Кисть в руке выводит силуэты...

      В тарелке передо мной было нечто, отдаленно похожее на клейковину… Как сказал Ван Ук, это — рис. Специально для больных по настоянию лекаря. Страшновато взять в рот хоть ложку этого варева. Каша, несомненно, это очень полезно, да. Да и против них я ничего не имею, люблю и рис, и гречку, и манку, и даже овсянку, если её хорошо и правильно сварить. Но то, что предлагалось мне есть сейчас, в самом лучшем случае можно было бы назвать переваренным геркулесом, но на рис это не тянуло даже отдаленно. Кажется, привыкать к этому миру будет ещё сложнее, чем я думала до этого. Хочу макарон со сметаной и кетчупом, как в самых страшных кошмарах итальянских кулинаров и лучших традиций родной кухни.       Пока я ковырялась, иначе не сказать, в рисовой похлёбке, Ван Ук с усталым видом сидел за столом напротив меня. Стоит отдать ему должное, я нахожусь здесь уже второй день, и он почти не отходил от меня. Точнее, ненадолго он всё-же отлучался, но не более чем на полчаса, а остальное время оставался рядом. Разговаривал со мной, указывая на вещи, говорил их названия повторяя по несколько раз, показывал действия: что значит ходить, стоять, сидеть, листопад и так далее. Ночью в Корё красивый листопад. Жаль, что посмотреть на него я могла только из окна. Но постепенно речь становится все понятнее для меня, хотя я ещё многого не понимаю.       Я очнулась ближе к вечеру, и мы с Ван Уком так и проговорили до глубокой ночи. Это помогало не думать лишний раз о том, где я нахожусь и куда не вернусь… А так же привыкаю к архаичной речи, да и сама учусь говорить так, как здесь принято. Когда я стала понимать Ван Ука чуть лучше, он стал спрашивать меня о самочувствии или каких-то предметах; я и сама спрашивала его, пусть и неуклюже. Он поправлял меня, говорил, как правильно. С таким терпением из него действительно вышел бы неплохой учитель. Или он так относится только к сестре?       А ещё вчера ему пришлось кормить меня насильно, позорно и с ложечки. На вкус эта похлёбка не сильно отличается от той же самой клейковины, на которую похожа. И я не хочу травить свой новый организм этим, как бы там тот лекарь ни говорил, что она для ослабленных и хворых организмов, как мой. Не верю! Лучше не есть тогда вовсе. Ён Хва здорова как Халк, даже если почти не спала! И вполне может крушить неугодную тарелку, да вот только мозги у неё не халковские для этого. А жаль.       Но брат, постепенно которого я действительно смогу так называть с чистой совестью, явно иного мнения. Если бы он не был таким невыспавшимся, я чувствую это — живот сводит от одного его взгляда и воспоминания; он бы вновь насилу пропихнул в меня эту, с позволения сказать, кашу. Однако, если я так и буду смотреть на неё и не есть, он так и сделает, несмотря на свою усталость. Спасите!       И Ван Ук встал из-за стола. Может, я поторопилась называть его братом? Он, конечно, интересный собеседник, очень терпелив, ответственен и так далее… В нём действительно много хороших черт, хотя в дораме он мне никогда не нравился. Но я всегда была за Джун Ки и Джу Хёка, а его персонаж и тому, и другому средь дороги встал, так что моё мнение не объективно. Но если он опять будет кормить меня.       Каша преткновения       Пока он не подошёл, я вновь, уже более решительно, схватила ложку. Каша — враг мой. Какая же … ситуация, кхм, нестандартная происходит. Кажется, в его глазах я откатилась в развитии лет на… дцать, до состояния полной детской невменяемости. Но он хоть и пересел по мою левую руку, а пока не пытается меня кормить… Самого бы его покормить этим. Или иммунитет, привыкший?       Как неприятно то, стыдно… Я ведь старше него! Морально. Хотя в прошлом зачастую взрослели раньше. Умирали, к сожалению, тоже.       Пока я предвкушала войну за ложку и тарелку — всё-же или он попробует это и проникнется всей бедой, или… всё равно не буду есть! — служанки отворили дверь и в комнату вошла женщина с тонной париков на голове. Кто бы знал, как мне жалко здешних людей с их модой на прически! А ещё более мне жалко себя, ведь придется рано или поздно носить подобное. Где же можно найти доброго человека, который перекроит традиции общества, лёгким движением руки обрежет мои волосы и скажет, мол: «Вот, теперь все хорошо — волос нет, и ты можешь жить спокойно. И так, а теперь мечтай о великом!» Идеально! Великое то найдется!       Вставал Ван Ук действительно как-то по-особенному… Благородно, не торопясь, с внутренней выдержкой. Но низко склонил голову. Вот что муштра животворящая творит? Сложно нам будет с нашей «летящей походкой из мая» среди этих аристократов, ой, как сложно. Радует, что ближайшие недели с меня взятки гладки — больна девка, что с неё взять! Но всю жизнь так не прокатит, только если я не хочу стать второй сумасшедшей наложницей Кан.       По её виду и по реакции Ука, скорее всего, она — Императрица ХванБо. Та, кого здесь я должна называть матерью. Нет, не так — матушкой. Язык бы не завернулся.       Императрица Хванбо тяжело кивнула на приветствие. Сто мегабайт даю, с таким весом… везде, по-иному и не получится при всем желании! С покорно опущенной головой Ук отошёл в сторону и на место, которое ещё недавно занимал он, опустилась ма~тушка. Чувствую себя в оппозиции, а всё только, казалось бы, стало налаживаться.       Но взгляд женщины был таким же обеспокоенным, как и ранее у Ука. Она дотронулась рукой до моей щеки в ласкающем и успокаивающем жесте. Только меня это не успокаивает. И голос её произносит не моё имя, точно такое же, как ранее произносил её сын. Просяще и жалостливо. Может, я преувеличиваю, но кажется, рассказали ей разных страхов да побольше, раз представитель чопорной и закрытой корейской аристократии так реагирует, когда все уже хорошо. Внешне, по крайней мере.       Убираю её руку со своего лица. Кожа очень нежная и сухая. Белоручка. Наши руки теперь одинаковые. — Здравствуйте. Простите, Вы?       Ой, нахмурилась. Императрица нахмурилась. Ещё больше, чем прежде. Да так, не Ук канатоходец, а я. Что он вообще понимает в канатах и сложных ситуациях? Пожалуй, он разбирается в том, как их создавать или надумывать — всё стоит за спиной матери с хмурым видом, весь в себе. А до этого вроде нормальным человеком был.       Надо срочно исправлять ситуацию. Значит так, с Ён Хвой случилось что-то из рамок вон выходящее, но что — пока не известно. Мне. Судя по реакциям вокруг, в этом может быть замешан Ван Ук — свидетель или деятель. Для всех я потеряла память после этого случая. Этого и надо придерживаться, но нельзя допустить, чтобы нам прописали не ужасную кашу, а мягкие стены. Но тоже беленькие. В этом и сложность, особенно потому, что я знаю больше, чем должен знать человек, разучившийся даже толком говорить. А также всё, что я знаю, может оказаться полной небылицей, тогда как я могу слишком сильно на это надеяться. Одно моё появление здесь уже может повлечь за собой неизвестные последствия. — Матушка. Я твоя матушка, Ён Хва.       Выдержке этой женщины можно только позавидовать. Нет ничего страшнее для человека, чем хоронить своё дитя. Что есть человек, если не его воспоминания, да? Ребенок не узнает собственную мать — печально и больно. Но я не могу стать её дочерью, а она — моей матерью. Просто не могу. И мне жаль её. — Матушка? Рада Вас видеть, — я улыбнулась.       Императрица тоже.       Это неправильно. Но в её взгляде облегчение, радость и тепло. А у меня в душе песчаная буря. Я хочу увидеть зелёные глаза моей мамы. Моей! У неё немного нависшие веки и «утиные лапки», россыпь веснушек. Я ведь не забуду это? Никогда? Я ни разу не назвала её ласково, хотя ей всегда этого хотелось, а сейчас вынуждена так звать чужую мне женщину. — Я очень … за тебя. Ук … должен был … лучше, чем … но и ты делала … вещи. Но сейчас все будет хорошо и тебе станет лучше.       Часть слов я все еще не понимала. Каким бы Ук ни был хорошим учителем, но приспособиться к языку за ночь нереально. У меня и так неплохие результаты. Однако, кажется, я была права. Уточним, раз уж об этом заговорили. И было бы не только интересно, но и очень полезно узнать, в какой момент времени я попала. Я смогу увидеть Джун Ки? Как скоро? — Я не понимаю. Что произошло? Не помню. Ничего.       Ук поднял голову и успокаивающе мне улыбнулся. — Ничего, что сейчас важно для тебя, — врёт и не краснеет. Или точнее говоря, следует предписаниям лекаря: не травмировать и так травмированную. Но спасибо ему, говорит так, чтобы я наверняка поняла — по минимуму и в пределах моего словарного запаса.       Императрица немного покосилась на него взглядом. Может, она ещё не знала о моих затруднениях в речи? Или не ожидала от учёного и здорового сына услышать топорную и не витиеватую речь. Да уж, легенд про целые словесные небоскребы Востока с не одним дном, поддоном и ещё уймой чуланчиков в уйме подвальчиков мы наслушались вдоволь. Лишь бы остатки мозгов они не вынесли. И как только это в их чердачках то строится и вмешается? Боюсь, у моего чердачка от такого шифер зашуршит. Или уже. — Я хочу узнать, но не могу … стоять на этом.       Императрица точно не знала о моей речи — её взгляд слишком шокированный. А Ук немного повеселел — морщинка меж бровей разгладилась. — Нет, не так. Настаивать — так правильно. Повтори. — идеальный учительский тон. И мастерский перевод темы.       Я повторила. Потом ещё раз и ещё. Так и привычка может образоваться — ждать утверждающего кивка от Ука. — Я не могу настаивать на этом. Так? — Да, Ён Хва. Твоя речь быстро …. — в чем-то мне очень нравится такое отношение Ука. Понимающее, обучающее, но не жалеющее. По крайней мере, более он этого старается не показывать. Но словарный запас надо увеличивать. — Ты сказал, что моя речь? Стала лучше, чем вчера, да? Мне еще сложно понимать… Но я буду стараться!       Новоявленная матушка снова произнесла мое новое имя. Так же печально, как и до этого. Ну рили, я же не в Ёрика превратилась и прогресс им показываю! Хватит печалиться и жалеть меня, даже если Вы жалеете не меня! Бедный, бедный Ёрик… Теперь у меня тоже имя на «Ё». Я тебя нарисую, и мы будем печальной командой «Ё в квадрате». — Ён Хва, я останусь с тобой до вечера, — Императрица Хванбо снова взяла меня за руки и посмотрела мне в глаза. — Твоему брату нужно сделать много дел, поэтому сегодня он не сможет быть с тобой. Понимаешь? — теперь она тоже говорит проще, чем до этого.       Кажется, самый жалеющий что-либо человек здесь все же я… И жалеющий себя… Глаза Императрицы выглядят спокойно и уверенно, хотя её улыбка слабая и грустная. Однако её спокойствие чудным образом передается и мне. Я точно знаю, что в такой ситуации она просто не может быть такой, но всё же… Они оба поддерживают Ён Хву и им хочется верить. Сейчас. Или это мне хочется кому-то довериться? Даже если я не Ён Хва?       Я кивнула. Императрица и Ук улыбнулись. Тугой узел, где-то под сердцем, о котором я и не подозревала, немного ослаб. — Хорошо. Тогда мы будем много говорить и немного почитаем, это очень полезно для тебя. Ук, можешь нас оставить.       Хоть и в таком несуразном костюме, но она очень грациозная и величественная… Такие наклоны головы и взгляды, интонации голоса. Женщина, женщина, в чем Ваш секрет? Я его узнаю? — Благодарю, матушка. Только Ён Хва ещё не поела. Прежде всего ей надо поесть по предписанию лекаря.       Недо-каша вновь удосужилась моего пренебрежительного взгляда. Он бы точно любым способом заставил меня её есть… Ни. За. Что. — Не беспокойся, она поест. Иди скорее, Мён Хи ждет тебя.       Вновь устало и настойчиво посмотрев на меня, Ук быстро вышел из комнаты. Матушка, кажется, немного хитро улыбнулась и дважды хлопнула в ладоши, позвав служанку.У пришедшей по зову девочки, которой на вид было не более четырнадцати лет, она попросила принести, судя по названиям и моим чаяниям, нечто съедобное. Эх, придётся пополнять свой словарный запас ещё названиями современной для Корё пищи. Но главное не это! Рисовая похлёбка, с помощью которой можно спокойно заниматься папье-маше — только бумагу найти и немного воды, отныне исключается из рациона! Победа до следующего пришествия Ука, да!       Язык изучается, тело изнутри не склеивается, Мён Хи встречается, Хе Су пока хорошо поживается, значит встреча с Ван Со приближается, а жизнь - налаживается! А мне улыбается. Или ухмыляется…