Обреченные

      Е. быстро шла по по едва освещенной фонарями улице, то и дело перепрыгивая через появляющиеся словно из ниоткуда лужи, вслух напевая какую-то незамысловатую мелодию, рождаемую в ее голове прямо в тот момент. Несмотря на промокшие ботинки и в конец спутавшиеся волосы, вы бы непременно сказали, что девушка была совершенно счастлива, лишь завидев маленькую подпрыгивающую фигурку, перемещающуюся из стороны в сторону из-за большого количества луж на пути, но вы бы точно не заметили тщательно скрываемого волнения на алеющих щеках девушки, которая знала, точно знала, что едва завидев ее на повороте, он развернется и закроет дверь на засов, не желая подпускать кого-либо, а конкретно Е. ближе к себе хоть даже на метр. Почему? Ответ на этот вопрос она знала как никто другой, но все еще не теряла надежды достучаться до человека, потерявшего связь с реальностью.       Немного прищурив глаза, девушка сосредоточила свой взгляд на виднеющимся вдалеке доме, и дабы не терять ни единой минуты, побежала вперед, уже не обращая внимания на всякий дискомфорт. Калитка была открыта настежь, в принципе, как и всегда по вечерам, но Е. все же приостановилась, словно раздумывая - заходить или нет? Эта мысль назойливо терзала ее, хотя выбор был и так очевиден. Она постучала в дверь три раза, и сильно зажмурила глаза, ожидая тишины в ответ. Девушка даже подпрыгнула, когда дверь отворилась. На долю секунды ей показалось, что во взгляде его проскочила радость, но нет: лишь усталость и некая отрешенность, поселившаяся в самом мужчине задолго до этого дня, виднелась в глубине глаз, которые раньше так притягивали Е. Хотя кого обманывать... Даже сейчас, несмотря на его ужасный внешний вид, она готова была смотреть на Р. целую вечность, остановить время, лишь бы снова не покидать такой чужой, но ставший из-за него родной дом...       Он без слов пригласил гостью вовнутрь, прошел в комнату, которая служила подобием кухни и сел за стол, пристально глядя на нее. Теперь, когда наконец у Е. была возможность сказать все то, что так тщательно продумывалось ею на протяжении долгого времени было забыто, стерто из памяти, оставив лишь глупое волнение и некий стыд. Она не должна была быть здесь, а уж тем более смотреть на него с такой жалостью и одновременно любовью. Не должна, но все же так случилось. Он встал. Медленно, растягивая минуты, Р. подошел к Е., смотря не на нее, а куда-то вдаль. Холодные губы мужчины коснулись лба девушки и они одновременно вздрогнули, словно в этом его жесте было что-то особенное...       — Ты можешь пройти курс лечения, ты же знаешь, - а он лишь сильнее прижал её к себе, вдыхая аромат кожи. О Боже, как давно он хотел это сделать, но был слишком труслив и слишком любил ее, чтобы суметь причинить ей хоть каплю вреда, но все это было выше его сил.       — Пообещай, что не будет никаких скорых, врачей, и ты просто будешь держать меня за руку, когда это произойдет, - было чертовски больно, но как иначе? Время ускользало, не оставляя ни малейшего шанса для ... Кого? Кем они являлись друг другу? Любовники? Друзья? Может, обреченные...?       Она не проронила ни слова, словно в словах этих было что-то ядовитое, то, что могло погубить его в ту же секунду, ранив в самое сердце. На самом деле ранена была она. Глубоко, и от того наверное было так больно, так нестерпимо ужасно смотреть на него... Еле стоящего рядом, вглядывающегося в черты ее лица, словно в последний раз... И Е. поняла: он не вернется, и мир ее рухнет тот час же, когда судьба решит прекратить их краткие встречи, а именно в день его смерти, когда этот дом, почти сгнивший, завалившийся перестанет быть ей домом, и она не будет бежать сюда сломя голову, не обращая внимания ни на что на свете... Было еще много "не", но одно засело ей в голову прочно: она не сможет больше дотронуться до его кожи, почувствовать вкус губ... От того, от этой пугающей, ужасной, пронизывающей словно тысячи лезвий мысли, она зажмурилась, и даже сама не поняла как оказалась ближе к нему, чем была до этого; как его руки, доселе покоящиеся на спинке стула переместились на ее спину, а губы уже неистово, жадно, в последний раз ...