело рассеяться. Приятно. — Я прорыдала до шести утра, потом сон победил, — продолжала девушка, и говорить становилось легче. — Будильник разбудил меня в восемь. Я открыла глаза и почувствовала себя другим человеком. Не уверена, что так бывает. Но мне так кажется до сих пор. Знаешь, мне стало так стыдно перед самой собой. Я жалела себя всю ночь, но ничего, к счастью, не произошло. У многих девушек всё заходило дальше, они подвергались реальному насилию. И кто я рядом с ними? Счастливица. У меня нет права жалеть себя так, как я жалела. В то утро я пообещала себе, что больше не стану плакать из-за того, что случилось. Но и забыть я не могу. Я не думаю, что такое можно забыть. Знаешь, Кость, я просто не понимаю, не могу понять, как можно ворваться в чужую жизнь и развернуть её на сто восемьдесят градусов. Как такое возможно? Кто дал такое право: врываться просто потому, что хочется? Надругаться и забыть! А как людям потом с этим жить? Жить среди людей без веры в этих самых людей? Жить, потеряв доверие? Я не могу это принять! — от крика на её шее выступили сосуды. — Ворваться, изменить к чёрту все представления о нормальном существовании и сказать: «живи с этим!». Гецати нечего было добавить. Он смотрел на Соню и ощущал, как трясёт его самого. Снова предательская тишина, которую вновь прерывает девушка. — Больше всего я боялась, что меня найдут, заставят давать показания, ходить по участкам. Я боялась, что об этом узнают. Боялась, что об этом узнает моя мама. Она бы точно не выдержала такого. Но я знаю, что его посадили. У него я была второй. Его уже искали, когда всё это случилось. И нашли, — выдержала несколько минут и решилась задать единственный вопрос. — Гецати, скажи мне, только правду скажи, где Руслан сейчас? — Его убили полтора года назад, — Константин взглянул в её глаза и не увидел ожидаемого удовлетворения. — Когда он отбывал срок. Всё встало на свои места. Взгляды встретились. Что говорить? Оба не знали. Ясно без слов. Тишина, которая расставляет всё по своим местам. — Если ты думаешь, что я счастлива, что так сложилась его судьба, то ты ошибаешься. Это его груз. Это останется с ним. Всё, что я хочу: я хочу, чтобы у девушек, девочек, молоденьких ещё, судьбы не ломались, не рушились представления о людях, о человечности, о доброте, которая, черт возьми, ещё существует! Чтобы не находились вершители, считающие, что в праве переступить законы морали, в праве пренебречь человеческой жизнью. Так ведь не должно быть, Кость! — крик, и тишина. — Вот и всё. Да, это был твой друг. Не ты! Дело не в тебе, не в Руслане, не в национальности, карих глазах или бороде. Дело в том, что так просто произошло. Я не могу ощущать твои прикосновения. Пойми, пожалуйста, просто не могу! И не знаю, смогу ли. Знаешь, я живу по принципу «Никогда не говори «никогда»». Но и раздавать обещания я не привыкла. Наверное, есть та девушка, которая смогла вычеркнуть это из своей жизни. Я не она. Прости, Кость. Соня медленно поднялась со ступенек, встала за его спину и нежно коснулась его шеи. После сняла тёмно-синий пиджак и накинула на его плечи. — Прости, — почти шёпотом. — Мне, увы, не забыть.