Моя история

В моем детстве не было ничего такого, что могло послужить причиной моей нетрадиционной сексуальной ориентации. Никаких предпосылок. Совсем. Я жил в толерантного склада ума семье и ненависти к меньшинствам никогда не испытывал. Родители никогда не поднимали тему гей-парадов и прочей лабуды за ужином. Мне не было никакого дела до них, а им до меня. И всё-таки, чтобы разобраться, нужно разъяснить еще одну вещь. Отношение к девушкам. Я, как и любой другой подросток, смотрел порно с красивыми актрисами, которые так грандиозно глотали член. У меня, как у любого здорового мальчика, сразу же возникала эрекция. Даже вспоминая об этом сейчас, кровь приливает к низу. Я считал себя обычным. У меня были обычные друзья, с которыми в детстве рубились в приставку и увлеченно глазели на девочек в бикини. После школы я, как и любой другой парнишка, решил попытать счастье: не пойти в армию. А что это значит? Правильно — поступление в универ. Универ дает отсрочку от армии на 4-5 лет. Как видите, я поступил, не ограничившись одиннадцатью годами школы. Пошел я на техническую специальность с красивым названием, которое даже вспомнить не могу. Да оно и не надо. Ведь речь идет о становлении моей личности на путь голубых закатов и грез. Вот тут то и началось интересное. Я влюбился. Впервые в своей жизни. Мне было непонятно, почему моим предметом воздыхания стал парень. Мой одногруппник! Станислав Ломакин не выглядел как педик или трап. Но когда я впервые встретился с ним взглядом, то мне стало стыдно. Я краснел и не понимал почему. У него были большие выразительные глаза, обрамленные длинными ресницами. Я просто смотрел в них, а сердце внутри кричало: «Ну всё, Максимка, ты — пропал!» Он был боксером. Я думаю, вы понимаете, что это значит. А значит это то, что Стас был способен дать в табло любому, а в ответ ничего. Стоит отметить рельефность его накачанного тела. Но опустим подробности. И всё же. Когда я понял причину моего красного лица, при мимолетном взгляде на Стаса, то было уже поздно. Это чувство, обжигающе охватило всё мое тело. Я не в силах был с ним справиться. Я понимал, что это неправильно, так не должно быть. Мною была перелопачена куча сайтов о гомосексуализме. И я метался из стороны в сторону размышляя, что это вполне нормально, а вроде и нет. На некоторых парах мы сидели со Стасом за одной партой. Для меня это было пыткой, но и в то же время наслаждением. Я ждал, когда он подсядет ко мне на лекции. Я всегда краем глаза наблюдал за его лицом. Пару раз даже удалось украдкой его сфотографировать. Ломакин не догадывался о моих чувствах. Он был типичным спортсменом с отбитыми мозгами. По крайней мере я так думал. Но он учился лучше меня. И я часто просил совета, тем самым доставая его в «ВК». Я с нетерпением ждал, когда он ответит на вопрос по поводу того, как решать ту или иную задачу. Он никогда не игнорировал мои сообщения. Всегда предупреждал, что ответит потом, когда был на тренировке. А я, как верный песик, ждал, когда придет уведомление в телефоне. Для Стаса я был одногруппником-прилипалой, у которого нет мозгов, чтобы выполнить лабораторку, практическое задание. Но я был счастлив быть рядом. Очень тяжело удавалось пережить выходные. В эти дни я пытался ему не писать, чтобы не казаться назойливой мухой. Спасением лишь были часовые прогулки и сигареты, которые постоянно заканчивались. Так прошел год. *** Я надеялся, что за время летних каникул мои чувства пройдут. Даже пытался встречаться с девушкой. Рита была хорошенькой, но не тем, что мне нужно. Мысли о Стасе не покидали даже тогда, когда мы целовались. В эти минуты я представлял, что на месте губ Риты, губы Ломакина. Это было увлекательным занятием до того, как мы дошли до постели. Я не смог. Совесть не позволила переспать с ней. Хоть она и не была девственницей в отличии от меня. Я сказал ей, что еще не время заходить нам так далеко. На что Рита фыркнула и выпроводила меня из квартиры. После я писал ей, но она отвечала вяло, не заинтересованно. А после мы гуляли, и эта прогулка была последней. Так закончились каникулы. Второй курс начался довольно бодро. С новыми силами и позитивными мыслями я шел на пары. Мне казалось, что Стас больше не властен надо мной. Я ошибался. В первый день занятий он не пришел. Как я узнал после, он был на соревнованиях. На второй день я все пары просидел с одногруппницей, залипая в телефон. Но потом Стас сам ко мне подсел. Как и раньше. Я мельком посмотрел на его сосредоточенное лицо. Он записывал тему лекции. Я заметил, что его черные волосы отросли. Челка то и дело лезла в глаза, а он ее поправлял. Мне нравились эти небольшие изменения в нем. После пар Стас предложил пройтись. По пути мы зашли в кафе и перекусили. Ломакин рассказывал о последнем соревновании: как разбил нос сопернику, и тот больше не вышел на ринг. После разговор зашел о том, кто как провел каникулы. Я опустил неудачную попытку отношений с девушкой. Раньше мне только могло сниться, что мы вот так будем сидеть и беседовать о жизни. Как мне казалось, я вел себя вполне естественно. Но чертова улыбка не сходила с губ. Стас принимал это за дружелюбие. Как можно не общаться с человеком, который при виде тебя всегда улыбается? Мы стали друзьями по универу. Стас понемногу впускал меня в свою жизнь. Предложил ходить вместе с ним на тайский бокс, сказав, что на секцию берут с любым уровнем подготовки. Я, конечно, согласился. Ребята встретили меня в позитивном ключе. В первые же дни тренировок я приходил домой покалеченный. Синяки покрывали мою тушку, но я был счастлив. Сами тренировки мне не нравились, зато после, когда мы со Стасом вместе ходили в душ… Душевые в спортивном клубе были не перегорожены друг от друга. И мой взгляд то и дело спускался к накачанным ягодицам Ломакина и к мягкости, спрятанной за черными волосами паха. Стас всегда выходил из душа первым, и тогда я спокойно мог не скрывать свой стояк. После такой пытки, я дрочил. Ночами я представлял ту душевую. Это было настолько реально, насколько это возможно. Мне виделось, как я вставал на колени перед его силуэтом и начинал языком ласкать его набухающий орган. Поднимая глаза, видел как блестели его глаза от возбуждения. А после Стас зарывался ладонями в моих волосах и начинал двигать бедрами, проталкивая член к глотке. На этих моментах, я обычно достигал своего пика. Наша дружба продолжалась всего два месяца. Я не мог сдерживать свои эмоции. Стас был недосягаемым для меня. С каждым днем его хотелось всё больше и больше. В моих фантазиях мы были счастливой парой. Но реальность не была таковой. То и дело я витал в облаках, размышляя над тем, что бы было, если бы Ломакин оказался геем. А почему нет? Эта надежда теплилась в глубине моей души. Я грезил этим. В скором времени было решено признаться Стасу. Рассказать о том, что люблю его и хочу до потери сознания. Мне становилось страшно при мысли, как Ломакин отреагирует на эту новость. Но в самом деле, он же не полный дурак, чтобы воспринимать мое странное поведение за просто стеснение? Я долго сомневался в правильности своего решения. Но моя смелость всё же победила. Мы как обычно шли по улице после пар. Говорили о какой-то чепухе. Остановившись на светофоре, где каждый идет по своей дороге, мы начали прощаться. Он смотрел на меня как обычно. А я прокручивал признание в голове, думая, что не прощу себе, если не сделаю это. И тут из моих уст вылетело неуверенно:  — Стас, я люблю тебя, — а губы потянулись к его красной от холода щеке. Но дальше пошло совсем не по сценарию. Вместо того, чтобы принять поцелуй, Стас ловко увернулся и полный ужаса заорал:  — Ты чёЁЁЁ?! Я отвёл взгляд в сторону. Лицо сразу же покраснело. «Провалиться мне на этом месте», — вертелось в голове. Ноги сами пошли к светофору, но Стас левой рукой схватил меня за капюшон куртки, а правой умело уложил головой на тротуар. Я сильно ударился. Мне казалось, что Стас начнет пинать мою тушку ногами. Он что-то кричал. Люди рядом начали собираться в кружок. Ударов от Стаса не последовало. *** Очнулся я в палате местной больницы. Сразу пришел врач, сказав, что у меня сотрясение. Если самочувствие нормализуется, то через пару дней меня выпишут. Через полчаса пришла мама. Ее волосы были растрепаны, а на лице читался испуг. Она обнимала меня, говоря, что всё будет хорошо. Но я знал, что не будет. Человек, к которому я питал сильные чувства, отверг меня. Мне не хотелось об этом думать. Но произошедшее постоянно всплывало в памяти. Мне было дико больно. Слезы не переставая текли по щекам. Я не знал, что будет дальше, как смотреть Стасу в глаза. Мне хотелось умереть на этой кушетке и не думать ни о чем. На следующий день пришел он. С мандаринами. Я попытался прикинуться спящим, но Стас сразу это просек это. Он зло посмотрел на меня, а потом вздохнул:  — Прости меня. Рефлекс сработал, — Ломакин сел рядом на стул, скрестив ладони в замок. — Можешь заявить на меня в полицию, — а далее молчание. — Я ненавижу вас, ПИДОРОВ, всем сердцем. Не подходи ко мне больше! После этого он встал, накинул куртку и ушел. *** После выписки я сразу пошел в деканат, написал заявление, что хочу перевестись в параллельную группу. И пусть у нас много совмещенных лекций, но так он не будет маячить перед глазами постоянно. Стас делал вид, что не знаком со мной. Я сидел в конце аудитории, а он — на первой парте. Ломакин первым выходил из класса, а я последним. Нам идеально удавалось игнорировать существование друг друга. После произошедшего, я, естественно, перестал ходить на секцию тайского бокса. Еле ноги волочил по знакомой траектории, по месту, где мы прощались, обходя лишь тот злополучный пешеходный переход. Я не испытывал к Стасу ненависти. Мне казалось, что заслужил это. «Педик! Грязный педик», — твердил я себе. Я твердо решил, что стану нормальным, найду девушку и всё будет хорошо. И действительно, через пару недель я познакомился с Наташей. Она училась на первом курсе. Мы часто засиживались в библиотеке. Я помогал ей с расчетами лабораторок, как когда-то помогал мне Стас. Наташа улыбалась, когда в очередной раз получала от меня любимый пористый шоколад. После я провожал ее до дома. Она бурно реагировала на мои анекдоты и шутки. На ее лице была видна симпатия. Но я не спешил предлагать ей встречаться. Не хотел. Наташа была хорошенькой. Она мне нравилась. У нее была красивая фигура, и миловидное личико. Но я не чувствовал к ней страсть. Не хотел целовать, обнимать. Меня дико бесила эта ситуация. Мне было не понятно, почему так происходит. Но в итоге осознал, что я — гей. Окончательно. Бесповоротно. Благо, Наташа оказалась понятливой девушкой. Мы решили остаться друзьями. Я признался ей в своей ориентации. Она спокойно к этому отнеслась. После этого наши отношения стали на уровне брата и сестры. Тем временем Стас погряз в учебе и тренировках. Я почти не видел его. И слава Богу. Однажды на лекции Ломакину не досталось места в аудитории, и ему пришлось сесть рядом со мной. Я внимательно слушал лектора, когда Стас обратился ко мне:  — Есть запасная ручка? — внутри что-то передернуло. Я заметно побледнел. — Есть ручка? — повторил Стас. Тогда я обернулся. Он смотрел на меня так же естественно, как и всегда это было. Я потянулся за портфелем, доставая нужный предмет. Отдавая ручку, я прикоснулся к его ладони. Та была вспотевшей. А потом увидел ручку, которой Стас писал на краю стола с полным пасты стержнем. «Ну мало ли», — пожал плечами я. Но что более удивило, когда Стас предложил после пар пройтись. Меня переполняло абсолютное непонимание происходящего. Но отказаться я не мог. Мы шли по той же дороге, что и тогда. Остановившись на светофоре, Ломакин посмотрел пристально на меня. Мне захотелось отвернуться. И тогда он обнял меня так крепко, как обнимают друг друга любимые люди. Я не мог пошевелиться. Мне казалось, что это сон. Ломакин ведь гомофоб. Он не может вот так. Слезы градом текли по лицу.  — Прости меня, — прошептал он мне на ухо. — Я хочу, чтобы этот перекресток стал чем-то большим, чем просто черное пятно в твоей памяти. Ты мне нравишься, Максим, — нежно прошептал он. — Прости, что так долго не мог понять этого. Мои руки сомкнулись за его спиной. Пушистые ресницы обрамляли красивые глаза, что так заворожено смотрели на мою заплаканную физиономию. Стас потянулся ко мне, и наши губы сомкнулись в поцелуе.