Невозможно

      Кто-то сказал, что мертвецы не испытывают эмоций. Возможно, он и был прав. Возможно, рыцари смерти не были до конца мёртвыми. Возможно...       Кольтира Ткач Смерти эмоции испытывал.       К примеру, ненависть.       Он ненавидел руку, когда-то проткнувшую его мечом. Рыцаря смерти Кольтиру оставшийся после этого огромный шрам не беспокоил. Живого Кольтиру появление этого шрама убило.       Ненавидел Кольтира и того, кто разрушил его дом. Вот только время, проведённое под властью Короля-лича, ясно показало: это его воля была направлена против высших эльфов, его, но никак не одного конкретного рыцаря смерти.       Постепенно эта ненависть потускнела, сменившись другой, к тому, кто даже мёртвым умудрялся жить. Да что там, не у всякого живого получалось так гореть!       Тассариан пылал огнём в мёрзлых стенах Акеруса, и Кольтира не понимал, как этого не видят остальные. Только раз за разом вызывал на бой, надеясь хотя бы так загасить этот огонь, превратить своего убийцу в такую же стылую вымороженную фигуру, как и все вокруг. Раз за разом приближался и отступал, обжигаясь, но не в силах уйти.       Там-то, под лязг мечей, ненависть переродилась. На тренировочной арене, в снегах Нордскола, в стычках с живыми — и после, когда воля Короля-лича исчезла из их рассудков, сделав их свободными. Вместе с ней ушла старая ненависть, а народившаяся...       Кольтира не понимал и от этого ненавидел. Он не понимал, как можно быть... таким. Как можно не знать слова «невозможно». А Тассариан этого слова определённо не знал — потому что совершал невозможное раз за разом. И глядя на него, на эту спокойную уверенность, опаляющую, несмотря на ледяные глаза, нельзя было не идти за ним, не пытаться повторить, сделать невозможное и одержать победу.       Пусть приказы отдавал кто-то другой — Тассариан выполнял их. Выполнял всегда. И Кольтира завидовал этому, не понимая и болезненно страдая от уязвлённой гордости: сам он так не мог.       Возможно, именно поэтому он сделал ошибку. Не сказал, не попросил помощи — хотя знал, что получит её, искреннюю и безвозмездную. Потому что тот, кто назвал его братом, иначе не умел. Но «невозможно» встало между ними, и Кольтира выбрал свой путь, приведший к падению.       И только на самом дне Подгорода, окутанный клубами ядов Отрёкшихся, он наконец понял.       Когда ненависть выгорает дотла, злость не даёт больше сил, а надеяться изначально не на что, остается лишь одно: вера. И Тассариан верил в то, что делал. Верил так истово, что даже не замечал своего огня. Не замечал, как воспламеняет других.       Он просто шёл и верил.       И когда ненависть исчезла окончательно, на смену ей пришла вера.       Кольтира ждал и верил.       Потому что «невозможно» — не существует.       И когда в гнилой темноте зажглись знакомые мечи, осветив спокойное лицо и ледяные глаза, он просто спросил:       — Почему так долго?