Как я могла?!

             Тонкий, почти неуловимый отголосок запаха привел Якова на самый верхний уровень зрительного зала, на балкон – выше только арматура, хитрые конструкции из витой стали для видеокамер, крыша и Господь Бог, наверное. Здесь было темно, холодно и отчетливо пахло застарелым табаком. На этот дивный аромат Фельцман охотился уже неделю, намереваясь поймать злоумышленника с поличным, сцапать и всыпать по первое число, если окажется, что это кто-то из его подопечных нарушает спортивный режим. Впрочем, техперсоналу тоже не мешало бы всыпать вплоть до увольнения. Додумались тоже – курить в спорткомплексе!       Боковые сиденья прятались в непроглядной тьме, зато на лед вид открывался великолепный. Вон Юрка заходит на тулуп, вон Витька тискает своего японца, а тот краснеет так, что отсюда видать, и пытается спасти очки. Мила стоит у бортика, обозревает просторы родного катка и, кажется, комментирует… да, точно комментирует – Плисецкий прямо из прыжка рвется к ней и начинает махать руками. Послали же небеса детишек! Глаз да глаз за ними…       Во тьме, в самом дальнем углу зашебуршало, раздался короткий щелчок – и по воздуху поплыл дымок с характерным запахом. Фельцман, не веря своему счастью, резко повернулся, оскалился довольной улыбкой… и резко сдулся, встретившись взглядом с болотными глазами своей бывшей супруги.       Лилия обняла губами длинный мундштук, глубоко затянулась и выпустила из идеально накрашенных губ пижонское колечко дыма. Все это – неотрывно глядя Якову в глаза, с вызовом и легкой насмешкой.       - Барановская, ты офигела, - вежливо сообщил примадонне заслуженный тренер российской сборной.       - Благодарю, я в курсе, - отозвалась отставная звезда отечественного балета. – Ну что, вычислил, Шерлок? – новая затяжка, новое колечко…       Фельцман вздохнул. Всыпать Лилии Барановской не представлялось возможным. И не потому, что в ответ она могла отвесить знатных моральных люлей, а потому, что… ну, это же Лилия. Ей можно многое. Ей всегда было можно все, и даже немножко больше.       Молчание затягивалось, но неловким не было. Лилия неторопливо, со вкусом курила, глядя на далекий лед, где двигались словно игрушечные фигурки. Яков смотрел на бывшую жену и искал способ убедить ее не подавать молодежи дурной пример. Не отыскав ничего подходящего, Фельцман доплелся до Барановской, плюхнулся в соседнее кресло – пластик жалобно скрипнул – и молча протянул руку. Лилия по-мефистофелевски выгнула тонкую бровь и так же молча достала из пачки сигарету, кивнула на жестянку из-под маслин, мол, вот тебе пепельница. Они молчали, пока непривычный Фельцман не обжог пальцы.       - Черт! Вот знал бы твой папа, что ты куришь… - раздраженно буркнул Яков, остервенело растирая подгоревший фильтр о внутренности банки.       Лилия метнула на него быстрый колдовской взгляд и усмехнулась.       - Знал бы он – мы бы развелись намного раньше. Он всегда говорил, что ты плохой вариант. Дурно на меня влияешь.       - Ну коне-е-ечно! Не обольщайся, моя мама тебя тоже не одобряла.       - Я польщена, - весело отозвалась Лилия, спрятала сигареты в ридикюльчик, откинулась назад и уставилась на каток. Яков с сомнением посмотрел на ее четкий профиль и тоже устремил взгляд на лед.       - Ну что он делает? – простонал через минуту тренер. – Ну кто так… Кацуки!       На льду сидел разнесчастный Кацудон, потирая коленку, к нему на всех парах несся встревоженный Никифоров. Вокруг наворачивал круги Плисецкий и, зная этого мальчишку, нетрудно было догадаться, что он не молчит.       - Навернутся же, черти, - Яков вцепился в поручни балкона, собираясь подорваться и бежать к своим неугомонным детишкам – разнимать и вставлять пистонов. Однако сильные пальцы, обхватившие его запястье, заставили задницу упасть обратно на жесткое сиденье.       - Расслабься ты, наконец, - прошипела Лилия.       Расслабиться как раз он и не мог. И не из-за подростковых закидонов Юрочки или внезапной гомосексуальности Витеньки, которая еще ой как аукнется российскому спорту, а из-за нее. Из-за ведьминских болотных глаз, сейчас пристально следящих за теми, кто внизу. Из-за обозначившихся складок возле рта. Из-за маленькой морщинки между идеальными бровями. Из-за того, что он не понимал – в очередной раз! – что мучает его драгоценную фарфоровую статуэтку. Больше не его, но все же…       - Лиль, что с тобой? – тихо спросил Фельцман.       Ресницы дрогнули, все еще длинные, все еще темные, но головы она не повернула. Только сжались тонкие губы, едва заметно дернулся уголок рта.       - Все нормально, - ответила резковато, коротко.       Яков вздохнул. И расплылся в ехидной улыбке, надеясь, что раздражение выведет Лилию из этого ее странного состояния, как бывало раньше. Не зря же они так долго прожили вместе, так глубоко вросли друг в друга.       - А врать ты так и не научилась.       - А ты все такой же чурбан! – отвечать быстро и зло она умела всегда. Видимо, эта ее черта сроднила Барановскую со вспыльчивым подростком, иначе как объяснить его великолепные результаты?..       Лилия вдруг заметила, что все еще держит бывшего мужа за запястье. Медленно она распрямила пальцы, медленно убрала свою руку. Недовольно поморщилась своей несдержанности.Удивительно, но все эти манипуляции Фельцман как будто и не заметил, даже губ не скривил. А ведь мог бы.       - Чурбан, - с нажимом повторила Лилия. – Ладно Витька, дитя великовозрастное. Ладно Юрка – перерастет еще свою придурь. Но девчонок ты распустил! О чем думает твоя Мила?!       - А о чем она думает? – удивился Яков. В самом деле, мальчишки всегда вызывали куда больше беспокойств, девочки же вели себя… как девочки.       - Очередной хоккеист? – Барановская прищурилась. – Накануне нового сезона? Куда ты смотришь, Фельцман?!       - И что ты предлагаешь? – ощетинился тренер. – Ей девятнадцать! Пойди и запрети молодой здоровой девахе встречаться с парнями!       - Ты тренер! Ты должен запретить!       - Ты себя вспомни в ее возрасте!       Лилия аж задохнулась. Удар был ниже пояса. В девятнадцать она уже была замужем за Фельцманом и сделала первый аборт, чтобы не разрушить карьеру танцовщицы. В девятнадцать она впервые вышла на сцену Большого в главной роли. В девятнадцать она похоронила маму…       Краски сбежали с лица балерины так быстро и резко, что Яков не на шутку перепугался. Он придвинулся к экс-супруге, с беспокойством заглядывая в глаза, безотчетно схватил ее за обмякшую ладонь, едва не лег на нее, так ему было важно, чтобы Лиля ожила.       - Извини, - севшим от волнения голосом сказал Яков.       Лилия сжала пальцы, царапая широкую мужскую руку острым маникюром, выпрямилась на своем неудобном сиденье, независимо вскинула голову.       - Крутись как хочешь, - немного сипло проговорила Барановская, - но Бабичева должна думать о фигурном катании, а не о хоккее. Понял, старый козел? Иначе я ни за что не ручаюсь.       - Ладно, придумаем что-нибудь. Ты только…       «Не нервничай», - хотел сказать он, но Лилия скосила рот на одну сторону, и он промолчал. Все это давно отболело, отгорело и осталось в прошлом. В их общем прошлом, которое и не думало покрываться пеплом.       Лилия встала, облокотилась о перила и смотрела на фигуристов. Яков привалился к ограждению рядом с ней, глаза его пристально следили за всеми сразу. Лилия повозилась в своей сумочке и снова выудила сигареты. Да что ж ты будешь делать?!       Вместо возмущенных воплей Фельцман взял протянутую отраву, прикурил и вернулся к наблюдению. Лишь затушив сигарету, он спросил:       - Не жалеешь?       - О чем? – миролюбиво отозвалась Барановская.       - О том, что мы так никого и не родили, - он кивнул на лед.       - Сдурел? – Лилия повернулась к нему всем корпусом. – У нас с тобой полно детей! Больше, чем нужно! – она тоже кивнула на лед.       Смутилась под внимательным взглядом мужа, загородилась надменностью и строгим выражением лица. Расправила плечи.       - И я собираюсь провести воспитательную беседу среди новеньких, которых ты нагулял в Японии!       - Я нагулял?!       - Ну не я же! У кого учился этот ваш Паштет?       - Кацудон!       - Фуа-гра, черт побери. Что это за руки? Кто, говоришь, его натаскивал в балете? Какая-то японская балерина из никому неизвестного Хасецу?..       - Она довольно известная…       Под переругивание они покинули балкон и направились к выходу на лестницу. Барановская возмущалась оттопыренным мизинцем, называя эту деталь верхом неприличия, а Фельцман криво усмехался и терпеливо молчал. Пока не надоело.       - К старости ты стала ворчливой, - заметил он.       И получил ридикюльчиком по голове. Изумленно обернулся к замершей балерине – она прожигала его взором разъяренной ведьмы. Красавица!       - Как? – воскликнула Лилия, потрясая руками. – Как?! – поравнялась с тренером, взяла его под руку и пошла рядом. – Как я могла выйти за тебя замуж?       В конце пустого темного коридора сиротливо мигала лампочка, размышляя, а не перегореть ли ей?