Полуночные

      Макс стоит на пороге комнаты, и глаза у него светятся в темноте и звонко мерцают. Рассеянно поглаживает дверной косяк ладонью, переминается, не решаясь войти. В комнате темно. Неровный свет настенных светильников из коридора очерчивает силуэт Макса в дверном проеме и его длинную темную тень.       На полу в комнате разложена мягкая постель, человек, не спящий, но прикрывший глаза, укрыт пледом по пояс. Лежит на спине, сложив над грудью руки, как будто неживой. Дышит неглубоко, и на лице, среди прочих масок, проявляются черты усталого молодого человека, которым он был когда-то. Макс, углядев эту перемену в нем, все же ступает внутрь.       — Джуффин? Можно глупый вопрос?       — Ну вот, а я думал, что ты наконец-то дорос до умных, — он отвечает, не двинувшись и даже не открывая глаз. Только немного усмехается, и от этого больше становится похож на маску «Доброго Дядюшки».       — Ты настоящий?       Джуффин поднимается на постели, садится, трет устало виски и смотрит исподлобья, что можно истолковать как: «настолько тупого вопроса я от тебя не ждал». А можно как: «примерно такого и ожидал, на самом-то деле».       — И я создал этот мир. И я выбрался, и я живой, настоящий. И, может, смогу вернуться в Ехо, — эту свою надежду он озвучивает впервые за долгие годы, слова причиняют ему боль, — жить там, приходить в Дом у Моста, гулять по городу, как будто не было ничего.       — Будто не было ничего — не сможешь.       — Все равно. Я не сплю? Не сошел с ума? Не очнусь на больничной койке в мире Паука?       Джуффин улыбается очень сочувственно и тепло, он вдруг оказывается близко к Максу. Тот выпал из реальности на пару минут, а Джуффин уже близко-близко, как будто хочет его обнять — но останавливается, не поднимает рук.       — А если я скажу, что тебе придется поверить?       Макс издает невнятный звук, складывает на лице гримасу боли — будто бы он на грани истерики, но нет, нет, держит себя в руках.       — Тебе поверить?       Джуффин кивает и осторожно, опалив Макса холодом, заглядывает ему в лицо. Макс мог бы сказать, что если просто поверить, то ничего не будет — но знает, что это неправда. Макс мог бы сказать, что не умеет больше так доверять — но и это ложь. Мог бы сказать, что ненавидит Джуффина, но это так далеко от правды, что похоже на глупую шутку.       Но просто-напросто согласиться он тоже не может, слишком много в нем боли, неверия и тяжести, непривычной для жителей Ехо, несвойственной им, похожей для них на болезнь. Вся эта внутренняя борьба отражается на лице у Макса, и Джуффин стоит и ждет, терпеливо и тихо, когда уляжется буря. Он знает, как старый хранитель маяка, что все шторма однажды кончаются.       Когда кончится этот шторм, Джуффин возьмет его за руку — Макс за ужином казался таким легким и мудрым, а теперь сущий ребенок — возьмет его за руку, отведет и уложит в постель. Впрочем, дети тоже бывают разные, но этот из тех, кто повзрослел слишком рано.       Джуффин аккуратно наложит заклятие, Макс ради приличия пару минут будет сопротивляться сну, а потом закроет глаза и затихнет. ***       Джуффин лежит в постели, наблюдая, как за окном плавно перетекают цвета ночи. Рядом с домом нет и не будет высоких деревьев — в саду растут только цветы да изощренный лабиринт из колючих кустов, превративший маленький клочок земли в место для долгих прогулок (даже миниатюрные мостики через тонкий ручей и, где-то в глубине лабиринта, столик для трапезы на открытом воздухе). Небо — далекое, и ни вязь проводов, ни коньки других крыш, ни ветви деревьев не скрывают его. Большие звезды, видные отчего-то даже в городе, заполняют все пространство окна.       Макс спит тихо, недвижимый, молчаливый, иногда разжимает-сжимает пальцы на рукаве Джуффина. Как сейчас. Это могло бы быть похожим на детский жест — но не было. Просто Макс проверяет.       Джуффин чувствует его настойчивое присутствие, не может уснуть. И не должен. Это все въевшееся в него, еще со Смутных Времен — так же он бодрствовал ночами, когда с Темной Стороны возвращалась Рани: не спал, считал ползущие в окнах звезды или наблюдал облака. Потому что у Джуффина в рукаве клинок, потому что на языке у него смертельное заклинание, потому что у Джуффина много врагов и они придут ночью, надеясь застать врасплох. Спит он всегда чутко, но когда в его комнате кто-то еще, то не может позволить себе и секундного промедления.       Волосы Макса теперь уже не гнездо — он обстриг их коротко — и пахнут песчаной пылью, ветром, немного травами. В руку Джуффину хорошо ложится теплая рукоять оружия, он проверил хватку несколько раз. За окном стукаются друг об друга звезды, звенят-да-падают, и Джуффин до рассвета не спит, отмеряя время по цвету неба и по тому, как Макс иногда хватает его за рукав.       Прямо перед восходом солнца он неаккуратно соскальзывает в сновидение вслед за Максом.       — Глупости какие. Бред, чепуха, вранье! — Макс утыкается ему в плечо, — Ни за что не поверю.       Джуффин растерянно улыбается, потом говорит:       — И правильно, Макс. Хорошо. Не верь. Может, тогда пройдет.       За окном шумят волны, воет неласковый ветер — это шторм, и Макс наслаждается тем, как раскаты грома сопровождают ярость в его груди. Во сне Джуффин знает, о чем шел разговор, но проснувшись, может не вспомнить, так что он спешно хватает все уплывающие слова и запирает внутри. Они бьются, рвутся на волю, как рвется на волю любая истина — но внутри у него множество разнородных клетей. Для истин и кривд, для чудес и ошибок, для воспоминаний.       Он рассказывал Максу вот что:       «Я, если честно, не думал, что смогу когда-нибудь еще подобное испытать. Думал, дело теперь любовью к магии и мирам ограничится. А ее, видишь, и на тебя хватило — случайно.       Сначала я просто думал, какое прекрасное у меня творение получилось: сонное, сидит и смотрит, по очереди моргает глазами. То правым, то левым — обалдевшее и совершенно счастливое существо. Пахнет Хумгатом и этим твоим трам-ва-ем, свежей ночной улицей, смехом и сном. Взрывная смесь — я чуть было не кинулся тебя целовать, да вовремя опомнился. Был привкус неверия и печали — отрезвляющий аромат, отлично вправляет мозги зазнавшимся авторам.       Я думал, это пройдет. Старался, конечно, продлить это плавание в эйфории хотя бы на пару часов, но не пришлось. Помнишь самое первое дело? Только оно меня и отвлекало, а в остальное время я без остановки вспоминал, какой у меня сэр Макс, как он там неуклюже выпутывается из лоохи и бродит по дому, будто пришибленный. Может, неделю, может даже две. Потом все-таки взял себя в руки.       Интересно, поверишь ли ты, сэр Макс, что виноват в этом не я один? Связь между учителем и учеником — удобная штука, но иногда доходит до крайностей. Ты меня обожал, чуть ли не в ноги готов был кланяться за „спасение“. Да и теперь иногда… Ну ладно. В общем, мне приходилось тебя обожать в ответ — не то чтобы я не собирался, но, будь моя воля, остыл бы уже к следующему утру.       Но не получалось. Да и потом тоже — а когда ты разорвал связь, я с удивлением обнаружил, что без сэра Макса вовсе неинтересно. Пасмурно, тоскливо, словом, хоть обратно в Тихий Город за ним лезь. Все эти годы думал, будто они только твои, смешные „светлые чувства“, а оказалось совсем не так. Кто-то снова обвел Чиффу вокруг пальца, можешь гордиться — немногим удавалось.       И что теперь?»       Что теперь? Что ты теперь станешь делать, сэр Джуффин Халли, совсем безоружный во сне? Макс, без сомнения, настоящий — и, конечно, он слушал и слышал. Джуффин растерянно улыбается.       — Согласишься не верить?       — Нет.       Другого ответа, впрочем, он не ожидал.       Когда они просыпаются, Джуффин поднимается на локтях, бегло оглядывает комнату, схватившись за рукоять клинка. Не учуяв чужого присутствия, валится на подушку и прикрывает глаза. Спокойно. Восстанавливает дыхание.       Макс находит еще в полусне рукав его лоохи и сжимает в пальцах.       — Все равно какие-то глупости.       — И то правда.       — А еще вот не знаю, как мне тебя простить и поверить. Умом-то я понимаю, а сердцем… И не смотри так в окно, у тебя взгляд тяжелый. Городу не понравится.       Джуффин решает, что разыгрывать из себя что-то сейчас не имеет смысла. Давно уже, в общем-то, с Максом все его лица — ненужный грим, слова — пустой треп. Иногда, как ни прискорбно, нужно только ждать. Джуффин смотрит уверенно и спокойно:       — И это пройдет.       — Пройдет, конечно. Может, к вечеру или через неделю. Я тебя качественно возненавидел.       Он улыбается, а потом встает и распахивает окно в яркое утро. «Хотя, в общем-то, так себе постарался. Уже проходит.»