« Я думаю, что иногда ты слышишь мои мысли…»
Черные буквы, красующиеся на тонком запястье, всегда привлекали внимание своего обладателя-маленького русоволосого мальчика с удивительными изумрудно-зелеными глазами. С каждым разом он все внимательнее всматривался во фразу, выведенную каллиграфическим почерком, точно стараясь рассмотреть там что-то новое, что-то безусловно важное для ее осознания. То, что даст ответ на немой вопрос; но так ничего и не находил. Он разочарованно вздыхал, аккуратно касаясь её мягкой подушечкой указательного пальчика, но тут же отдергивая руку, будто бы фраза эта ужасно обжигала его. Антону пять лет и он любопытный непоседливый мальчишка, который хочет узнать абсолютно все, постичь ответы на все загадки, а главное- понять что же это за странная надпись у него на руке и почему она не стирается. Мать лишь снисходительно улыбалась на все его расспросы, отвечая, что где-то там, во всем-всем огромном мире есть человек, его родственная душа, и фраза эта нужна для того, чтобы узнать его. Иначе нельзя. Изумрудные глаза смотрят на нее с неким непониманием и недоверием, но сама идея захватывает мальчика с первых секунд и он начинает воображать себе какой же будет его соулмейт: наверняка это окажется какая-нибудь красивая девочка. Да, у нее будут светлые, соломенного оттенка волосы, аккуратно сплетенные в тугую косу и перевязанные алой лентой. Милый курносый носик, который ей будет вечно не нравиться; розовые губки, точно у фарфоровой куколки, что стояла на полке в спальне родителей; бледная кожа и… Голубые глаза. Два сапфира с нескрываемым любопытством в очередной раз рассматривали короткую фразу на своем запястье. Чем еще было заниматься на скучном уроке, верно? Изредка мальчишки, соседи по парте, перекидывались друг с другом догадками о личности своего соулмейта, но каждый раз оба отвергали эти теории, получая недовольный взгляд учительницы, явно пытающейся объяснить детям новую тему. — Может это Светка? Ну, из 9, а? — Ага, мечтай. У нее написано « Всегда буду любить тебя». И с твоей фразой это не очень-то вяжется, согласись. Арсению двенадцать и он уже точно знал что обозначает надпись на его запястье. Родители не стали тянуть, да и не хотели навязывать ему лишнего-все равно должен был узнать. Собственно, факт того, что это будут последние слова его родственной души перед смертью вовсе не смущали мальчика-до этого же следует долгая и счастливая жизнь, так? Понимал он и важность момента встречи со своим соулмейтом. Не дай бог еще упустить. Что будет в этом случае он точно не знал, да и ему объяснить не могли. Мать говорила, что он сам почувствует своего человека, поймет, что встретил того, с кем проведет оставшуюся жизнь. О, и он, на удивление, верил ее словам, несмотря на все свое скептическое отношение к такому легкому способу поиска пары. Ведь ничего простого не бывает, верно?«…Возможно это всего лишь мой бред…»
Антону десять, когда он впервые допускает ошибку. Он думает, что девочка, сидящая за первой партой, его одноклассница, со светлыми волосами, сплетенными во французскую косу, перевязанными атласной лентой, и есть его соулмейт. Они начинают общаться и даже становятся неплохими друзьями: ходят на прогулки, в кино и делают все прочее, что только может заинтересовать ребенка в таком возрасте. Она с довольной улыбкой показывает ему фразу на своем запястье, прибавляя по секрету, что, кажется, уже нашла свою родственную душу, потому что рядом с этим человеком аккуратные буквы ярко полыхнули, чуть обжигая кожу. И это был не он. В зеленых глазах вновь читается разочарование; но общаться с девочкой он не прекращает. Все же, ее соулмейтом оказывается его лучший друг. Он рад. Да, он определенно рад чужому счастью, которое кажется таким значительным в этом возрасте, хоть и пропитано детскими мечтами. А у него все еще никого не было. Арсению семнадцать и он начинает сомневаться в существовании собственной родственной души. Может ее и вовсе нет? Но он не перестает надеяться. К тому же из его окружения остались еще люди, которые аналогично не нашли никого. Ничего страшного, верно? Он чувствовал, да-да, чувствовал, что этот человек, /его/ человек близко. Возможно это была глупая вера, но ведь лучше было жить с ней, чем с зияющей пустотой внутри. Родители лишь отмахивались на его беспокойства, редко проскальзывающие в разговорах. Мол, все обязательно сложится- если есть фраза на запястье, значит твой соулмейт жив, а это главное. Далее, обычно следуют рассказы из их "буйной" молодости, о том, как они встретились и как поняли, что родственные души друг другу. Под эту ностальгию Арсений спешил удалиться-уж больно она затягивалась, а недавний вопрос, все еще его тревожащий, растворялся в пустых ее словах.«… Тогда почему ты смотришь на меня, так, будто знаешь ответ на главный мой вопрос?»
Фраза с бледной кожи давно уже въелась в сознание русоволосого мальчишки. Ему уже девятнадцать, а на счету десятки и десятки ошибок. И все были не те люди. Нет, он не разочаровывался, он просто…просто старался меньше думать о пустоте рядом с собой. Она же временная, так? Ведь он не бросал попыток найти ту единственную, от которой красивые буквы блеснут, покалывая и пощипывая запястье. Спустя все это время, образ родственной души в его мыслях приобрел некие изменения: волосы стали темными, носик-прямым и аккуратным, на щеках ямочки, губы окрасились в алый цвет. А глаза…глаза остались все теми же. Синие сапфиры с любопытством смотрят в темно-зеленые изумруды, чей обладатель сейчас сидел на одной из последних парт, задумчиво крутя ручку в длинных пальцах, и с неким сочувствием глядел на нового молодого учителя. Какой уже это был за месяц? Третий? Пятый? Слишком шумный курс отпугивал их. Но надо отдать должное всем предыдущим преподавателям-смущаясь, краснея и робея, они, все же, пытались привести аудиторию в порядок, добиться тишины и внимания. Ужасно выходило, если честно. Безнадежно. В этот раз что-то пошло не по обычному сценарию: мужчина с невероятно красивыми глазами синего оттенка моментально заставил всех обратить на себя внимание. Его слушали, жадно внимая каждому слову, не отводя взгляда и точно забывая как дышать. О, он был уверен в себе. Чертовски уверен в себе и это не могло не зацепить. Арсению двадцать шесть и он абсолютно уверен в том, что долговязый мальчишка с задней парты — его родственная душа.« Если близость с тобой я могу назвать ошибкой, то она обязательно войдет в разряд тех, которые я ни в коем случае не хотел бы предотвращать. Значит это действительно нечто большее, чем обычная привязанность.»
Вы знаете каково это, целовать любимого человека? Его губы наверняка мягкие, горячие и невероятно сладкие. Из нежного поцелуй, со временем, превращается в требовательный, когда ты не обращаешь внимание на нехватку воздуха, а перед помутневшими глазами, точно из кромешной тьмы, мерцают яркие звезды- "вспышки". Прекрасное ощущение, верно? В такие моменты не хочется думать ни о чем, включая те фразы на ваших запястьях, которые однажды прервут всю идиллию. Но не сейчас же, да? Только не сейчас, когда чужие губы оказываются на шее, плотно прижимаясь к ней, изредка срываясь на короткие укусы. И не тогда, когда потемневшие в один момент глаза с нескрываемым любопытством вновь выхватывают из общей массы народа знакомую фигуру. Даже не тогда, когда чей-то баритон хрипло шепчет такие простые ласковые слова в просторном классе, вмиг сузившемся для двух весьма разных родственных душ, отчаянно старавшихся не упустить ни единой секунды рядом друг с другом, жадно впивавшихся в такие податливые губы. Арсению двадцать семь, когда он впервые срывается и целует растерянного мальчишку, настойчиво прижимая к прохладной стене. Зеленые глаза испуганно смотрят в полуприкрытые голубые, стараясь разглядеть хоть малейший намек на дальнейшие намерения. Ведь чувства русоволосого парнишки-не очередная его шутка в сторону молодого преподавателя. А если тот решил ему отомстить таким образом-то это просто-напросто жестоко. Запястья начинало ужасно саднить: то ли из-за того, что мужчина слишком крепко сжимал их, вытягивая вдоль стены, над головой подрагивающего мальчика, то ли из-за надписи, что обжигала бледную кожу. Антону двадцать, когда он абсолютно и ясно понимает: его соулмейт далеко не девушка.« Ты чертовски невыносим; порой бываешь груб и резок, но мне срывает крышу от тебя. Нет никакой ошибки в том, что наши души на самом деле уже давно стали одним целым.»
Они все еще опьянены друг другом. Теми короткими прикосновениями, мимолетными взглядами и поцелуями до нехватки кислорода в легких. Они все еще наслаждались друг другом, всеми моментами. Да, определенно не чужие люди. Сложное эфемерное чувство поймало обоих, так или иначе заставляя делать выбор. И они указали друг на друга. Что ж, в свои двадцать пять Антон даже и не думает о том, чем же может закончиться их история, хоть на это и намекала черная фраза на запястье. Он жадно ловит каждый миг, проведенный рядом со своей родственной душой; он улыбается, смеется и радуется любой мелочи, словно ни у чего в этой жизни нет конца. Совсем как ребенок. Арсению тридцать два и он до дрожи в коленях боится услышать от своего мальчика короткое " Ты же обещал", выведенное на его запястье. С каждым разом страх липким чувством растекался внутри, заставляя сердце болезненно сжиматься, ведь… Ведь однажды он, все же, услышит это. И, наверное, в тот же день он пожелает оглохнуть, лишь бы этот мягкий голос остался последним его воспоминанием. Сапфирового цвета глаза с удивительным вниманием каждый раз впиваются в мальчишку, стараясь уловить все мельчайшие детали, точно пытаясь запомнить его таким. Брюнет не показывает своего волнения. Но получается ли у него играть в эту имитацию спокойствия?« Тик-так… Мы никогда не ошибались так...»
Когда это случилось?..Ах, да. Антону было двадцать восемь и он все еще был до безумия влюбленным мальчишкой. Он замечал за Арсением некие изменения и, от чего-то, излишнюю тревожность, но тот постоянно отнекивался, натягивал стандартную свою улыбку или же увлекал своего соулмейта в очередной желанный поцелуй, заставляя забывать о случившемся. Ведь все было хорошо, да? Эта тревожность…она…она пройдет, так? Вполне нормальное состояние для человека-обычное волнение и ничего больше.« — Ты думаешь, мы сможем однажды сказать это друг другу? — А у нас есть выбор?»
Арсению тридцать пять и он понимает, что все это время, вероятно, переживал зря. Ведь он всегда был рядом со своим мальчиком, а значит ничего плохого априори случиться не могло. Правда, изредка ему, все же, приходилось оставлять Антона одного дома-работа вынуждала. Какие-то долгие и невероятно скучные семинары, курсы повышения квалификации и все прочее, что только отвлекало его. От жизни. Арсению тридцать пять и, возвращаясь с очередной конференции по полупустому шоссе, он внезапно понимает, что страха больше нет. В телефонной трубке, вскоре, раздается радостный голос соулмейта, лепечущий что-то о прошедшем дне, о том, что он безумно соскучился и о чём-то еще. Мужчина слушает его через слово, просто наслаждаясь приятным и родным голосом. Голубые сапфиры внимательно вглядываются в ночную темноту, от которой не спасает ни тусклый свет серебристого диска на небосводе, ни яркие фары, освещающие гололед. Он отвлекается всего на секунду, вслушиваясь в рассказ мальчишки, и слишком поздно замечает несущуюся навстречу машину. Брюнет ясно понимает, что впервые за все чертово время, он не сдержит свое слово. Сегодня он никуда не вернется. Сегодня и никогда. — Черт побери, ты только не…- слышится взволнованный голос голубоглазого на том конце трубки, тут же прерываемый неприятным металлическим скрежетом, шуршанием, в конце концов, выливающимися в немую тишину. У Антона моментально перехватывает дыхание, а ресницы тут же пропитываются соленой влагой. Он задыхается. Точно чьи-то невидимые руки схватили холодными тискам его за горло, сжав со всей силы. О, он не понимает, что произошло… Нет…нет! Он все понимает, абсолютно все. Он просто не хочет верить в это и хоть как-то старается воспринять произошедшее, жадно хватая ртом воздух. И было непонятно, что же сейчас его убивало больше: произошедшее с любимым человеком или каллиграфическая надпись на запястье " Все будет хорошо, малыш".«Можно подождать, пока мы не сошли с ума. Это так по-взрослому что-то терять навсегда. Терпеть, если будет больно и если любовь…»