Смотри, Лили

С Северусом Снейпом Гарри не видится долгих пять лет. Сначала война, потом награды, светские рауты, восстановление Хогвартса/Министерства Магии/Англии, поступление в Аврорат, работа, дом, семья. Гарри совсем взрослый, Гарри просто некогда. Именно так он отвечает Гермионе, Рону, Джинни, Кингсли и еще многим-многим другим. А потом его перестают спрашивать. На самом деле, Поттер всего лишь пытался: пытался полюбить свою работу, вот только каждый раз перед выходом из дома у него едва заметно дрожали руки; пытался жить на Гриммо, но вот незадача – все время за порогом его встречало огромное полчище трупов с Сириусом во главе. Их незримое, фантомное присутствие давило, заставляло задыхаться и страдать. Святой мученик Гарри Поттер, ха-ха. Гарри считал, что тонет в мерзкой трупной жиже, ощущает куски гнилого эпидермиса под пальцами на дверных ручках, слышит зловонное дыхание мертвецов за спиной и их потусторонний, почти-ласковый шепот: «не спас-с-с». Джинни считала, что у ее парня острый поствоенный синдром, что ему требуется помощь, лечение, лекарства. Может, поэтому у них ничего и не сложилось. Не потому что Гарри, в общем-то, никогда не любил эту рыжеволосую девочку, конечно, нет. В итоге, за проебанные пять с лишним лет Поттер имеет примерно ноль целых, хер десятых. Ну и расшатанные нервы, паранойю, привычку мыть-мыть-мыть руки по сотне раз на дню. Всего-то. Он в порядке. Но у героя войны больше нет надуманных поводов не навещать Снейпа, и он решается: звонко и отрывисто стучит в дверь снейповской квартиры раз, другой, третий, четве- – Вы так и не научились манерам, Мистер Поттер, – Зельевар, казалось, был нисколечко не удивлен приходу Гарри. Будто не было этих пяти лет, этого бесконечного молчания, этой тоски. Кресла у Снейпа издевательски мягкие, точно в противовес его характеру. Уже взрослый мальчик со шрамом садится и замирает, пытаясь казаться уверенным в своих поступках и словах, пытается быть сильным и стойким. Мужчина присаживается напротив, закинув ногу на ногу и поправив неизменно-черную мантию, смотрит на Гарри, просто смотрит: не изучающе, не испепеляюще, не с агрессией или ненавистью. Смотрит и ждет. А Поттер не выдерживает, Поттер начинает рассказывать ему про звезды, про благотворительность, про овсянку по утрам, про трудовые будни, – но не про свое состояние, никогда не про него – про то, как он боится, что его будущий ребенок повторит судьбу избранного. – История циклична, Мистер Поттер. Все рано или поздно повторяется, – спокойно говорит Снейп, глядя куда-то мимо Звездного мальчика. – Жаль, что вы не хотите трахнуть меня, как когда-то хотели мою мать, – отчаянно думает Гарри, – вот это была бы цикличность так цикличность, – внутренне сотрясается от горького хохота Гарри. Северус Снейп, он все тот же: болезненно-бледный, худощавый, саркастичный, с презрительным прищуром глаз. Он говорит что-то о судьбе, о родителях, о войне – Поттер не слушает, только следит за тем, как изгибаются тонкие губы-ниточки вслед за словами мужчины. – Смять бы эти губы в поцелуе жестком, напористом; усесться сверху на бледные бедра-спички да огладить их сначала по острым коленкам, а потом все выше, выше, выше. Прижаться: чтобы грудь к груди, чтобы нос к носу: плотно, туго, жарко, пошло. И двигаться на нем размашисто, с оттяжкой, чтобы ни с кем так прежде… – Гарри все сильней погружается в свои мысли, радуясь, что полумрак и языки пламени от камина, пляшущие по стенам и лицам двух мужчин, скрывают его лихорадочный, почти нездоровый румянец. Парень совершенно не замечает странного взгляда зельевара, которым он мазнул по его волосам и лицу, очертил изгиб шеи, плеч и замер где-то в районе солнечного сплетения. Гарри думает, что хотеть Снейпа – это совсем пиздец. Снейп усмехается и думает, что не стоило бы герою войны, который выебывался своим владением окклюменцией, забывать, кто тут папочка-легилимент. Думает, что Поттер просто настоящего пиздеца не знал. Думает, что совсем пиздец – это когда у тебя железобетонно стоит на своего однокурсника со светло-каштановыми вихрами волос и на его улыбку, что острей ножа, в то время как остальные сверстники дрочат на длинноногих красавиц-девиц, на их пухлые губы и плавный изгиб бедер. Совсем пиздец – это когда у того самого однокурсника при взгляде на тебя в глазах плещется концентрированная ненависть пополам с презрением. Совсем пиздец – это когда твоя самая дорогая и любимая Лили гуляет/целуется/трахается с тем самым однокурсником, а ты не знаешь, кого из них ревнуешь больше. Совсем пиздец – это когда… Поттер в этот момент как раз мысленно залезает Снейпу в трусы, и Северусу становится так откровенно смешно, просто блять до колик в животе. Это все походит на театр абсурда. Северус прекрасно осведомлен о том, что Гарри Поттер маленько поехал крышей. Он знает, что ему нужна помощь, что эти все его фантазии на тему «завалить Снейпа» ни что иное, как побочное действие психоза. Он знает, но не спешит что-то предпринимать. Нельзя помочь тому, кому помогать не хочется. Нельзя помочь тому, кто не хочет твоей помощи. Поэтому Снейп ничего не делает. Он просто выдергивает Гарри из размышлений хлестким: «а не обо мне ли вы задумались, Поттер?» И видит, как парень теряется, еще сильнее краснеет и переводит на него взгляд: из глубины его зрачков, окаймленных зеленой радужкой, на Снейпа смотрит совесть и укоризненно качает огненно-рыжими волосами. Северус говорит ей: – ты, блять, давно мертва. Говорит: – я больше не обязан возиться с твоим щенком. Говорит: – это его проблемы. Но его милая, солнечноволосая совесть все глядит и глядит глазами мальчишки, и Северус сдается. Он сжимает кулаки, впиваясь короткими ногтями себе в ладонь, скрипит зубами и хмурится, но соглашается. Соглашается и чувствует, что подписал себе приговор. – Поттер, – негромко, отрывисто, подчеркнуто-вежливым тоном, от которого веет изморозью. Гарри вздрагивает и безотчетно ежится. Это отрезвляет окончательно, – нам следует поговорить о вашем состоянии. – Не понимаю, о чем вы, – предсказуемо отвечает он. Однако Снейп слышит тщательно скрываемую панику в голосе, замечает неестественно прямую спину и напрягшиеся совсем как у его отца руки. – Вы сильно похудели со времен нашей последней встречи. Еще немного, и плащ-невидимка станет вам ни к чему, ведь вас и без него не будет видно. – Наша последняя встреча была пять лет назад. Едва ли вы помните, как я выглядел тогда, – едко хмыкает Гарри. – Друзья волнуются о вас, – продолжает Снейп все таким же равнодушным тоном, – И даже Кингсли. – Какое вам до этого дело? – Абсолютно никакого. Но они заваливают меня письмами о вашем, цитата: «тревожном и совершенно неадекватном» состоянии. – Сожгите письма и забудьте. – Ну что вы, не могу же я бросить Героя всея Магической Британии на произвол судьбы – совесть не позволит, – фыркает мужчина. – А она у вас есть? – Гарри чуть приподнимает брови и смотрит в упор. В темноте его глаза совершенно невозможного цвета листьев сирени. – Поттер, а у моей совести ваши глаза, – мысленно усмехается Северус, но в слух говорит: – Я приготовил вам зелья, принимайте точно по инструкции, приложенной к ним. Советую показаться врачу, иначе неизвестно, во что эта болезнь перерастет, – его тон небрежен и чуть медлителен, – Не хочу однажды оказаться с ножом в горле из-за вашего прогрессирующего психоза. – Или изнасилованным, – едко добавляет подсознание. – Я абсолютно здоров, – восклицает Гарри, гневно подскакивая с кресла, от чего на секунду у него перед глазами темнеет и начинает кружиться голова. – Вы не врач, Поттер, откуда вам знать. – Но вы тоже не врач, и друзья мои не врачи, и ебаный Кингсли не врач, – он не замечает, как срывается на крик, как зло сдвигает брови и как его лицо приобретает выражение бешенства и абсолютной заебанности. Снейп только открывает рот, а Гарри уже разворачивается и быстро идет к выходу, потому что нахуй это. Так быстро, как будто бывший декан Слизерина сейчас за ним погонится и будет силой заливать в рот противные, совершенно не нужные – по мнению Гарри – зелья. А Северус остается стоять на месте, потому что нельзя помочь тому, кому помогать не хочется. Потому что нельзя помочь тому, кто твоей помощи не хочет. Он устало опускает веки, и на миг из темноты на него смотрят ее глаза. Вот блять, он же обещал Вот блять, он же всегда выполняет свои обещания. Вот блять, все-таки придется помочь тому, кто не хочет твоей помощи. И Снейп – в который за сегодня раз – сдается, ломает себя, усмиряет свою гордость и идет вслед за Гарри, по пути сгребая нужные склянки с зельем в широкий карман мантии. Потому что вот блять. Северус знает только один единственно-верный способ заставить Поттера слушать, заставить Поттера слушаться. От осознания этого у мужчины что-то отчаянно скребется под ребрами и болит над диафрагмой. Так надо. Гарри он догнал практически у выхода – тот как раз пытался отыскать свои ботинки, но то ли в спешке, то ли в приступе ярости совсем забыл об акцио. Снейп не церемонится: толкает Поттера к стене, плотно держа за руки, бессовестно использует элемент неожиданности и почти вплотную приближается к его лицу: – Ну что, мистер Поттер, теперь поговорим? – и, о Мерлин, в его голосе сейчас столько всего: тихая ярость, веселое торжество, насмешка и осознание: мальчишка больше никуда не денется, по крайней мере пока. – Что вы д-делаете? – голос у избранного немилосердно дрожит, и Северус с ехидством отмечает, что такой Поттер нравится ему куда больше. Мужчина золотому мальчику не отвечает, лишь поворачивает голову немного вбок и губами обхватывает мочку его уха, чуть посасывая и оттягивая зубами, обводит языком ушную раковину и носом невесомо задевает кромку волос на виске. А Гарри тихо охуевает; он каждой клеточкой тела чувствует неправильность, ирреальность, иррациональность, невозможность происходящего, ему кажется, что сейчас должно прозвучать «стоп, снято!», как в настоящих маггловских фильмах, – наверно, сотню лет назад он смотрел что-то подобное с Дадли, и это была их Самая Большая Тайна. Самая большая и самая единственная – и он наконец-то пойдет домой, к тихим призракам своего прошлого. Но будто со стороны парень видит чувствует, как зельевар покрывает невесомыми поцелуями линию его челюсти – сверху вниз, дразняще-медленно, как будто с упоением. И от этого Гарри будто прошибает током и с мясом выдергивает из транса; он наконец начинает дергаться/вырываться/протестующе мычать/пытаться отвернуться. Такой Снейп просто пиздецки пугает, гораздо сильнее, чем трупные пятна на лице Сириуса или, предположим, вывалившиеся кишки Седрика на собственном одеяле (в последнее время у Гарри бывает и такое.) – Вы отказались рассказать о вашей проблеме в гостиной, так что мы вынуждены поговорить об этом здесь, – отрывисто шепчет Северус, и в вакуумной тишине снейповского дома, прерываемой лишь прерывистым, частым дыханием Гарри, слова звучат оглушительно. Хлестко, как пощечина. И Поттер вздрагивает. Поттер замирает, словно олень в свете фар, и ждет. Ему просто страшно нарушить тишину, страшно сказать хоть слово, страшно возразить, страшно быть сбитым этим огромным мрачным грузовиком, имя которому Северус Снейп. Гарри сравнивает зельевара с автомобилем, и ему становится так неуместно и неудержимо смешно, ну просто довести себя до истерики и обратно. Остановится или нет? Свернет или попрет напролом? Спасет ему жизнь или размажет по асфальту? А Снейп размазывает, – не по асфальту, но по стене – властно вжимается в ослабевшего Поттера и осыпает его шею поцелуями-укусами. Жаляще, больно, сильно – как умеет только он; И Гарри сдается, Гарри подставляется под эти недо-поцелуи, оставляя всего себя на милость победителя. Но, знаете, оставаться на милость Снейпа смерти подобно. Северус вылизывает и прикусывает его кадык так, что наверняка останутся следы. Быть может, на целый день/неделю/одну вечность. И почему-то эта мысль обжигает парня не хуже раскаленного железа и бьет набатом в ушах; ему напрочь сносит крышу – он выгибается в руках зельевара, безотчетно царапает-гладит-исследует его спину, запрокидывает голову, прижимается близко-близко, до хруста выгибая спину. Снейп будто этого и ждет – отрывается от своего занятия и хриплым почти-шепотом говорит: – Вы должны принимать лекарства, Поттер, – Гарри потерянно смотрит на него, словно не понимая, о чем речь, однако секунда – и он неверяще/протестующе/неуверенно качает головой в знак отказа и разом будто замыкается в себе. Его мышцы напрягаются, как у осклабившегося мастифа – еще немного и изорвет на клочки-кусочки – а сам он каменеет. Единственное, что выдает в нем недавнее безумие – шальной, мутный взгляд да тяжелое, то и дело срывающееся дыхание. Северус откровенно подвисает, глядя на Гарри, который в этот момент преступно прекрасен. Настолько, что Снейп почти не дышит, лишь жадно вглядывается в чужое лицо и ловит губами горячее дыхание. Они все еще стоят слишком близко. – Мальчишка красив, – где-то на периферии сознания выстукивает снейповское сердце. И он посылает его нахуй, к мордреду и на хуй к Мордреду. Потому что сейчас не время. Потому что еще немного, и Снейп все проебет. Потому что ему хочется немедленно стереть это растерянно-потерянное выражение на лице золотого мальчика. И он действует – почти наваливается на Поттера, вызывая у того ожидаемый протест, одной рукой приобнимает за талию, большим пальцем надавливает, обводя выступающие позвонки, вынуждая парня прижаться ближе – даже сам Гарри не понимает, уходит ли он таким образом от прикосновения или наоборот, требует больше; вторую руку Снейп кладет ему чуть выше колена и медленными, ласкающими движениями ведет по внутренней стороне бедра вверх. Гарри на мгновенье замирает и беспомощно дергается, однако его попытка вырваться настолько неубедительна, что Снейп ухмыляется довольно, словно сытый кот. Он накрывает ладонью пах Поттера, и Гарри тоже накрывает: он рвано вздыхает, широко распахнув глаза и не замечая ничего вокруг, еле заметно подается бедрами вперед и замирает. Северус выцеловывает каждую родинку на ключицах парня – там их удивительно много – и прикусывает нежную кожу, оставляя багровые следы зубов. Поттер выгибается и тихо, едва слышно стонет, толкаясь в ладонь зельевара, зарывается пятерней в волосы Снейпа и чуть сжимает их у затылка. Мальчишка совершенно не замечает, как с талии соскальзывает рука и как она оказывается в кармане его мантии, лишь отстраненно замечает, что где-то на заднем фоне тихо позвякивает стекло. – Поттер, - голос у Снейпа хриплый и низкий, мужчина убирает руку с паха Гарри и резко поддается бедрами вперед, впечатываясь ими в избранного. И Гарри дрожит, выгибается, тихо скулит. И Гарри настолько хорошо, что он готов сдохнуть прямо здесь. У Гарри перед глазами цветные пятна, звездочки и яркие вспышки сверхновых. Северус втрахивает его в стену грубо, жестко и сильно. Так по-снейповски, что у Поттера гнутся колени и сердце вырывается через глотку. – Пообещайте мне, мистер Поттер, поклянитесь мне, что будете принимать зелья, мистер Поттер, – выдыхает Снейп ему в губы и делая еще один толчок. Раз. Гарри зажмуривается/выкрикивает/выстанывает имя Снейпа. Он борется с самим собой, и зельевар замечает это, целует чувствительное место за ухом, обдавая парня горячим дыханием. Два. Гарри теряет связь с реальностью; он почти сдался, почти сломался, почти позволил. И Снейп сминает его губы во влажном, жарком поцелуе, прокусывает нижнюю губу, трахает рот Поттера, и это уже что-то на грани насилия/изнасилования. Избранный бы никогда не подумал, что почти кончит от снейповского звериного рыка в этот момент. Три Гарри сдается. Северус чувствует это, Северус вкладывает в руку Гарри его волшебную палочку – как глупо было оставлять ее в заднем кармане брюк – и просит приказывает принести магическую клятву. – Повторяйте за мной, мистер Поттер, – вкрадчиво шепчет зельевар, – просто повторяйте за мной. Поттер повторяет – задыхаясь, рвано и прерывисто, дрожащим вибрирующим голосом, слово в слово, букву в букву. И – Снейп готов поклясться – в этом моменте магии гораздо больше, чем в сраной высшей трансфигурации, чем во всем блядском Хогвартсе, чем в целой ебаной Англии. Он сталкивается своими бедрами с бедрами Гарри, пока тот, почти срываясь на стоны, выговаривает последние слова заклинания. – … и пусть магия будет мне свидетелем, – шепчет Снейп. – И п-пусть магия б-будет мне свидет-телем, – вторит ему Поттер, почти не осознавая ничего, заикаясь и окончательно теряя голову. На конце волшебной палочки вспыхивает ярким светом огонек клятвы, и Снейп вздрагивает. Снейп как-то обреченно-в-последний-раз вжимается в Гарри. Снейп мягко целует его в висок. Снейп отходит на несколько шагов назад. Перед ним Поттер: возбужденный, дрожащий, потерянный, но с таким болезненным осознанием в глазах, что хочется немедленно извиниться/наброситься с поцелуями/вытрахать из него эту боль. Но Северус лишь небрежно поправляет полы своей мантии, окидывает равнодушно-презрительным взглядом Поттера (один Мерлин знает, какой ценой дался ему этот взгляд) и совершенно будничным тоном выговаривает: – Кажется, вам пора, мистер Поттер. И когда за Гарри Поттером с глухим стуком захлопывается дверь, и когда Снейп остается один в пустом и темном коридоре, и когда к нему возвращается способность трезво мыслить, он усмехается. Он думает какая же я мразь. Думает, что когда у тебя железобетонно стоит на своего однокурсника – это, конечно, пиздец. Думает, что когда от одного твоего вида тот самый однокурсник хочет блевать – это, конечно, пиздец. Думает, что когда ревнуешь не свою подругу к тому самому однокурснику, а того самого однокурсника к ней – это, конечно, пиздец. Но совсем пиздец – это когда спустя много-много лет у тебя гораздо сильнее стоит на сына того самого однокурсника. – Смотри, Лили, – надрывно смеется Снейп, – я снова проебался