Зверь

— Доктор Картер? — раздалось за спиной. Чёрт возьми. Снова. За последние дни эти новенькие успели изрядно надоесть — то с тупыми вопросами пристанут, то напутают кабинеты, а один раз неуклюжий парень вообще устроил погром, неудачно достав с верхних полок склянки. Впрочем, когда это здание перестало числиться в документах как штаб Легиона Разведки, многое изменилось. Начать с этих надоедливых прибывших врачей… Но с другой стороны, жаль их. Многие не успели закончить учиться, как сразу же были отправлены сюда. Дети. Им бы книжками захлёбываться, помогать родителям, влюбляться, общаться друг с другом… А не сидеть в этом постылом здании да мучиться в обществе серых и сосредоточенных взрослых. Мелисса развернулась. Её вопросительный взгляд на новоиспеченную коллегу мог обратить последнюю в статую. — Я думала, ваша смена начинается завтра… Все они думали. И все забывали включать голову. — Сейчас полночь. «Завтра» уже наступило, — ответила она, сдержав раздражение, и продолжила путь в лабораторию, поставив в минутном разговоре точку. Два месяца назад все считали, что штаб будет отдан во власть небытию, что всех немногочисленных врачей распределят по округу, по двенадцати созданным центрам, которые раньше были госпиталями… Но потом узнали, что штаб станет одним из этих двенадцати. Коридоры вопреки всем ожиданиям не стали чужими. Чёрная униформа срослась с кожей. Зацикленные на одной вещи мысли перестали быть чем-то из ряда вон выходящим. Всё дальше отходила тоска по солдатам, с которыми бок о бок она провела осень, и даже Леви вдруг перестал посещать её мысли. А она всё боялась, что не сможет привыкнуть. Не сможет… Смешно. Потому что смогла, даже без усилий. Особенно родной стала пылающая алым табличка на двери в лабораторию. В помещении было светло — позаботились, чтобы работа шла полным ходом и не зависела от времени суток. Вкусный запах стерильных ёмкостей исходил от уставленных приборами столов. Это самое лучшее время. Ещё не пришли работники ночной смены, но уже глубокая ночь, и значит, вся лаборатория полностью принадлежала Лиссе. Принадлежала бы, если бы не двое других людей. — …А если мы раздобудем самое новое оборудование? — вопрошала Тереза, сидя за столом в самом углу. — Доктор Хилл, это зависит не от оборудования, почему вы не хотите понять? Лисса без труда уловила суть разговора. Дело было в лекарстве. Хоть найти нужное растение по счастливой случайности удалось быстро, с левкодиумом мгновенно возникли первые сложности — нельзя просто брать и вводить в кровь порошок, растворённый в воде. Нельзя сыпать его на поражённые участки кожи. Нельзя им питаться, потому что несмотря на необыкновенные свойства, он всё ещё оставался умеренно ядовитым, и предсказать последствия для организма невозможно. С ним ничего нельзя делать, пока не получится вывести активное вещество — исключительно тот компонент, который подавляет деятельность бактерий, без ядовитых примесей. И сделать это не легче, чем разделить бочку смешанных сахара и соли. — Мы заплатим больше денег! — Доктор Хилл, вслушайтесь! — незнакомец вдарил по столу, но Тереза и не шелохнулась. — Вам нужно ждать результаты из центра номер семь. Там работают лучшие специалисты. Если не смогут они — не сможет никто. Тогда нам придётся искать новый путь. — У меня нет времени ждать. Мою команду в буквальном смысле испепеляет неведомая херь. Почему я должна сидеть и ждать? — Как минимум потому, что выбора у вас нет, — мужчина развёл руками, мол, такие вот дела, ничего поделать не могу, и вообще моя хата с краю. — На самом деле есть, — заявила о своём присутствии Мелисса. — Я не специалист, но сделать хоть что-то в состоянии. И прямо сейчас этим займусь, — высказалась она и направилась проверять оставленные вчера образцы. — Можете делать, что вздумается, но я бы на вашем месте всерьёз задумался о том, на что тратить время. Ничего личного, ваши навыки здесь будут чуть менее полезны, чем навыки сапожника в ювелирной лавке. Доктор Хилл, я советую вам сосредоточить больше сил на спасении жизней населения и облегчении смертей. Там вы будете по праву на своём месте. А выведение активного вещества оставьте нам. Мы распространим информацию об успехе, как только достигнем его. И, естественно, распространим информацию об открытом методе. Даю слово, ваш центр номер пять узнает об этом одним из первых. Лисса не хотела признавать, но этот человек внушал доверие. Может, говорил он и не самые приятные для главврача вещи, однако звучал убедительно. Тереза понимала это. И хотела бы не согласиться, сказать, что они будут пытаться снова и снова, пока не посинеют, да только толку? — Раз вам больше нечего сказать, я вернусь в центр номер семь. Благодарю за приглашение. Тереза медленно кивнула ему и стала слушать, как удалялись шаги. Щёлкнула дверь, обозначив уход гостя, и вся лаборатория вновь была передана во власть главврачу и её подчинённой, настраивавшей микроскоп, который оставила Ханджи. Майор Ханджи… Командор Эрвин… Капрал Леви. Ну вот. Весь рабочий настрой к чертям собачьим. Мелисса зажмурилась, чувствуя, как разверзается под ногами пучина воспоминаний, и вот, носки её сапог уже глядели в бездну, откуда не сыскать выхода. Впившись пальцами в бедный хлипкий стол, она убеждала себя, что не хотела больше думать о разведке, о солдатах и о нём, но понимала — эта ложь грязнее местных борделей. Она хотела. Правда хотела, несмотря на то, как эти мысли раскраивали и вскрывали старые шрамы. Но вместе с тем она желала избавиться от этого бремени. С ним нельзя. Без него тоже. Её убивало то, что она любила. — Его правда… — рассуждала Тереза. — Мы растрачиваем силы понапрасну. И ты растрачиваешь силы понапрасну. Что ты здесь вообще делаешь? Выведение вещества — это не по твоей части, Лисс. Лисс? Услышав своё имя, она словно вынырнула из-под воды. Вспомнила, где стояла и с кем. Сегодня последние числа января, вокруг — лаборатория, а прямо у противоположной стены сидела её начальница. Нет никакого штаба, никакого Легиона, нет никакого Леви — и он, и все остальные с недавних пор мертвы для неё, а о мёртвых она вспоминала, только когда выбивалась свободная минутка. И таких было с каждым днём всё меньше и меньше. — Ты там в порядке? — Абсолютно, — быстро отмахнулась Лисса, надеясь не углубляться в то, о чём не хотела говорить. Потому что знала, что если начнёт — шагнёт в ту самую бездну. Но Тереза не зря была великолепным организатором команды. Это было бы невозможно без умения чувствовать внутреннее состояние каждого подчиненного. Поэтому она прищурила глаза и с долей любопытства приказала: — Ну-ка сядь сюда. — Я в порядке. — Твою мать, Картер! Ты меня слушаешь? — Не надо сидеть и читать мне морали! Не нужна мне чашка твоего чая! И задушевные разговоры в ночи мне нахрен не сдались! — Лисса пошатнула стол. Опасно затряслись на нём приборы и склянки. — Если ты продолжишь настаивать, я просто выбьюсь окончательно! Прощай, рабочее состояние… Этого ты добиваешься? Чтобы я разнесла это место к чертям собачьим? Думаешь, я не смогу? Они все считают, что я и мухи не обижу, и ты тоже, да? — Совершенно не замечая своей нервозности, Картер вдарила кулаком по столу. Колба на другой стороне стола пошатнулась, опрокинулась с края и, просвистев в воздухе, издала предсмертный звон. Тереза смотрела на труп несчастной колбы и покачивала головой, очевидно, добавляя в мысленный список дел ещё один пункт — поставить на оставшиеся рабочие столы бортики. Лисса же кусала губы, медленно анализируя ситуацию. — Только не говори, что там было что-то важное, — буркнула Лисса. — Я лучше начну с другого: во-первых, ты меня только что чуть не убила своим речевым аппаратом. Во-вторых, мне теперь придётся выделить из бюджета деньги на бортики. В-третьих, уверена, что не хочешь поговорить? Лисса плохо знала правила этой игры, хотя была в ней не первый день, и поэтому не совладала с собой. Поддавшись горькой злости, она посмотрела на место рядом с главврачом — оно было безобразно пустым. Доктор Картер решилась исправить это. Рыжие блики свечей играли в кудрях Терезы, на её скулах, высоком лбу и кончике носа. Невозможно было поверить, невозможно было смириться с тем, что война оставила на этих глазах клеймо бесконечной усталости. Как дико и грустно — когда-то давно они наверняка были живыми и не знали, что такое печать уродской несправедливости. А сейчас они смотрели призывно, скрывая выплёскивающуюся боль, и просили поведать о паре своих тайн. — Я не хочу умирать здесь. Вот и всё. Так просто. Самый заветный секрет оказался лишь древнейшим инстинктом и свойством всех живых существ. Но здесь было второе дно, о котором она не расскажет даже собственному дневнику — жить хотелось только для того, чтобы ещё раз увидеться с Леви. — Понимаю тебя… Помни, что мы уже продвинулись в поисках. Продержись ещё немного. Я обещаю, за углом, совсем скоро, будет рай, которого ты ждёшь. Лисса нахмурилась. Двояко звучало. Лучше пусть будет ад, но на земле, чем рай на противоположной от нее стороне. Что ж… на ад это действительно походило. Мелисса убедилась, когда следующим утром вышла на дежурство, и её взгляд упал вниз. Чёрная кошка, чьи бесшёрстные лапы выглядели обугленными, лежала на земле, намертво вмёрзшая в лёд. Кошкой это назвать можно было только с большой натяжкой — скорее скелет, обтянутый кожей. Застыли в страхе зелёные тусклые глаза, в беспомощном крике навсегда обнажились клыки. Недуг не щадил никого — ни людей, ни животных. Наверное, однажды он заставит и Мелиссу с замиранием сердца взглянуть на свои пепельные запястья. А пока здорова, она будет работать. Продолжать дежурить и следить за порядком на улицах, помогать уносить больных, ускорять шаг, проходя мимо наводнённых людьми публичных домов, и со своими практически нулевыми знаниями пытаться вывести активное вещество. Тереза верно говорила — не её это специальность, но ждать своей участи… Лисса больше ни за что бы в жизни не выбрала такой дороги. Хватило одного раза. Хватило того липкого стыда, что она тогда хлебнула. Небесный подол бледнел, как прибывавшие в госпитали пациенты. В новом утре не нашлось ничего, что отличало бы его от всех предыдущих… Только сигареты завсегдатаев улиц стали крепче, и этот дурацкий дым ещё сильнее раздражал глаза и ноздри. Говорили ведь, пора защитные очки надевать — один врач в десятом центре умер от того, что лишившийся рассудка больной полез ему пальцами в глаза. Но людям всегда кажется, что чего-то настолько плохого с ними не случится. Мелиссе тоже так казалось. Пока не встретилась с той девочкой, лицо которой накануне видела на одном из плакатов с едкой надписью «Разыскивается». И если бы уже тогда знала, куда заведёт эта ситуация, ни за что бы не ввязалась. Увидев, как те курящие мужчины всполошились и начали подзывать Лиссу к себе жестами да криками, она не заволновалась — обычное дело, кому-то на улицах вечно нужна помощь, иначе бы дежурных не назначали; это в порядке вещей. Но из шумной обстановки выбивалась ещё более шумная женщина. Её чёрные волосы были в тон потемневшим стопам девочки, которая, сидя на снегу, тряслась и тихо плакала. — Бога ради, да в порядке всё. — Женщина покосилась на своё чадо. Ещё большей ненависти в глазах незнакомки просто не могло отразиться. — Дайте нам уйти, я отведу её к доктору позже. — Не, дамочка, не всё в порядке. Вы посмотрите на неё, да она же дойти до дома не сможет! — возразил мужчина, отталкивая настойчивую и, видимо, не слишком благоразумную маму, пока та выкручивалась и всё яростнее норовила удалиться отсюда вместе со своим ребёнком. — Тц, неслыханная наглость… Пустите, чтоб вас! Какое вы вообще право имеете? Да вас вообще не должны касаться её и мои проблемы! — Раз уж мы все здесь, — Картер наконец дошла до группы людей. — То это нас касается ещё как. Не беспокойтесь, я только оценю характер травмы и дам соответствующие указания. Ещё не приступив к делу, она сразу, почти кожей ощутила фальшивость и неестественность, витавшую в воздухе, словно она стояла на сцене дешевого спектакля. Лисса опустилась на колени перед хнычущей девочкой. Та была одета явно не по погоде — местами дырявая майка и штаны не имели никаких шансов против январских морозов. Зато мать была одета с иголочки. Лисса хмурила брови под тканью униформы и продолжала рассматривать. Стопы девочки отдавали синюшным цветом, и чем дольше доктор осматривала конечности, тем увереннее была в своих предположениях — это не пепельный недуг. И всё равно удивительно, что с такими ногами ей удалось пройти хоть какое-то расстояние… Ребёнок не должен был испытать такое. — Вам бы лучше отойти подальше. Это пепельный недуг, — без тени сомнения соврала она и тут же услышала, как захрустел снег под мужскими сапогами — сделали два шага назад. Женщина же стояла на месте и обещала отвести девочку в больницу, но Лиссу такой вариант не устраивал. — В этом нет необходимости. Я сама доставлю её туда — это моя работа. А вы займитесь своей. Без словесной перепалки не обошлось, но ей было все равно. Цель достигнута, с остальными мелкими проблемами можно разобраться. Прижимая к себе продрогшее тело, доктор прокручивала в голове ту картину событий, которая сложилась у неё: девочка бежала от своей мамы и бежала так долго, что заработала обморожение стоп. Видимо, у неё были веские причины. О них Мелисса спросила, когда обе уже сидели в кабинете штаба. — Она мне не мама, — строго начала девочка, утирая красный нос. — Она — рабовладелица. — Доктор на секунду прекратила перевязывать ноги и подняла голову. На ложь похоже не было. — Она вернётся за мной… Пожалуйста, не отдавайте меня! Краснощёкий ребёнок, поняв, что мир, в котором он жил, брал в качестве платы слёзы, предпочёл лишиться возможности ходить, чем терпеть унижения. Позже Лисса заклеймит себя идиоткой и решит, что отношения между людьми делают их уязвимыми. Поймёт, что, спасая ребёнка, она потопит себя, и на дно потянет целый центр. В очередной раз обожжется, ей опять станет стыдно за то, что на пороге новой жизни она наступила на старые грабли… Но до этого было далеко. Сейчас она только закончила перевязку и сказала: «Здесь ты в безопасности». Хотя понимала, что они обе находились в самом жерле вулкана. Потому что через кровать от девочки лежали больные пепельным недугом. Пациенты наводняли все центры до упора. Одни, если были в состоянии, приходили сами. Других выносили ногами к двери. Столько циркулирующих людей и их остатков Мелиссе в жизни не приходилось наблюдать. И конечно, во всём этом беспорядке здоровому человеку ни за что не выжить. Но та девочка, Тэрри, выживала. Несмотря на наставления, Тэрри совершенно бесстрашно общалась с пациентами. Увидев, как она протянула руку своей болеющей ровеснице, чтобы взять стакан воды, Мелисса было ринулась остановить это, но не успела, стало слишком поздно. Доктор мысленно похоронила девочку для себя. И зря. Никаких последствий не было. Ни на третий, ни на пятый дни. Даже через неделю руки прекрасно функционировали, и общее самочувствие ничем особо плохим не отличалось, если учесть, что совсем недавно она пострадала от обморожения. Для всех остальных врачей это оставалось секретом. До поры до времени. Рабовладелица действительно приходила забрать свой источник доходов. Неоднократно. И каждый раз нарывалась на скандал, разрешать который приходилось Терезе лично. Однажды незнакомка впустила в ход кулаки — главврачу пришлось защищаться. Маленькая драка закончилась поражением пришедшей женщины, и она, крича о клятве и о том, как же так врач осмелился поднять руку на человека, ушла. На следующее утро кто-то принёс Терезе газету с кричащим заголовком. Мелисса была в кабинете, когда главврач отшвырнула эту никчёмную бумажку в сторону. — Я ещё давно поняла, для чего эта клятва была создана. Да плевать все хотели на чистоту и мораль, на высокую нравственность… Нас просто хотят контролировать с её помощью. Манипуляторы недоделанные… В этот же момент Тереза узнала, почему девочку необходимо оставить. Она жутко разозлилась на Лиссу, но не могла отрицать того факта, что девочка могла сыграть важную роль в создании лечения. Пора было заканчивать с простой ампутацией нездоровых конечностей, которая помогала в одном случае из ста, да и при этом оставляла человека калекой; к тому же, горожане выступали против этого метода, так что оперировать приходилось редко. Население стремительно сокращалось, и если не приложить ещё больше усилий, можно и вовсе не успеть. Но как только команда начала думать о том, какие анализы нужно собрать у Тэрри, девочку украли. Какие-то люди увели, когда она, еле передвигавшаяся без чужой помощи, вышла подышать воздухом. От неё осталась лишь пара детских костылей. Пробовали искать. Весь пятый центр знал, что во время дежурства нужно было держать ухо востро и обращать внимание на всех светловолосых девочек. Все знали, и ни один не нашёл. Даже те, кого перевели недавно, посвящали добрую половину своего свободного времени на поиски, но и они оказались безрезультатными. Этих новобранцев заприметили в коллективе сразу — все молодые и перспективные. Самовольно приехать из-за Сины в район Розы — этот выбор дорого им обойдётся. Одни восхищались ими и их благородным решением, другие видели в этом позёрство, желание выделиться и неумение ценить свою жизнь. Лиссе удобнее верить в первое. Они были довольно беззаботными. Видимо, решили жить здесь так, как жили за Синой. Пять человек, все нередко пили чай, обсуждая бытовые проблемы, хохоча над чем-то, обращаясь друг к другу странными прозвищами. Старожилы центра с озадаченными лицами наблюдали, как проносилось по всему залу звонкое «Сосноед, у нас новокаин закончился!!!» И с какой стороны ни посмотри, ребята выглядели ещё зелёными, не вкусившими плодов жизни за стеной Роза. Но рабочая сила лишней не бывает. Да и они не были надоедливыми, в отличие от некоторых. — Доктор Картер! — раздалось за спиной. На этот раз голос мужской. Лисса узнала в нём одного из пятерых новеньких — самого старшего. Снова. Сейчас он спросит про то, что она делает здесь в такой час, скажет, что её смена завтра, в привычной манере удивится. Доктор развернулась, стараясь не показать свои закатанные глаза, и приготовилась потерять пару драгоценных минут. — Чего тебе, Кайл? — Лисса натянула форму на лицо. Он подозрительно долго разглядывал её, словно впервые видел врача, готовящегося к работе. Что-то таинственное промелькнуло в его взгляде, что-то, что заставило Мелиссу склонить голову набок и впериться таким же долгим, словно спрашивающим, взором в ответ. Только тогда Кайл расслабился, провёл рукой по русым волосам и, облегченно улыбнувшись, ответил: — Продуктивного дня. Мелиссе оставалось рвано кивнуть. Ночь прошла незаметно — доктор слишком сильно была погружена в свои мысли. В детстве она мечтала о таком будущем. Хотела знать, что её работа не будет бесполезна. Что она не проживёт жизнь впустую. Что от её действий будет зависеть история. Что её реальность будет напоминать книгу, где герои постоянно рискуют своими шкурами, жертвуют собой во имя высшей цели и достигают её, исполняя свои мечты и находя любовь. Всё это частично стало явью, но не той, на которую она рассчитывала. Никто в детстве не говорил, что когда ты задаёшь направление истории, ты берёшь на себя непомерную ответственность. Никто не говорил, что рисковать — это не только чувствовать себя настоящим, но и находиться в постоянном стрессе. Никто даже не упомянул, что в жизни не всегда удаётся осуществить мечту и добраться до цели, а уж о треклятой любви и речи не было. Люди никогда не понимали, чего хотят. Но она своим выбором была довольна. Не важно, насколько остервенелой и сломанной она выглядела снаружи. Внутри медленно, среди диких морозов назло всем ветрам распускались цветы от осознания своей важности. Может, поэтому она не сошла с ума. Но тогда на сколько ещё хватит этой капли здравомыслия? Недели попеременных дежурств и работ в лаборатории грозились отразиться в большей форме, чем просто лопнувшими капиллярами глаз и сиплым голосом. В этой импровизированной Преисподней единственной отрезвляющей новостью могло стать только известие о прогрессе в создании лекарства. И центр номер семь наконец объявил об успехе. Светящаяся Тереза вторглась в сонное царство изнывающих больных. Заразительно улыбаясь, она запрыгала по ступеням на второй этаж. Лаборатория гудела от разговоров, и главврачу было невообразимо приятно прервать их, раскрыв дверь и практически раздолбав ею ближайшую стену. — Отложите всё, чем вы занимались, и делайте, что я скажу, — приказала она. Присутствующие вытянулись по струнке, а те, кто сидел и обсуждал насущные проблемы, вскочили со своих мест. В процессе этого Мелисса уронила табуретку. День прошёл под громогласные указания Терезы и дробь стучащего сердца. Верно говорят — горе сближает. Вся команда работала, точно цельная система, слаженный механизм, чётко знающий свою задачу. Каждому хватало одного взгляда и половины слова, чтобы понять просьбу другого. Всё заиграло новыми красками, их хотелось впитывать глазами, жадно смотреть на инструменты и приборы, на те самые, которые «чёрт, почему оно не работает» и «господи, как я заколебался видеть это убожество»; глотать воздух, тот самый, который «твою мать, мне нужен нормальный кислород», и чувствовать ткань формы, ту самую, которая «умоляю, сожгите её прямо на мне». Никто в действительности не говорил ничего подобного, по крайней мере не вслух. Не в традиции это, показывать борьбу внутри себя. Поэтому все думают, что врачи чёрствые и злые, но на самом деле, они просто живут на поле боя. И поле боя внутри них самих. Сегодня они победили. Небольшой ящик наполнился пробирками с чистым лекарством. Команда упала на стулья и пол, стягивая перчатки и освобождая лицо от формы. Всё было хорошо, даже слишком, пока Кайл не решил проверить самые первые синтезированные образцы. — Плохие новости, — грустно улыбнулся парень, закончив с проведением нескольких качественных реакций. — Теперь это не то, что мы получили изначально. Позже Тереза, убедившись, что лекарство во всех пробирках уже и не лекарство вовсе, выскажет своё предположение по поводу того, как такое могло произойти, пока остальные досадливо швырнут пару своих перчаток на истоптанный пол. — Вещество преобразовалось в другую форму под действием… не знаю, может, воздуха? — Тереза развела руками. — Это не главное. Главное то, что седьмой центр держит нас за дебилов. Я наведаюсь к ним прямо сейчас, герои хреновы. Наверняка для себя они приберегли более удачный способ выведения, и сами там сидят себе и штампуют в одну харю препараты, чтобы потом получить привилегии за спасение людей. Ну ничего, ублюдки. Я им покажу. — Тереза открыла дверь и сделала шаг за порог, как вдруг её окликнул Кайл: — Доктор Хилл, подождите! Вы уверены, что стоит с такой злобой подходить к данному вопросу? Есть вероятность, что вы усугубите своё положение… — А ты вообще понимаешь, что они сделали? Они дали нам пустышку. Насрать им на то, что уже почти четверть населения почила в бозе, и насрать им на наши труды. Их заботит личная выгода. Я не позволю им так просто провернуть своё грязное дело. Вы — мои люди, а я только что подставила вас! Вы просто убили несколько часов, которые могли провести с пользой. И убили, потому что я вам так сказала. Потому что они нам так сказали. Естественно, я зла. А как ты ещё предлагаешь мне подойти к этому вопросу? Может, мне принести им гостинцы? Или в макушку каждого поцеловать? Да я скорее землю жрать начну, чем поступлю так. Так что не возникай, Кайл, и займись своим делом. Все займитесь своим делом. С уходом Терезы зал взорвался от переполнивших его голосов. Они были всюду, окружали с четырёх сторон, перекрикивали друг друга, теснились между людьми, желая быть услышанными, превращались во что-то непонятное, смазанное, превращались в хаос, и в самом сердце этого хаоса Лисса искала себе укрытие. Мысленно, потому что физически пошевельнуться она не могла. Ни двинуться, не вдохнуть. Только стеклянные глаза бездумно смотрели сквозь стол. Неизвестно, сколько она бы так простояла, будучи обездвиженной, если бы не рухнувшая ей на плечо рука, которая, сползая ниже, заключила тонкое запястье в кольцо пальцев. Лиссу провели сквозь толпу к спасительному выходу наружу, в прохладный коридор, а затем во внутренний двор, на свежий морозный воздух. — Лучше? — участливо поинтересовался Кайл. Лисса глубоко вдохнула, облизнула губы и коснулась лба под униформой. Тёплый и немного влажный. — Да. Спасибо. Это было опасно — чуть не сорвалась. А всё из-за того, что она слишком яростно ждала момента, когда лекарство будет найдено. Чрезмерно много надежд она возложила на эти часы, и едва успела перейти порог, вкусить плоды своих стараний, как порог исчез, а на его месте материализовались всё те же самые старые грабли. И ударили они в два раза сильнее, чем во все прошлые разы. — Выглядишь неважно, — заботливо отметил доктор, увидев, как Лисса потянулась к ручке. — Не хочешь постоять здесь ещё? — Нет. Следующая попытка не увенчалась успехом — Кайл облокотился ладонью о стену, перерезав путь, за что получил хмурый взгляд. — У тебя совесть на морде есть? Дай пройти. Я же сказала, что мне лучше. — Ты чего такая агрессивная? — изумился он, обнажив верхние зубы в улыбке. — А ты чего такой весёлый?! — Ну, мой наставник был сторонником позиции, которая гласит, что отрицательные эмоции не способствуют продуктивной деятельности. Знаешь, это неплохая стратегия. Если бы ты ей следовала, не оказалась бы сейчас на грани нервного расстройства. Хочешь, научу? Он явно знал, о чём говорил. К тому же, это объясняло, почему пятёрка новичков хорошо справлялась со своими обязанностями и умудрялась жить припеваючи. Но сам Кайл не внушал доверия. Возможно, потому что во всех незнакомцах Мелисса видела потенциальную преграду между ней и работой. — Нет. Она собиралась пролезть под его рукой, но он тут же спустил её ниже. — Ладно тебе, Лисса, я же… — Доктор Картер. — молниеносно поправила она. — Картер, я… — Доктор. Картер. Кайл вскинул брови. Не ожидал, что кто-то может быть ещё более надоедливым чем он. Тем не менее, опустив пушистые ресницы и мягко кивнув, он продолжил: — Доктор Картер, я же просто хочу помочь. Тебе должно быть знакомо это желание. — С чего такие выводы? — Ну, я слышал о тебе много историй. Интересно, какие именно? Ту, в которой повествуется об обнаружении левкодиума, или, быть может, те, что связаны с лечением солдат разведки? Но все эти истории канули в прошлое. В прошлое, которое уже никогда не повторится, в прошлое, которое запечатлено в её дряблом дневнике, прошлое, в котором Леви сидит с ней под тёплым душем и говорит: «Не стыдно упасть. Стыдно не встать». Ничего не сможет вернуть её в те события и ничего не сможет заставить её пережить те же чувства во второй раз. Ни один из её разговоров с Леви больше никогда не повторится ни за стеной Сина, ни здесь, на этом чёртовом крыльце. — Очень мило, что ты предпочитаешь спрашивать обо мне у третьих лиц, но это не значит, что я… — Доктор Картер… — перебил Кайл её, не на шутку взволновавшись. Лиссе, впрочем, было наплевать на причины его беспокойства. — Это не значит, что я с распростертыми объятиями понесусь… — Доктор Картер! — …Понесусь принимать твою помощь. Она мне не… — Мелисса! — Что?! — Ты плачешь? Можно было бесконечно много раз корить себя за слабости, но это не гарантировало избавления от них. Она же была уверенна в обратном. И от собственной глупости хотелось врезать себе посильнее, а потом врезать ещё раз за то, что не могла другими способами унять себя. Кожа в тех местах, по которым прокатились слёзы, замёрзла, и Лисса старательно вытерла щёки, надвинула униформу на лицо, прячась. Кайл запустил руку под поясницу и отодвинул Мелиссу от стены, прижимая к себе в мощнейших, травмоопасных, но вместе с тем отрезвляющих объятиях. Её ладони оказались зажаты между ней и ним, склеившиеся ресницы подрагивали, приходилось стоять на носочках, несмотря на то, что Кайл склонился над ней, теряющейся в себе и своих запутанных мыслях, окончательно поставившей крест на своём самоконтроле. Бессмысленном самоконтроле. — Я не спрашивал о тебе у третьих лиц. Они сами мне рассказывали. Я подумал, что кто-то настолько великодушный, должно быть, интересный и — что более вероятно — несчастный. Вот почему теперь я хотел бы спросить об этом у первого лица. Можно? Лисса не понимала. Он ей — никто, она ему — тем более, тогда зачем обременять себя очередными связями, даже если это не зайдёт далеко? Лисса до последней секунды не хотела понимать. По крайней мере не головой. Разве что только сердцем. — Можно. Они побеседовали, когда закончилась смена. Ради вежливости Кайл рассказал о себе и о том, что привело его в одно из самых небезопасных мест земли. Парадокс: он отправился в тот город, который убьёт его, и всё для того, чтобы жить вечно в учебниках по истории. Потому что ничто, никакая болезнь и ни один титан не пугали его больше, чем пугало забвение. Он не желал мириться с мыслью о том, что однажды он станет лишь гниющими остатками того, что когда-то называлось человеком. Такого же мнения были остальные четверо. Пока одни оказались взаперти за Розой, другие искали здесь… убежище от забытья. Кайл искренне верил в то, что страх — худший враг прогресса. Нет ничего опаснее, ничего губительнее, чем жизнь в роли пугливой мыши. Тот, кто сидит на заднице ровно, потому что предпочитает оставаться там, где ему ничего не угрожает, никогда не сможет сделать что-то поистине великое. Поэтому он здесь. В свою очередь Лисса тоже немного поговорила о себе, как Кайл и хотел. В деталях рассказала о том, как были обнаружены необычные свойства левкодиума, и немного о работе в разведке. Она бы продолжила и рассказала ещё больше, но доктор сослался на своё истощение, извинился, поблагодарил за разговор и покинул столовую, чтобы лечь спать. Но он не лёг спать. Вместо этого он пошёл куда-то в сторону Сины. Мелисса увидела из окна столовой, как он бодро перебирал ногами как раз в том направлении, хотя все новенькие всегда ночевали в специальном блоке центра, и Кайл в том числе. Впрочем, не её это дело. Её дело — дождаться Терезы и пойти отдохнуть. По возвращении главврач передала подчинённым то, о чём ей доложили в седьмом центре: «Всё верно. Полученный нами образец оказался нестабильным — мы не единственные, кто столкнулся с данной проблемой. Так что с завтрашнего дня я жду от вас предложения по поводу наших дальнейших действий касаемо препарата». К утру работа во всех центрах вновь закипела. Тереза как-то раз обмолвилась, что когда Леви впервые увидел больного пепельным недугом, спросил, не закидывали ли врачи пациента в костёр случайно? С того момента всё чаще Мелиссу посещали мысли, которыми она зачем-то даже поделилась с Кайлом. То были мысли о том, что искоренить болезнь возможно только огнём. Достаточно одной искры, одной сухой ветки… и всё живое — сломленное недугом или нет — всё обращается в кучу бесполезного пепла, обугленных костей, полуразрушенных домов… Ведь в любом случае примерно то же самое происходило сейчас. К тому же, переставали быть редкостью обезумевшие пациенты, которым закон «тонешь сам — не топи другого» не писан. И они, наплевав на всякий здравый смысл, избитый и валяющийся на краю покорёженного сознания, просили врачей наклониться к ним, чтобы те услышали просьбу, которая в любую секунду могла стать последней. Масса инцидентов вынуждала предпринять какие-то меры безопасности, но не привязывать же пациентов к больничным койкам, оставляя их неподвижными, предавая их на растерзание самому страшному чудовищу? Куда эффективнее было снабдить докторов… оружием. Мелисса твёрдо решила для себя — носить револьвер будет, но пускать его в ход, чтобы убить кого-то или ранить — однозначное нет. Таковым был её выбор до первого выстрела. Она и подумать толком не успела, всё произошло слишком быстро, чтобы взвесить все «за» и «против». Есть такая привычка у судьбы — на самые важные выборы оставлять песчаные крупицы времени. И этот случай не был исключением. Стоило Лиссе увидеть, как еле имевший силы поднять руку пациент вдруг потянулся к глазам врача, собиравшего информацию, и она одним движением вытянула из отсека на форме револьвер и спустила курок. Всё произошло быстрее, чем она могла предположить. Тело двигалось на рефлексах, словно поворачивалось вот так уже в сотый раз за всю недолгую жизнь. Лисса не успела ничего понять или даже прицелиться, хоть и была на расстоянии нескольких шагов от больного, а чуть не ставшая жертвой коллега, раскрыв глаза, отшатнулась и врезалась в стену за собой. На грубый выстрел и хриплый крик сбежалась половина центра, но Мелисса не замечала ничего и никого несколько долгих минут, пока чёрные тени мелькали перед глазами, обращались к ней, безуспешно пытаясь узнать что-то. Только оклики Кайла нашли своё место в её сознании. Голос звал, хватал своими лапами, настойчиво и хлёстко бил по щекам, всё ради того, чтобы достучаться до ошарашенного разума Лиссы, который неустанно твердил о том, что она она только что выстрелила в руку человека. Дряхлая ладонь, на мгновение поглотившая и тут же отпустившая из своего плена пулю, хоть и была уже бесполезным куском зловонных ошмётков, но всё ещё принадлежала человеку. Такому же живому, как и Мелисса. Это не укладывалось в голове. — Слышишь меня? Ты в порядке? Ей хотелось накричать на Кайла. Срывая голос, упрекнуть его в том, что прямо за спиной находится тот, кому действительно нужна помощь, а он так безответственно и упрямо обращал внимание на неё! Безответственно, упрямо и… мило? В какой-то степени, самой маленькой частью своей души она чувствовала благодарность за его учтивое отношение. И этой же частью ненавидела его за то, что заставлял её чувствовать это. Ведь она не понаслышке знала, что будучи привязанной к человеку, терять его становится в разы тяжелее. А Лисса ощущала неизбежность этого момента. И всё надеялась, что ошибалась. Позже, когда уляжется всеобщий ажиотаж, когда перестанут покрываться изморозью внутренности от осознания совершённого, когда Кайл практически силком зальёт в её горло ненавистный горячий чай, только тогда Лисса остановится и подумает. Мысли прекратят беспорядочно летать в голове стаей чёрных ворон. Все они найдут своё место, освободят от тягостных переживаний изживающий себя рассудок, и наконец придёт долгожданное облегчение, когда она поймёт, что пациенту терять было уже нечего, в то время как девушка могла потерять всё из-за одного касания. Пятому центру за этот инцидент могло серьезно достаться от правительства, если бы правительство не было тем, кто отдал распоряжение снабдить врачей оружием. Но пятому центру досталось за другой инцидент. За то, что исчезнувшую девочку нашли вне территории штаба. Мелисса была в числе тех, кому довелось пройти внутрь этого старого дома-калеки. Тереза назвала его так, потому что в нём даже не было двери — её роль играл кусок порванной, дырявой ткани, похоже на ту, которой моют полы. Дом-калека стоял один, вдалеке от своих городских собратьев. Настолько далеко, что можно было бы предположить, что болезнь сюда даже не добралась. Но, отодвинув ткань дверного проёма и войдя внутрь, Мелисса сразу узнала этот тошнотворный запах, оседавший на языке сладковатым пеплом. В тот момент она ещё не знала, что это была смерть не от недуга, что запах разложения свидетельствовал о долгом пребывании трупа здесь. Это стало известно, когда она увидела на полу в неестественно вывернутой позе Тэрри, больше не похожую на себя. Теперь она напоминала ту вмёрзшую в лёд кошку. Кайл зашёл следом и увидел, как пытающаяся совладать с самой собой Лисса упала на колени перед безжизненной оболочкой, лежавшей на грязном потертом матраце. Пока Тереза и её подчиненные разговаривали о каких-то вещах, вроде того, какие штрафы теперь ожидают пятый центр за это происшествие, рука Кайла потянулась к плечу Лиссы, и она, физически ощутив это приближение, смиренно выговорила: — Я ничего не чувствую. Эту фразу хотелось повторять, как мантру, как молитву всем самым благосклонным богам, как гипнотическое заклинание. Потому что это было правдой. Сейчас ничего и никто не мог быть более равнодушным, чем Мелисса. Она смотрела на потрепанное тело и удивлялась самой себе: всё, что оно в ней вызывало — холодный интерес на грани сумасшедшего азарта узнать причину произошедшего. Это объект исследования. Это головоломка. Просто ребус. Загадка, которую необходимо решить. Лисса с удовольствием примет вызов, брошенный жизнью. Включит проницательного врача, глубоко вдохнёт и найдёт ключ к решению. Впалые щёки, желтоватые глаза, тонкие конечности — это Тэрри страдала от голода. Воспаления на кончиках пальцев и ног — это неудавшиеся попытки болезни одержать верх. Не зажившие стопы — это последствия бега по снегу. И швы… много швов. На руках, ногах, на животе, груди… Они покрывали бледную кожу нескладными узорами. — Это… Кто-то вскрывал до нашего прихода? На слово «вскрывал» обернулись все присутствующие, хотя Мелисса пробубнила его себе под нос. Дело в том, что население Розы было разношёрстным в плане вероисповедания. Абсолютное большинство были последователями Культа Стен, но остальные верили в самые разные божества. Среди них были те, кто считал, что над телом, данным нам Всевышним, нельзя издеваться, в том числе резать. Когда эпидемия начала распространяться, и врачи стали прибегать ко многим методам лечения, в том числе к хирургическому удалению атрофированных конечностей, верующие взорвались. Это привело к тому, что правительство поставило под запрет все операции, кроме тех случаев, когда пациент уверен в своём решении быть оперированным. Тогда он подписывал кучу бумажек. Те же верующие и устраивали бунт, в котором призывали прекратить лечение, чтобы позволить идти естественным процессам, ведь на всё воля Всевышнего. Именно из-за них у народа сформировалось отрицательное мнение об оперировании. И неважно, что заболев, они первым делом на коленях умоляли докторов исцелить их любыми путями. — До нас здесь никого не было, Мелисса, — объяснила осторожно Тереза, принимаясь осматривать труп. — Тогда… Всё максимально херово. Зачем кому-то понадобилось вскрывать, а затем зашивать обратно тело? Ребёнок явно не подписал бы документы о согласии на подобного рода мероприятия. Швы невероятно аккуратные и ровные. Рядовой врач вряд ли бы смог так. Это работа человека с опытом. Закончив осмотр, Тереза поднялась. Сказала, что от трупа нужно избавиться, иначе пятый центр могут пришить окончательно. Впрочем, его и так пришьют. Потому что информация о девочке всё же дойдёт до верхушки. Тереза на каждого своего подчинённого после этого смотрела с лупой, следила за мельчайшими движениями, за самыми малозаметными перепадами интонаций в голосе, чтобы выследить крысу, сдавшую её родной дом практически в руки самого дьявола. Она знала, что главный центр, несмотря на всю любезность и их приличные рыла с улыбками до ушей, будет искать возможности втоптать в грязь своих конкурентов. Именно так там относились к коллегам, с которыми бок о бок ведут войну. Как к конкурентам. Видимо, велика была жажда наживы. Настолько, что даже в условиях, когда нужно объединить силы, человечество продолжало играть в свою задорную игру в успешных и богатых, продолжало гнуть свою палку, вот только не знало, что палка однажды с хрустом сломается, а щепки полетят прямо в глаза. Штаб, балансируя на грани расформирования, вопреки всем ожиданиям, продолжал работу. Всё обошлось. Терезе для этого пришлось немало провозиться, рассыпаться в обещаниях скорейших результатов, пришлось скормить правительству кучу информации о том, как всё происходило, и убеждать, что вины людей пятого центра здесь не было. Её и правда не было. Просто когда случается что-то неприятное, все стремятся найти причину произошедшего, и в этот раз целью стал именно штаб. Выйти сухими из воды удалось. Но не надолго. Если меры не предпринял главный центр, то вместо него этим займутся другие люди, имя которых никогда не будет раскрыто. Лисса нередко думала о том, что за свои ошибки ей придётся расплачиваться всю жизнь. Это подтвердилось, когда она только узнала о том, что до конца своих дней придётся вкалывать за стеной Роза. Теперь же она считала, что платить ей больше нечем — всё было отнято. Осталась только жизнь да душа. Это было ошибочной мыслью. Какая жестокая опрометчивость… Терять ещё было что. За несколько сотен метров до штаба, возвращаясь с ночного дежурства, Лисса почувствовала запах гари. Подумала, что опять сжигают опасные предметы, форму, предметы обихода пациентов или самих пациентов, сердце которых остановилось. Но ошиблась. Горело здание. Огромным погребальным костром воспылал в ночи монолит, приют страждущих и её дом. Дом из лабиринтов кривых коридоров. Дом, внутри которого лежало то, что она пока что не потеряла. Дневник.