coz i'm only human

– нет. с нечитаемой гримасой, чонгук дергается, словно вместо руки к нему, брызжа циановой слюной, тянется клыкастое пресмыкающееся. судорожно замерев, юнги смотрит на свое запястье долю секунды: шипящая трещётка резонирует в височный гул. напряжение, спиральным механизмом сжимавшееся под пищеводом, звеня, сорвалось с узелков и уже цеплялось к ребристому небу, но трикотажные волны на футболке, под опущенной чонгуковой головой, застявляют юнги в последний момент проглотить колючую горчинку, сипло выдыхая остаточное "блять". они едва ли не друзья, знакомы и того дольше. юнги вообще-то совсем не тактильный и все эти дружеские потрепывания волос на голове, похлопывания по плечу и прочие панибратства ему чуть более чем до пизды. возможно, это было плюс-фактором, отозвавшимся в чонгуке силой неправильного притяжения. они – два атомных ядра, готовые к контакту только за счет непробивной силы своих энергетических полей. у юнги огромной величины армия электронов, которой он, как здравомыслящий тактик, ака кутузов, беспечно управляет одним мановением брови. для юнги это хитровыстроенная стратагема поведения, сущность социального перевоплощения, которую он целеустремленно выхолил для собственного комфорта и спокойствия. осмысленно. размеры энергетического поля чонгука ничуть не уступают юнги, если только не являются его удвоенным эквивалентом. но в отличие от него, чонгук – захваченная королевская пешка, которая управляет внешней политикой государства под аккомпанемент подбадривающего дула, приставленного к затылку. чонгук не имеет власти над своей юрисдикцией, просто в один момент по царскому двору прокатилась взбунтовавшаяся волна, и он обнаружил себя прижатым к полу тонким блестящим лезвием, за рукоятью которого кромешной густотой зияла пропасть, усеянная переливами сотен пар кровавых глаз. он заключил односторонний договор. у юнги есть выбор, у чонгука есть нужда и душное дыхание смерти за плечом. фактически, юнги был уверен, что его позиция железобетонная, да и к тому же общение с чонгуком было не только на физическом расстоянии, но и сифонило вынужденной ментальной дистанцией. юнги устраивало до тех пор, пока с опытом их отношений, он не обрел необходимой сноровки. в незатухающих глазах, порывистых движениях кистей, осколках фраз, юнги начал читать больше, чем в обходных словах, и улыбках, которые оказались насквозь простужены тревожной маскировкой. чонгук боролся, как и каждый рассудительный человек борется с самим собой, с предвзятым социумом и несправедливым миром. боролся, наперекор удивительно непорочному желанию душевной близости. чонгук боролся, ни смотря ни на что. но кроме невидимого, отзеркаленного в периферии противника, со спины чонгука подъедали неведомые твари, всаживая ржавые лезвия в бока, полосуя грязными когтями по лопаткам, подбивая колени. умные люди скажут, что эти твари – проекция самого чонгука, защитные реакции, сформированные в ответ на условия существования. их основная функция - помочь чонгуку. помочь справится с самим собой. юнги гогочет в голос. если честно, он не до конца понимает, откуда взялось нудящее желание поправить чонгуку челку, щелкнуть по носу, когда подкалывает, погладить раздраженные костяшки на руке. нудящее желание касаться чонгука, который смеется перезвоном мириад бамбуковых мелодий ветра, эхом отбивающихся даже в солнечном сплетении у юнги. сминая пальцами край футболки, чонгук сбивчиво бормочет: – пойми, юнги, я... – не стоит оправдываться, я все понимаю и не сержусь, правда, тут я должен извиняться. юнги сталкивается взглядом с влажным блеском острого чувства вины. – нет. смахивает на дежавю, но оказывается несоразмерно с предыдущими по каждому параметру. отрицание в рефлексии, направленное на самого себя. юнги слышит треск, смешивая его в хрусте своих ребер и тупорылых стратегических принципов. чонгук непреклонен: это его личная война. да только он и сам знает, что ее даже междоусобицей назвать – громко, патетично, чересчур. со шваброй наперевес и в доблестном шлеме-ведерке чонгук воюет с запертым чуланом в своей детской спальне. он брыкается и рьяно колотит черенком по облупившейся двери, выплевывает угрозы, расставляет по всей комнате ловушки и с задорным злорадством подстерегает из противоположного угла, пока не истечет терпение и он, отгавкиваясь, безобразно попадая в свои же петли и капканы, бежит на лобовое сражение. в спальне только одна дверь и выхода у чонгука нет. сейчас он боится до тремора, но это не тот страх, к которому он привык. вывернутый наизнанку, он сводит кости до багровых пятен на впалой стороне век. – юнги, ты знаешь... знает. в эту паузу чонгук переводит дух. с течением времени человек свыкается со всем. адаптируется к условиям, вырабатывая необходимые модели поведения, рационализирует привычки. не более чем игра по шаблонным паттернам. ловкая программная конструкция. человек - как установка. чонгуковы страхи стали для него устоявшейся ответной реакцией на них. грубо говоря, он свыкся. ну может, почти. юнги не дышит, обратившись в сплошной нервный импульс, принимая не исповедь и не истину, а важную сейчас для них обоих правду. чонгук кусает губы, его голос блекнет и лопается пузырями: – ты порвал все эталоны, сжег шаблон и растоптал наспех спаянные микросхемы. это ужасно, - розовый горизонт гнется в улыбку, - но мне нравится. в животе у юнги что-то обрывается, и на месте навязанных баррикад расцветает мягкое, бархатное, уверенное чувство. – дно не двойное. это понимаешь, пробив его десятки раз, - чонгук сжимает футболку в кулаке, - я боюсь не потому, что ты кажешься мне грязным, смертельно заразным или отравленным. - шепчет, - безумно хочу прикоснуться, даже если потом сдохну, или ты меня оттолкнешь. но если после этого вспыхнет блядское желание отмыться, я не смогу себя простить. юнги думает, что сомнения вроде бы закономерная часть скептичного экзистенциализма реалистов. но эти сомнения другой прослойки философии, а чонгук постреалист, и это гложет его с нечеловеческой силой. юнги с оттяжкой смакует контрастные эпитеты, обгладывает собственные кости и подыскивает сейчас какое-нибудь правильное контрдействие, шманает инструментарий, сверяет арсенал на предмет замысловатого, несокрушимого противоядия, чтобы нейтрализовать паразитарное размножение эпидемии в чонгуковой голове. он сам вскроет этот гребанный чулан и, скрыв чонгука за жилистой спиной, смаргнет в глазах сажень, примет венами клыки, словит грудью когти. он блядь в труху перетрется, но разгрызет всех тварей голыми зубами. до ливера перебив предателей, аннигилирует с ним в новое, бесстрашное вещество расширив электронное поле и крепко держа за руку, поможет чонгуку сделать хрупкие, смелые шаги, в качестве повелителя своей жизни. даже если на этом юнги закончится как человек. "я хочу быть твоей защитной реакцией". юнги не душевный патологоанатом, единственное оружие, скальпель, которым он косвенно может задеть демонов - прыткая фикция, бег по льду, расстрел слепым конвоем. но он, не оставит чонгука. не теперь. фобия - это тяжело. но вопреки иррациональности аффекта, ее механизм не является контрадикторным к катализатору. у чонгука искаженное понятие своих чувств, совершенно ненаучное. в смешанном водовороте эмоций он поперхнулся романтизацией, и это вяжет на его лодыжки груз, топит в недоверии самому себе. любовь - это просто чувство. оно не меняет человека. не может трансформировать его основные характерные сортаменты личности. дурак будет любить как дурак. быдло будет любить как быдло. поэт будет любить как поэт и писать стихи. жадина будет жадничать. чонгук отобрал у себя право любить, как он умеет. сторона обвинения безапелляционно прячет скрещенные пальцы за затылком. но юнги раскроет в чонгуке его, настоящую, искалеченную, самую красивую любовь, которую тот потерял в делегированных образах. юнги знает, что она в нем есть. и он не ошибается.