Only you

luminance. – Untangled.

      В студии чудесная звукоизоляция: никакого шума, кроме тишины, собственного дыхания и избитого барабанного бита, что доносится из покоящихся на столе наушников. Усыпляет. Почти самое то для того, чтобы прикорнуть в удобном кресле и сквозь дрему поразмышлять о своей жизни. Будто там есть, над чем голову ломать. Все и так понятно – у него кризис. Творческий кризис, личностный кризис, экзистенциальный кризис и все другие возможные кризисы. Это случается со всеми подряд, и если ты занят делом, что полностью соответствует положению Намджуна, проблема быстро проходит. Ты просто оказываешься по горло в работе, не успеваешь не то что о фигне думать, а даже поесть. И весь бред из мозгов выветривается. Именно то, что ему нужно.       Если бы не крохотный нюанс. Да-да, крохотный, и Намджун не забывает ему об этом напоминать при любом удобном случае, ну, для профилактики, чтобы поддерживать себя в тонусе, делать вид, что он еще способен отшучиваться. И не потому, что хочет, чтобы этот крохотный нюанс своими крохотными кулачками стучался ему в грудь и смотрел на него со своего крохотного уровня с наигранной обидой, дуя свои совсем не крохотные щеки. А потому, что он вроде как еще может посмеяться. Над ним, и над самим собой. Конечно, врать незачем, его главный кризис – это Пак Чимин.       Черт знает, когда это началось, иногда Намджуну кажется, что первым его словом в младенчестве было «Чимин-и», хотя сам виновник его многочисленных бед еще, возможно, даже не появился на свет. Не заладилось ли все с первой встречи? Намджун не помнит, почувствовал ли что-то особенное в тот день. Пак Чимин был похож на персонажа диснеевских мультфильмов, такой типичный круглощекий сын деревенского булочника, простой как три копейки, образцовый донсэн. Такое о нем складывалось впечатление, и Намджун поверил. Уже спустя год до него дошло, что зря. Чимин все еще выглядел как деревенский мальчуган, но он никогда не был простым. Опрометчиво было предположить обратное. Чимин никогда не был простым, потому что его визуальная простота творила с людьми невероятные вещи.       Другим в черепушки не заберешься, и никто никогда не признается, когда впервые ощутил то, что называется «пагубным влиянием Пак Чимина». Но иногда Намджуну хочется, чтобы он был первым, кто попался на удочку; это сродни доказательству в суде, чтобы заполучить себе побольше компенсации. В виде самого Пак Чимина, разумеется. С чего все начиналось? С улыбок, пожалуй. Таких смущенных и одновременно бессовестных, проникающих в самую душу и прилипающих к ней изнутри. Они накапливались, наслаивались, пока не заполняли собой все, не просачивались в сны, а потом и в явь. Улыбки Чимина служили высшей наградой, а их отсутствие воспринималось как беспощадное испытание.       К улыбкам добавлялись просьбы, укрепляющие значимость. «Хён, можешь перевести, что здесь написано? Эх, нужно серьезно заняться английским». Намджун всегда боялся, что Чимин действительно решит «заняться серьезно», но этого не происходило, ведь тогда бы он потерял свою значимость. Нет, Чимину необходимо было поддерживать хотя бы ее иллюзию, чтобы привязать. «Хён, ты высокий, достань дорожную подушку с верхней полки, пожалуйста», – и младший при этом смотрел беспомощно, обхватывал свои плечи, чтобы казаться еще ниже, еще меньше – крохотным. Он сам это изобрел, чтобы Намджун мог этим пользоваться. Тогда Ким снисходительно улыбался, чувствуя себя важной птицей, доставал подушку с верхней полки, протягивал ее Чимину, трепал по волосам и обзывал коротышкой. На него предсказуемо дулись, стучали легонько кулаками о его грудь или руку и тянули капризное «хён». Этого было достаточно, чтобы испытать неподдельную радость, граничащую со счастьем.       Чуть позже появился еще один эффективный инструмент – прикосновения. От сухих похлопываний по спине в жесте поддержки до переполненных чувствами нежных объятий, якобы тоже не без причины. Победы на музыкальных шоу, окончание работы над очередной песней, даже успешный осмотр у терапевта – причины эти находились постоянно, как по волшебству. Созерцать Чимина, слушать его, оказывать ему услуги – разве этого было мало? Намджун бы продержался и на подобном пайке, такой дозы хватало, чтобы пребывать в продолжительной эйфории и питаться ею, черпать из нее жизненные силы. Возможно, ограничившись этим, Намджун не заработал бы зависимость. Но Чимин, кажется, преследовал противоположную цель. Он безрассудно поделился своим теплом, приручил, как дикого звереныша, мол, будешь хорошим мальчиком – почешу за ушком. Правда, Намджун думает, что тем же щенкам и котятам от Чимина достается куда больше ласки. Со временем аппетиты только растут.       Была одна вещь, жестокая и неумолимая, которая умножала действие всего вышеперечисленного в сотню раз, и которая сама по себе служила отдельной, чуть ли не самой убийственной статьей в деле по кризису Ким Намджуна – время. Время меняло Чимина, он становился искуснее во всех своих умениях, его сети прочнели, но вместе с тем и утончались, а еще он расцветал на глазах. С каждым годом его красота набирала обороты, даже когда, казалось бы, лучше уже некуда, но Чимин всегда находил куда. Это только на интервью Намджун для приличия добавлял глупое «даже несмотря на то, что я парень», но ему, как никому другому, было известно: вот именно поэтому. Вполне вероятно, что Чимину достало бы чар, чтобы свести с ума даже самого отпетого гетеросексуала. Не то чтобы Намджун когда-либо записывал себя к таким…       Конечно же, таким он никогда не был. Об этом ему напоминает потрепанный корешок с надписью «Boys don’t cry» на полке. Эдакое успокоительное в виде факта, что даже крутые парни, занимающиеся хип-хопом, могут в мечтах кататься на радужных единорогах. Но сейчас у Намджуна вместо них сплошные адские скакуны, потому что у него кризис, и от кризиса необходимо избавиться как можно скорее, иначе работе крышка. Просто с каждым разом депрессивные эпизоды все тяжелее, а виной тому периодические возвращения к реальности, что-то вроде пробуждения, в котором Намджун может мыслить и трезво оценивать ситуацию. И тогда он видит: Пак Чимин остается Пак Чимином. А Пак Чимин никому не принадлежит и ничего не обещает. Пак Чимин – это марево, а Намджуну нужна почва под ногами, в противном случае он растворится.       Другого выхода нет, единственное правильное решение – ограничить влияние Чимина на свою и без того слабую психику, а то есть не вестись на провокации, игнорировать отработанную за годы схему. Со стороны выглядит как детский сад, но Намджун устал быть умным, что толку от его «сексуальных мозгов», если Чимину они по барабану? Кстати, о барабанах, сегодня уже вряд ли удастся сочинить хоть пару тактов, поэтому он сохраняет файл и выключает компьютер. За дверью слышится какое-то шарканье, будто там только и делали, что ждали, пока он закончит. Ручка щелкает, в студию входят. Намджун узнает по шагам.       - Хён, уже два часа ночи, может, отдохнешь? – Никто из посторонних не наведывается сюда чаще, чем этот парень. Намджун нарочно не поворачивается к нему, таращится в погасший экран, поэтому Чимин подкрадывается со спины, укладывает руки ему на плечи. – Ты долго работал, лучше пойдем домой. Я сделаю тебе какао, и ты уснешь. Крепко-крепко. – Младший делает ему легкий массаж, и это слишком приятно после сегодняшнего дня: все затекло от шеи до поясницы.       - Сам-то чего здесь застрял? – Намджун старается говорить так, словно ему все равно, что Чимин ночью торчит в офисе.       - Пел немножко. Ничего такого. – У него по жизни все «немножко» и «неважно», наверное, чтобы соответствовать своему образу «крохотного» человечка. Но Намджун знает, что Чимин работает на износ, порой упорнее, чем все они вместе взятые.       - Ладно, пойдем. – Наконец-то Намджун может увидеть его лицо, сияющее от этой маленькой победы. Как будто в багаже у него не было десятков великих. Очарование Пак Чимина содержалось и в поразительной способности радоваться сущим пустякам. В такие моменты больше всего хочется улыбнуться ему и поцеловать, ну или хотя бы обнять – только не сейчас. Во-первых, причина недостаточно весомая. Во-вторых, Намджун ведь твердо решил завязывать.       В общежитии Чимин тащит на кухню, чтобы сварить обещанное какао. Сварить – громко сказано, залить кипятком и разбавить холодным молоком, вот и вся рецептура. Обычно Намджун был искренне благодарен и за это, он на самом деле неприхотливый. Наблюдать Чиминов затылок и краешек улыбки, природа которой не совсем понятна при данных обстоятельствах, осознавать, что все действо посвящено ему одному, хотя таких масштабов щедрость тоже вызывает вопросы – Намджун никогда бы не осмелился просить о большем. На стол перед носом приземляется объемная чашка, и Чимин садится напротив, продолжая чуть заметно улыбаться. Возможно, он даже это не контролирует.       - В последнее время ты сам не свой, хён, – спокойно констатирует младший, отпивая какао. Он всегда подмечает малейшие колебания в чужом настроении, как ангел-хранитель появляется в нужное время в нужном месте и спасает раненые души. Его никто не просит, эта помощь навязанная и обрекающая на долговое обязательство. Кажется, будто отплачивать необходимо лишь своими чувствами. – Ты можешь поделиться со мной, ты же знаешь. – Чимин заглядывает в глаза, накрывая ладонью руку Намджуна. Его губы вымазаны темной пенкой, и это как-то слишком. Все происходящее – слишком.       - Мне нечем делиться, просто… – Руку Намджун выдергивает, какао оставляет недопитым. – Просто устаю, вот и все. Лучше спать пойду. Спокойной ночи.       Та самая хроническая улыбка медленно сползает с измазанных губ, но Намджун уже этого не видит. Повезло, что он делит комнату с Тэхёном, от него никаких проблем, у них книжный нейтрализм, и никто не лезет в душу. Сон этой ночью беспокойный, его то и дело атакуют мысли об одном только человеке, что неудивительно, потому что вселенная вращается вокруг одного только человека. Ничего, это всего лишь обыкновенная ломка, она пройдет, если потерпеть. Может, недельку. Может, месяц. Главное, не сдаваться.       Ближайшие пару дней у них загруженное расписание, что Намджуну на руку – ему даже не придется напрягаться, чтобы избегать полноценного общения с младшим, у них банально не будет на это времени. Вернее, кто хочет, тот всегда найдет: и время, и возможность. Намджун не был исключением, он напоминал о себе даже перед камерами, старался держаться как можно ближе каждую секунду. Вокруг Чимина постоянно кто-то крутился, за его внимание еще надо было побороться. Но теперь это лишнее. Пусть и дальше дурачится с Тэхёном или воркует с Чонгуком. Так будет лучше в первую очередь для самого Намджуна.       Камнем преткновения становится элементарная неспособность управлять собственными глазами, потому что у тех, похоже, автоматический прицел заклинило на Чимине. Но Намджун все равно изо всех сил пытается, отводит взгляд, будто у него нервный тик, или вообще прикрывает веки – моргнул, с кем не бывает. Ему бы снова научиться над собой смеяться, ведет ведь себя как шут гороховый, да только выбора нет: если он сорвется, попадет в ловушку еще как минимум на месяц. Трудно заставить сердце молчать, когда оно беспрестанно выкрикивает заветное имя.       В машине, по пути с концерта домой, Чимин нарочно усаживается рядом с Намджуном, тулится к его плечу и укладывает на него голову, тяжко вздыхая: «Ох, так устал, так устал». В зеркале заднего вида старший замечает, что тот задрал подбородок и смотрит на его лицо. Ждет соответствующей реакции? Скорее всего, это в духе Чимина. Намджун будет непреклонным, он удержит каменную гримасу на лице до самого пункта назначения. Даже если Чимин уткнется ему носом в шею. Даже если неспешно проведет ладонью вверх по бедру.       Неделька выдается паршивая, они сутками в разъездах, спят мало, а в перерывах еще доводят до совершенства новые треки. Намджун никогда не видел Чимина беспомощным, притворяться он таким любил – это бесспорно. Но чтобы беспомощность читалась во встревоженном взгляде… Наверняка тоже какая-нибудь уловка, их у Пака вагон и маленькая тележка. Чимин все время подлезает к нему под бок, все время глупо шутит, все время неуместно льстит, все время улыбается так, словно надеется своей улыбкой протаранить крепость. Тщетно, у Намджуна, вообще-то, тоже есть сила воли. «Хён, сгоняешь со мной в минимаркет?» – Чимин повисает у него на руке. «Нет, Чим, я не планировал выходить сегодня из дома», – Намджун отвечает пресно. «Хён, помоги микрофон поправить, пожалуйста», – Чимин мизинцем касается его запястья. И Намджун помогает, стараясь не задеть голую кожу открытой спины, а когда заканчивает, на него смотрят с мольбой. Везде эти чертовы уловки.       Намджун знал, что будет сложно, но не предполагал, что настолько. Жизнь продолжает терять последние краски, облегчение так и не наступает. Прошло слишком мало времени, он все еще не исцелился. Да и Чимин, к тому же, как с цепи сорвался, поджидал за каждым углом, прыгал на него, будто потерянный щенок. Неужели младшего такой расклад не устраивает? Неужели ему недостаточно остальных? Намджун устал играть в его игры. Он в принципе от всего устал, поэтому и принял решение в такой редкий выходной остаться дома. Юнги с Хосоком отправились в кино, Джин с Чонгуком на шопинг, а Чимин обещал съездить с Тэхёном в приют для животных. И вот уже в общежитии долгожданная тишина и пустота, Намджун растягивается на кровати с книгой в руках и желанием погрузиться с головой в выдуманный кем-то мир. Его прерывают – звук отворяющейся входной двери, затем возня в коридоре, при этом никаких разговоров. Вернулся только один.       - Я дома, хён! – слышится уже откуда-то из кухни. Сомнений по поводу того, кому принадлежит этот голос, не возникает. – Голова что-то разболелась не на шутку. Ты обедать будешь? Может, закажем? Тебе курицу?       Не успевает Намджун сказать свое «ага», как Чимин уже вовсю диктует заказ по телефону. Конечно, чего уж там, кого заботят слова лидера. Через минуту Чимин уже ломится в его комнату, стоит на пороге, такой светлый и мягкий в джинсах и свитере, поджимает губы в подобии улыбки.       - Нет таблетки, хён?       - Аптечка в ванной, ты же знаешь. – Строгость выходит малость неубедительной.       - Ладно. Ты расстроен? Я тебя ничем не обидел? – В это мгновение все трещит по швам. Невозмутимость, равнодушие, адекватность. Намджун громко сглатывает, по-дурацки мигает глазами и хватает ртом воздух, чтобы ничего не ответить. Чимин прекрасно знает, как бить ниже пояса.       - Нет, не обидел, откуда такие мысли?       - Ладно. – Чимин вроде как слегка расслабляется. – Можно мне войти? Еду скоро привезут. Я все заказал, как ты любишь. – И ни в коем случае не ошибся – это точно. Парнишка знает все и обо всех. Ему нравится угождать, быть хорошим другом и коллегой.       Глазами Намджун упирается обратно в книгу, а Чимин присаживается на край кровати, разглядывая скрещенные коленки старшего под штанинами свободных домашних шорт. Его пальцы невесомо опускаются и принимаются выводить невидимые круги на смуглой коже. Даже столь невинные прикосновения обращаются для Намджуна сладкими судорогами по всей ноге.       - Тэхён хочет взять щенка, я сказал ему, что он сам как щенок, за ним присматривать надо. Он разозлился на меня. – Чимин улыбнулся. Не то чтобы его хлебом не корми – дай кого-то позлить. Вовсе нет. Просто у них с Тэхёном особенные отношения. Классические проблемы лучших друзей. Намджуну никогда не понять. – А тут еще и ты, хён, не узнаю тебя последние недели две. Осеннее обострение?       - Да, что-то вроде. – Впервые за эти дни Намджун позволяет себе искреннюю улыбку. Глядя на Чимина, испытывающего какой-то необъяснимый интерес к его коленям, Ким понимает, что бежать от младшего бессмысленно. Увяжется же следом и не отстанет. Это приговор, с ним остается лишь смириться.       Может быть, Чимин обладает сверхспособностями, неким невообразимым чутьем, потому что, кажется, мигом ощущает потепление со стороны Намджуна и от колена двигает рукой под ткань шорт, останавливаясь на середине бедра. Книга падает на грудь, Намджун дергается и перехватывает Чимина за предплечье. Их взгляды встречаются, оба растерянные, смятенные. «Тебе неприятно, хён? Прости», – младший делает виноватую мордашку, но вряд ли за ней стоят настоящие эмоции. «Нет, я… а вот и доставщик!» – ему и правда везет. Однако ненадолго. Чимин уже ждет его на кухне, но потом сам же утаскивает пакеты со стола и заявляет:       - Посмотрим какой-нибудь фильм? Любой, какой захочешь. – Отказ, естественно, не принимается, Чимин уже сверкает пятками по направлению зала, раскладывает еду на журнальном столике и плюхается на диван. – Захвати свою флешку с фильмами, хён.       Так Намджун и поступает. Выбор падает на одну из слезливых драм Иствуда, как раз под настроение, а Чимину без разницы, что смотреть. Сначала он занят обедом, у старшего тем временем аппетит куда-то пропал. После обеда он все никак не может нормально устроиться, прижимается к Намджуну так, будто ему, крохотному, не хватает места. В конечном итоге Чимин просто перекидывает ноги через своего длинного хёна, обнимает за шею и щекой прикладывается к груди. И что у него на уме только, никаких тормозов, абсолютное сумасбродство.       - Зачем ты это делаешь?       - Делаю что?       - Все это. – Намджун вздыхает, успокаивается. Ведь ухо Чимина так близко к его сердцу, ему не стоит слышать, как бешено оно бьется. – Скоро вернутся парни.       - Нет, не хочу. – Теперь уже вздыхает Чимин, или, возможно, вдыхает – чужой запах. – Не хочу, чтобы они возвращались. Хочу побыть с тобой, хён.       Не исключено, что Чимин нагло ему врет, просто так, дабы поразвлечься, и Намджуну не мешало бы разозлиться, последовав примеру Тэхёна, но он не знает, как это провернуть. На младшего невозможно злиться. Издевается он или безобидно шутит – не имеет значения. Чимин заслуживает самых любовных в целом мире объятий. Намджун дал бы ему их, если бы не боялся, что их растопчут. Поэтому он осторожно проводит рукой по блестящим, пахнущим кокосом волосам и больше ничего.       - Я бы хотел закончить ту книгу сегодня, Чимин-и. Так что досматривай фильм без меня.       Крохотные кулачки стучатся в несчастную спинку дивана, как будто она виновата, что Чимину приходится облокачиваться на нее в одиночестве. Намджун так безболезненно отклеил его от себя, что можно было всерьез поверить, будто ему действительно безразлично. Будто он остыл.       В этот день Чимин его уже не тревожит, а книга оказывается до того скучной, что Намджун прячет ее на полку и проводит все оставшееся свободное время за просмотром смешных видео на YouTube. Ничто так не умиротворяет, как отказывающиеся купаться котики. Один за другим домой приходят мемберы: Юнги с Хосоком гогочут, так и не поделившись впечатлениями о фильме; Тэхён уже присмотрел себе питомца; Чонгук приобрел еще одну белую футболку, а Джин помогал ему выбирать, пожертвовав ради этого пополнением своего гардероба. Все ужинают вместе и спешат разбежаться по койкам, чтобы выспаться к завтрашнему сумасшедшему дню.       Бессонница у Намджуна – гостья, к счастью, нечастая, зато регулярная. Этой ночью его не покидает предчувствие, что дверь, с которой он не сводит глаз уже битый час, в один прекрасный момент откроется. И когда он на самом деле видит, как расплывается черное пятно, ведущее в коридор, то замирает, задерживает дыхание. Не от страха – от предвкушения. Из тьмы появляется силуэт, его обрамляет приглушенный свет, пробивающийся сквозь занавески. Намджун узнает его меньше, чем за доли секунды, он бы узнал его, не видя и не слыша. Почувствовал бы кожей. Какое-то время фигура неподвижна, может, терзают сомнения, но вот уже руки ползут к животу, берутся за пояс халата. Сколько раз Намджун представлял себе похожую картину? Бессчетное количество. Гладкая ткань скатывается по телу и спадает на пол. Нет ничего совершеннее этих мягких волнистых контуров. Чимин перед ним нагой, душой в том числе.       Он приближается неторопливо и плавно, словно чего-то опасается, или же просто не хочет будить спящего сном младенца Тэхёна. Свидетели ему ни к чему. Когда Чимин уже стоит у кровати, удается в деталях рассмотреть его взволнованное лицо и все, что ниже. Противостоять такому не смог бы никто. Намджун сам загибает угол одеяла, приглашая в свою постель, и Чимин ложится подле, льнет к нему лихорадочно, чувствуя, как обдает жаром – кожа о кожу. Сегодня Намджун тоже спит без одежды. Впервые за несколько лет.       - Мне нужна твоя любовь, Намджун. Пойми, без нее я погибну. Только ты умеешь любить так. Только ты один. Люби меня, пожалуйста.       Последнее Чимин шепчет в приоткрытые губы, слова тают на них, спустя миг на них тают еще одни губы – его собственные. Руки Намджуна скользят от лопаток к пояснице, он прижимает к себе крепче и понимает, что уже никогда не сможет отпустить.       В их поцелуе отчаянная просьба и смертная клятва.