back to the road

Концерт в Ростове — самый маленький в рамках стадионного тура, но очень длинный и нереально крутой по энергетике. Зал знает тексты и качает как в последний раз, Мирон носится по сцене, отдавая столько себя и сияя так ярко, что на него больно смотреть. В какой-то момент Ваня переглядывается с Порчи, и у того в глазах читается то же самое понимание: у них будет длинная ночь. Ваня вливает в себя полбутылки воды разом и с новыми силами продолжает делать то, что за эти годы научился выполнять идеально: дополнять Мирона на сцене. ** Чем больше Мирон отдает, тем больше ему нужно получить в ответ, и Ваня с Порчи только рады в этом помочь. После выступления они нигде не зависают, а сразу едут в отель. Ваня первым идет в душ, пока Порчи усаживает Мирона на диван и начинает разминать плечи. Тот, поплывший и мягкий, как тряпичная кукла, охотно позволяет. К моменту, как Ваня возвращается, Мирон сидит с очень одухотворенным лицом и закрытыми глазами. — Эй, не спи, — Ваня, не озаботившийся халатом и тапочками, оставляет на полу влажные следы. С кончиков волос капает, и он по-собачьи отфыркивается, встряхивая головой, а потом разматывает полотенце, обернутое вокруг бедер, и отбрасывает в сторону. Потягивается. Приятная усталость в теле вроде как побуждает лечь и расслабиться, но у Вани — у них троих — другие планы. Порчи уводит Мирона в душ, и Ваня, подумав, отправляется понаблюдать за ними. Стекло кабинки заблюрено, так что мало что удается разглядеть, но там все равно не происходит ничего интересного. Пока. Присмотревшись, можно разглядеть, как Порчи плавными движениями скользит по телу Мирона, вместе с потом и мыльной пеной смывая концертную усталость. Ваня жмурится, вспоминая, какие ласковые у Порчи руки, и как приятно они дополняют льющуюся горячую воду — сам Ваня предпочитает прохладную, но Мирон в такой мерзнет. И правда, ванную затягивает паром, когда эти двое выходят из кабинки. Ваня помогает вытереть Мирона и завернуть в огромный пушистый халат. Обосновавшись в спальне на огромной кровати, они немного налегают на местный мини-бар, и это тот момент, когда Мирон немного приходит в себя. Он вытягивается на простыни, лицом вниз и разбросав худые конечности, но это теперь куда больше похоже на ленивое заигрывание, чем на апатию — уж больно красноречивый взгляд через плечо он бросает. Это хороший знак: то, что произойдет дальше, требует его участия, пусть и минимального. Все начинается с легких, почти невинных поглаживаний. Теперь Ваня мягко массирует плечи, Порчи же устраивается в ногах и с благоговением, никуда не девшимся за прошедшие годы, кладет ладони на бледные гладкие лодыжки. Мирона приятно касаться, он негромко вздыхает и ёрзает, когда их руки становятся более наглыми и жадными, а касания — чувственными. Ладони встречаются на его ягодицах, Ваня мизинцем поглаживает пальцы Порчи. Он смотрит на зад Мирона и думает, что, если сделать шлепок, кожа покраснеет, и след будет виден довольно долго. Соблазнительно, но в эту игру они сыграют в другой раз. Перевернув Мирона на спину, они продолжают ласкать его, все более и более провокативно, откровенно поддразнивая. Ваня первым переходит черту, пуская в ход язык и губы, влажно ведет ими от одного соска до другого. Боковым зрением он видит, как Порчи целует сперва колено, потом двигается ниже, ниже, к щиколотке, обхватывает ступню и подносит ее к губам, чтобы вобрать в рот большой палец. Ваню бросает в дрожь от одного только вида, Мирон вторит ему полузадушенным выдохом. Руки он держит за головой и никак их не касается — это тоже правило, пусть и самое часто нарушаемое. Его легкое возбуждение стремительно растет, подогреваемое их действиями, но ни Ваня, ни Порчи не трогают пах. Еще не пора. Вот как только Мирон начинает поскуливать, можно двигаться дальше по плану. Обычно в этот момент они раздеваются сами, но в этот раз и так голые после душа, так что можно перейти сразу к части с поцелуями. Единственный их минус — невозможно целоваться втроем одновременно, так что приходится переключаться. Мирону нравится смотреть, поэтому Ваня и Порчи начинают с того, что устраивают небольшое шоу, довольно быстро увлекаясь, и только недовольное бурчание Мирона, что о нем забыли, заставляет их оторваться друг от друга. Они попеременно атакуют его рот, напористо и требовательно, чуть прикусывая и тут же зализывая укусы. Потом Порчи продолжает целовать, а Ваня открывает рот и вбирает член, немного помогая себе рукой. Мирон вздрагивает и коротко стонет прямо в губы Порчи. Ваня не слишком усердствует — это аперитив, а не основное блюдо, и его цель не довести Мирона до грани, а как следует разогреть. Когда между поцелуями тот начинает выдыхать нечто среднее между «блядь» и «пожалуйста», его можно пощадить — дать понять, что скоро они перейдут к следующему этапу. Ваня с Порчи меняются местами. Теперь Ваня, устроившись рядышком, отвечает за равномерное покрытие груди Мирона укусами и засосами — разумеется, только там, где не будет видно, и боже, храни нелюбовь Мирона щеголять на публике с голым торсом! В обычной ситуации Ваня бы дал ему в рот, но сегодня они все делают сами, так что Ваня обходится собственной рукой, впрочем,не столько усиливая, сколько пытаясь притушить возбуждение. Порчи тем временем подрачивает Мирону и одновременно расправляется со смазкой. Он ее никогда не жалеет, хотя Мирон умеет расслабляться и принимать. Долгая подготовка ни к чему, и вскоре он уже кусает губы и подмахивает, пока Порчи входит в него короткими, на пробу, толчками. Потом он, не вынимая, переворачивает их так, что сам лежит на спине, а Мирон оказывается верхом и упирается ладонями по обеим сторонам головы Порчи, грудная клетка ходит ходуном, и Ваня испытывает острый прилив нежности, когда перемещается так, чтобы оказаться позади, и взглядом натыкается на острые позвонки и напряженные лопатки. — Тише, тише, — успокаивающе шепчет Ваня и надавливает на спину, укладывая Мирона Порчи на грудь. — Дыши. Он торопливо готовит себя, перед тем, как войти подушечками пальцев, касается уже растянутого членом входа, проникает неглубоко. Порчи понятливо замирает. Ваня вставляет медленно и аккуратно, грудью буквально прилипает к спине Мирона, еще немного — и вплавится в него навсегда. Не наваливаться тяжело, Мирон явно чувствует себя как в тисках, но ему нужно немного потерпеть — еще немного, и Ваня чуть отстранится, чтобы начать двигаться, и его осторожным движениям будет вторить Порчи. Мирону, зажатому между их тел, остается только сбивчиво дышать и цепляться за изголовье кровати. Его срывает на стоны, когда они ускоряются. Ваня то и дело вылетает, так что приходится вставлять заново, но Мирон этого, кажется, даже не замечает. Его жаркий шепот о том, как восхитительно, горячо и наполненно он себя чувствует, заставляет Ваню слегка притормозить — никто из них не хочет финишировать раньше времени. Они меняют позицию: теперь Ваня ложится, вынуждая Мирона сесть сверху, к нему спиной, а потом укладывает его себе на грудь. Порчи устраивается между их ног, берется за лодыжки Мирона и разводит их в стороны, медленно входит. Теперь он задает общий темп, Ваня может лишь слегка поддавать бедрами, но ему хватает с лихвой. Он прижимается губами к шее Мирона — кусать нельзя, но целовать и вылизывать можно, и Мирон запрокидывает голову еще сильнее, давая лучший доступ. Порчи обхватывает ладонью его член — в такой позе это гораздо удобнее. После этого Мирон окончательно плывет и растворяется в ощущениях, стонет уже совсем бессвязно и неконтролируемо — и кончает. Ваня чувствует дрожь, прошившую его тело. Они с Порчи бережно выскальзывают из Мирона и, переглянувшись, торопливо додрачивают себе. Раз уж они помогают себе сами, то могут позволить кончить Мирону на грудь и живот, чтобы он ленивыми движениями размазывал сперму и глядел из-под ресниц абсолютно сыто и довольно. Иногда Ваня сомневается, правильно ли то, что они делают. Но в такие моменты, когда он смотрит на Мирона, заласканного и затраханного, довольного жизнью и словно переродившегося, сомнения рассеиваются сами собой. — Теперь спать, — Ваня вытирает Мирона его же влажным полотенцем, которое удачно обнаруживается в зоне досягаемости. Порчи, зевая, тянется вырубить прикроватный светильник и нащупывает сброшенное ранее одеяло. Обычно секс выматывает, но это особый случай: сначала Мирон полностью выкладывается на концерте, потом они всю свою любовь отдают ему, и эта цепочка никак не замыкается, но и у Вани, и у Порчи словно прибавляется сил. И это слишком восхитительная тайна, чтобы пытаться ее разгадать. ** На утро Мирон здоров, свеж, светел и в благодушном настроении. Он бодро набивает в твиттер, что они выдвигаются во второй его любимый город. Дорога зовет, и все они готовы ехать дальше. ** Краснодар их почти убивает. Юг действительно жаркий (не по погоде, так по атмосфере), что доказал и Ростов, а еще гостеприимный. Серега устраивает роскошнейший прием, поддерживает на самом концерте и спонсор абсолютно бешеной афтепати. Если честно, Ваня не помнит половину ночи, а те воспоминания, которые есть, больше похожи на калейдоскоп из каких-то вспышек. Алкоголь, качающая громкая музыка, улыбчивые девушки, с которыми приятно потанцевать и ничего кроме, Мирон, после очередной рюмки внезапно демонстрирующий своё шокирующее неумение нормально двигаться под музыку, ржущий Порчанский, дурацкие селфи в туалете... Ваня принимает сидячее положение и ощупывает голову, которая трещит ощутимо меньше, чем должна бы. Он очень смутно вспоминает, что просыпался буквально спустя пару часов, как вырубился, и отправился в соседний номер просить анальгетик. Женя, святая душа, даже не обматерила, а дала и таблетку, и бутылку газированной воды — воду без газа Ваня всем сердцем ненавидит. Надо не забыть сказать Жене, что она ни много, ни мало, а жизнь спасла, думает Ваня. А потом он понимает, что спал на диване в гостиной, и с легким недоумением косится на приоткрытую дверь спальни. Путь туда, несмотря ни на что, кажется длинным и невероятно сложным, но Ваня его преодолевает. Мирон с Порчи еще спят, причем почти по разным краям огромного траходрома. Ваня незамедлительно этим пользуется, чтобы упасть ровно посередине, раскидав конечности. Голова взрывается болью от такой встряски, но возмущенный мат сразу на двух языках (это Мирон все время миксует, Порчи предпочитает материться по-русски) становится наградой. — Я вот одного не понимаю, — Ваня, аккуратно сложив ладони на голом животе, виртуозно опускает «не помню», — за что меня вчера изгнали из общей постели? Мирон, приподнявшись на локте, смотрит с возмущением: — Нет, вы поглядите на него! — обращается он к Порчи. — Мудак, — с изумительно выверенным акцентом поддакивает тот. В следующие несколько минут Ваня узнает, что его искренне пытались уложить как надо, еще когда они ввалились в свой номер, но так и не смогли ничего противопоставить желанию плющить диван. — Ты утверждал, что он приятный на ощупь, — с тенью злорадства в голосе добавляет Мирон. — Мол, не кожаный, ты ненавидишь кожаные кресла и диваны, а мягкий. Ваня закрывает лицо ладонями. Ну да, похоже на него. Под алкахой у него иногда сбивается сенсорное восприятие. (Как-то раз они трахались с Порчи с пустом бронике, и Ваня, порядком убранный, долго не мог кончить, пока по его голому плечу случайно не скользнула меховая оторочка чьей-то куртки. Ощущение было пиздец каким ярким, Ваня повторил и тут же рухнул в оргазм.) — Ладно, признаюсь, был неправ, — Ваня капитулирует. По их негласному правилу, накосячивший выполняет желания в качестве извинения. И обычно это происходит ко взаимному удовольствию. Поэтому рожи у Мирона и Порчи весьма довольные, хоть и помятые. — Здорово, что ты это понимаешь, — голос Мирона звучит ласково-ласково. — Жесть как хочется пить, сгоняешь за водой? Ваня, исчерпавший все силы на то, чтобы добраться сюда и рухнуть, издает страдальческий стон. Порчи на это бесчеловечно ржет и хлопает его по бедру. ** Они выбираются из кровати только под вечер, что не удивительно: когда Ваня все-таки добывает воду для всех, они уютно устраиваются втроем и задремывают — ни на что, кроме переплетения конечностями, сил нет. Но потом голод пересиливает похмелье, так что по общему молчаливому согласию решено выбраться куда-нибудь и погулять, а заодно перекусить. В душ отправляются по очереди. Несмотря на топовые номера, душевые кабинки тут какие-то очень уж крошечные, даже вдвоем в них толком не развернуться, не говоря уж о большем. Так что сначала приводить себя в порядок идет Порчи, затем Ваня и только потом Мирон, до этого лениво залипавший в твиттер. — Опять с фолловерами трындишь? — интересуется Порчи, уже одетый. Ваня в это время ищет не заляпанную бухлом худи и чистые носки. — Так, ничего особенного, — Мирон усмехается. Ваня вспоминает его недавние пояснения, касающиеся гейских фанфиков, и закатывает глаза. Он бы не стал потакать фэнам, но Мирона эти заигрывания явно развлекают. Из душа Мирон выходит посвежевшим, хотя опухшее лицо выдает бурную ночку. Да что там, бурный тур. Впрочем, все они хороши, Порчи вот только недавно стал похож на человека — все-таки переносить болезнь на ногах такое себе удовольствие. С другой стороны, туровый ритм очень бодрит и мотивирует, Ваня каждый раз удивляется, открывая в себе второе, третье, пятое дыхание. Когда ты выходишь на сцену, все меняется. Тысячи людей, чьи лица невозможно разглядеть, ждут их, выкрикивают имена, включают фонарики на телефонах. И Мирон абсолютно прав: это безумно красиво и завораживает. — О чем думаешь? — Порчи мягко, уютно притирается плечом. Ваня улыбается и отвечает максимально честно: — Я счастлив. ** — Серега говорил, что там самая лучшая шавуха в Красе, — упрямо гнет свое Ваня некоторое время спустя, когда они, стоя в холле отеля, решают, куда же пойти пожрать. — Да мы весь тур на шавухе и беляшах, может, пожрем как люди? — Мирон морщится. — Тут вот приличный ресторан, и идти никуда не надо. — Я бы сейчас убил за хороший кусок мяса, — поддакивает Порчи. — Чем вам в шаве не мясо? — Курица — это птица, — назидательно отзывается Мирон. — Не, я пас. Ненавижу места, где крошечный стейк стоит как целая племенная свинья, и все такое стерильно-вылизанное... — Ваня окидывает взглядом свой максимально демократичный вид. — Идите, а я таки разведаю, что за шаверму предлагает Краснодар. По лицу Мирона пробегает тень, но он кивает. Не в его привычке переубеждать или навязываться. Ваня, натянув капюшон, вываливается на улицу и тут же закуривает — организм успел адски истосковаться по никотину. По дороге до палатки, про которую вчера рассказывал Серега, Ваня успевает выкурить четыре сигареты, хотя идти всего минут пятнадцать быстрым шагом, и один раз сфоткать котика. Правда, получается так себе — хвостатый никак не желает позировать и не идет гладиться. Ваня разочарованно вздыхает. Отстояв довольно внушительную очередь — видимо, место весьма популярное, хотя с виду мало чем примечательно, — Ваня становится обладателем шавермы, кажется, в половину своего роста. Она по-настоящему огромная. Если бы рядом был Мирон, Ваня бы обязательно пошутил про то, что это подвластно исключительно его талантам, а так приходится приберечь шутку до лучших времен. Сжимая в руках стаканчик с очень горячим чаем, Ваня отходит в сторону и ищет место, куда можно упасть. Неподалеку обнаруживается кривоватая лавочка, и он вполне неплохо на ней устраивается. Ваня добирается где-то до середины шавы, когда чья-то рука, легшая на плечо, почти заставляет подпрыгнуть. — Блядь! — он резко оборачивается, чтобы уткнуться в подошедшего Мирона. — Зачем так пугать-то! — Прости, не знал, что ты так погружен в трапезу. — Что вы тут делаете? Я думал, вы там во всю поедаете устриц, запивая вином урожая какого-нибудь тысяча невестьсотого года. — Мы хотели, — как-то немного растерянно отзывается Мирон. — Мы пришли, там огромный зал с ужасным декором, а официанток больше, чем посетителей. Мы сели за стол, открыли меню... — И закрыли его нахрен, — беззаботно отзывается Порчи. — В общем, когда мы в первых десяти строчках меню не встретили ничего знакомого, стало ясно: в пизду. Видимо, понтовые рестораны все-таки не для нас, — Мирон разводит руками. — Так что, шаурма и правда охуенная? — живо интересуется Порчи. — «Шаверма», варвар! Офигенная, рекомендую, — Ваня не может сдержать улыбку. Потому что Олимпийский Олимпийским, а жрать с этими двумя уёбами шавуху, запивая дешевым чаем, все равно заебись. ...До тех пор, пока их не узнаёт толпа малолеток, которые начинают клянчить фотки. end.